Лесная быль

   Раннее  утро,  зыбко  прохватывало  прохладой. Солнце взошло и щедро  кидало  на землю  целые пучки,  горсти  золотых  стрел.
Голубело  глазурь  небосвода, а  с левого  края  плыли  медленно   пухлые  и светлые  белесые  облака,   освещённые  утренним солнцем.
Утренним  свежим  душистым  ветерком  тянуло  из луга, уже просыпались  певчие  птицы.
Жаворонок  первым  растревожил  тихое  безмолвие утра, и началось в  природе 
преображение.
Над   зеркальной  гладью  речки  Пекши  слышалось  монотонное  жужжание комаров. В  лесу  гулко  раздавался  голос  кукушки,   далёкий  перестук  дятла.   
Солнце  проникало  всюду:  в  леса, в луга, в речную  излуку, всё  озаряя, тепля, высвечивая.
На  лесной  тропке  затрезвонили  светло – фиолетовые  колокольчики, отряхиваясь  от  росы. Пряно, душисто  запахли  синие  лепестки  медуницы, разноцветные  фиалки.
    Кто  бы не шёл  лесной  тропинкой  по  опушке-  обязательно остановится, чтобы  попристальней  взглянуть  на цветовой  разлив, полюбоваться  густым  разнотравьем.    
Цветёт зверобой, таволга, овсяница, тимофеевка, медовый  запах  разливается окрест.  Не  воздух, а мёд  настоянный  на  солнце, на  росах…  Дышится  молодо, глубоко, сладко.
Разнеженный солнечным   теплом, любуюсь  чудесными  пейзажами.
В  двух  шагах от меня, свернувшись кольцом и вытянув  вверх  голову, на  зелёной  кочке грелась  на солнышке  серая  змея. Её  злые  глаза  пристально  смотрели на меня.  Это  было  так неожиданно, что  я  пустился  наутёк, от  греха  подальше.
Совсем  близко  вспорхнула  серенькая  птичка и скрылась  в синеве  безоблачного  неба. Где – то в  торфяной  канаве ласково и проникновенно  крякала  дикая  утка, собирая  своих  птенцов.
 Глянул, на  краю  березняка, под  рослой  берёзой – тугая  шляпка,  чудесной  выточки  ножка,  а сам  подберёзовик – серый –серый, притаился в  густой  траве. 
Какой  у  подберёзовика волнующей  запах  грибной, какой чудесный  лесной  аромат!
В  левом  закройке  залога  неожиданно  столкнулся, с самим  белым  грибом. Приземистый, ядрёный.  Беляк уже  откинул от стержня  ножку. В  одном  месте  краешек  светло -  коричневой,  шляпки кем – то  отломлен. Может, это  белка  обедала?   
Молодые  сосёнки, что  рассыпались  по  поляне,  подарили  мне  десятка  два  маслят.
Маслята  чистые, без  единой  червоточинки.
    Сосны   рослые  удивительной  ковки, с  мускулистыми  крепкими  корнями  вросли в  песчаную  землю и  здесь  на краю  поляны,
дружными  дозорными  поглядывают  на  молодняк. Далеко – далеко  всё  им  видно, но и сами  они  виднеются  далеко. На  стволах  янтарные  потёки  смолы: не враз  заметишь. Но  -  заметили.
Прилетела  пчела с пасеки и взяла, сколько  нужно ей  смолки и  улетела.  Как  отыскала, таинственная  загадка? 
Ворчание, бульканье  ручейка  в низине вдруг  обернулось вздохом затаившегося  в ольховнике лешего, щебет, свист  мелких  пичуг – зовом,  каких – то   далёких  голосов.
Стоишь  на месте и  не смеешь  пошевелиться и ждёшь чего  - то  необычного, необъяснимого, таинственного, жутковатого и  вместе с тем  влекущего  к себе.
Я  стал  озираться, прислушиваться к  лесным  звукам. В лицо повеяло свежестью, сорвалась  и упала  капля  росы, следом  другая  капля скатилась с  листвы.
Глаза уже  привычно  бегают  по   рыже – войлочной  подстилке из хвои.  Вот  там вспучился, разорвал  хвойную мантию  подстилки  какой – то   комок.  Ещё  один   белый! 
Я  вышел на середину  поляны и сел  на  поваленную  ветром  сосну. Прямо  передо  мной -  муравейник. Пригрело  солнце и потянулась  чёрная  нить к  муравейнику. Одни из   них  строят, другие  насыпают  кучи, третьи  таскают  всякий  лесной   мусор.
     Немало  покружив  по   лесу в  поиске  грибов, я вышел на берег  речки  Пекши  и  замер  на месте от  картины, которая предстала перед  взором.  Так она  была неожиданно  прелестна:  танец  бабочек  над  лужей. 
Впереди  меня, на сосне  принялся  долбить  ствол  дятел, но как – то  лениво и  тут  же смолк.
Как побеленные  строем  стояли  на берегу  плакучие  берёзы. На  одну  из  берёз, села шустрая  пеночка и торопливо,  взахлёб  запела.  Пеночка ещё немного  попела своим
бархатным  голоском и уступила  свой  сольный  номер  дрозду.  Дрозд  поцокал, поцокал, настраиваясь и  зажурчал, как  ручеёк. Рядом в ольховнике  с усладой  запела  малиновка.
Уже  в полную  силу полыхало  солнце. Из  ближних  ко  мне  ивняков  тянуло  отрадной  прохладой. На  глади  омута  была  мелкая – мелкая  рябь, кругами,  рыбёшка  играла.
Всё  в  лесной  речке  казалось  причудливым, загадочным,  таинственным.
Какой – то  зверёк  шелестел  в зарослях  берегового  тростника. Со  сметенным   треском  крыльев  взлетела  утка, а за нею  четверо  утят, после  заминки, и те  двое, что плыли по  канаве  камышовой.
Сохатый – лось зашёл по грудь  в заводь и  принюхался, попил, поплыл к противоположному  берегу.
А  под  навесом  ивняка, по краю  омута, на  чистой глади  воды зелёные  ладони  кувшинок-  украшение  речки  Пекши.
Я вздрогнул, поднял  голову  на  береговую  ель и  увидел  белку. Рыжая  озорница  пыталась  поднять   гриб  на ёлку, но у неё ничего не выходило. Тогда  белка  стала хитрить: отделила корень  от шляпки и  по частям  перенесла  ношу  на  вершину. Тут я и  увидел  её  гнездо.
Порхнувшего  с  ветки  ели  рябчика я едва  заметил, невольно  залюбовался  шустрой  белкой.
 Идёшь  тропинкой и вдруг  остановишься, как  вкопанный.  Что  поразило, что притянуло  глаза? На  краю  болота, словно  постелен  мягкий   ковёр, изумрудный, местами  зелёный -  зелёный  из  мха, и весь в крупных  бусинках   утренней  росы. Дивная  картина  природы!
А  вот  у старой  шатровой  ели, на просеке, попался  снова  белый  гриб, ядрёный, чистый, а ножку  будто выточили из  морёного  дуба.  На шляпке  дрожал  бисер  росы. Я   медлил, любовался.  Уж  очень - очень  красиво  он  сидел, таился  под  елью.
      Я  шагал  дальше  с корзиной за  плечами. Подумалось:  а в родстве ли я с этим  дивным  лесным  окружением?   Может, эта вечная  истина  в самом  простом: ничего  зря  не трогать, ничего  зря не нарушать. Мне  оказано  высокое  доверие  природы, отвечу  тем  же, как  всякий   разумный  человек.