Ты словно песнь соловья, грусть и радость моя

  «Цвет глаз взяла у Дона-синий
  У ржи поспевшей-цвет волос,
  Стан и походку у Аксиньи,
  Непринуждённость у России
  И величавость у берёз...»
                (А.Строенко)


«Чего ж ещё? – курить я бросил. Здоровье пить не позволяет. И на душе такая осень, как ****ь на пенсии гуляет» - писал одряхлевший поэт Бродский. Ему как бы и оживить в памяти нечего.  А, может быть, ему и вспоминать нечего кроме недовольства жизнью в Советской стране?


Я же более всего оживляю памятью всех тех, кто вошёл в сердце как грусть и радость моя. Из их чудных цветов-образов в своих воспоминаниях я плету «романески» «Звёздный венок моих согрешниц-див» которых любил и был любим ими.


Романеску «Анна, ты сердцу словно песнь соловья, грусть и радость моя» я посвящаю Анне Серпионовой, Донской казачке станицы Семикаракорской. О которой я теперь по ночам вспоминаю, её голос и безумную страсть.Она один из ярких цветов в венке в «Звёздном венке моих согрешниц-див». ...

Анна была не девственна, небольшого роста, не худенькая, но гибкая, как кошка, и горячая. Глаза у неё голубосиние, волосы цвета спелой ржи. Как обнимет да поцелует в губы – как углей раскалёных в меня всыплет. Я обхвачу её так, что груди в моей власти. В страсти жёстко сжимаю. Она подобно кобре выкручивает своё тело по моему. Из её горла вырывается рык разъярённой пантеры. Сменяется вдруг предсмертным хрипом раненого зверя. После чего она падает на меня, задыхающаяся и трепещущая, и, почему-то, глаза её сочатся слезами.

- Анка, почему ты плачешь? – в недоумении спрашиваю я.

- Я потом тебе расскажу, милый Хан Джей.

Это «потом» засело мне в душу. Какое-то подспудное чувство ревности терзало. И тем не менее, я поутру вставал пораньше и летел через парк в барак «Кацапстроя» где в крохотной комнатушке жила Анна, воситательница в детском саду. Я влетал в эту келью, словно шмель в медовый улей, и тонул в любви с Анечкой до последней секунды, когда на работу можно было успеть только несясь счастливым принцем на белом коне. И так каждое утро. До того злополучного признания в «потом».

Анна каждый вечер приходила к нам домой, где её обажали мои родители и сестра. Мы с Анной  не скрывали своей нежности. Пели песни казачьи, все о любви и разлуке. А разлука была не за гороми. Мне летом предстояло идти на службу в Армию. Бывало, Аннушка просит: - Мишель, спой мне сердцещепательную. – И я пою: -

« Ты всех милей и нежней.

Ты прекраснее всех.

Мне с каждым днём всё нужней

 Слышать звонкий твой смех.

Я лаской твоей опъянён,

В улыбку твою я влюблён.

Ты сердцу словно песнь соловья,

 Грусть и радость моя....»


И вот настал тот вечер, то объяснение «потом», которое разорвало нашу любовь в клочья.

Дрова в печи сгорели, яркая груда углей отбросила от себя на стену комнаты розовое пятно... В окно смотрел кусочек голубого неба с двумя звёздами на нём. Одна из них – большая – блестела изумрудом, другая, неподалёку от неё, - едва видная.... Мы сидели за столиком в комнатушке барака. На Анне, как говорится «лица не было».

- Мишель, милый, - придушенно говорит мною любимая женщина, - я люблю тебя, но быть твоей не могу.

- Почему? – застыл ужас в моих глазах.

- Грех мой тяжкий. По глупости своей девичьей я отдала свою девственность парню, который воспользовался моей доверчивостью, а затем бросил, как последнюю потаскуху. Беда в том, что бросил он меня когда я сказала ему, что беременна. Я знала, что буду ненавидеть чадо этого армяшки, и решила делать аборт. После чего врачи сказали, что впредь я не смогу рожать детей. Вот и вся моя исповедь пред тобою, любимый.

Я был убит таким откровением. Я не знал, что говорить. Я молча ушёл к своему другу, Виктору Мамину, напился у него вдрибадан, схватил нож, с рыком «Перережу всех армян» ринулся в «Кацапстрой». Не знаю, что было бы со мною, если бы не друг мой Виктор. Так уж случилось – у барака стояла Анна с каким-то армяном в кожанном пальто. Я зверем бросился к ним. И в тот момент, когда моя финка уже пошла на цель, Виктор рванул меня на себя. Раздался дикий крик Анны:

- Армен, уходи немедленно! Он зарежет тебя! Он же настоящий Хан Джей и никому и ничего не простит!

Виктор, как ангел хранитель мой в те мгновения, увёл меня от «грешной» Анны.

Грешной-ли?  Бог один знает.  А я теперь, перебирая струны души своей, пою:

Там, где клён шумит над речной волной

Говорили мы о любви с тобой.

Облетел тот клён, в поле бродит мгла,

А любовь, как сон, стороной прошла.

А любовь, как сон, а любовь, как сон,

А любовь, как сон, стороной прошла

Сердцу очень жаль, что случилось так.

Гонит осень в даль журавлей косяк.

Четырем ветрам грусть-печаль раздам.

Hе вернётся вновь это лето к нам.

Hе вернётся вновь, не вернётся вновь,

Hе вернётся вновь это лето к нам.

Hе к чему теперь за тобой ходить.

Hе к чему теперь мне цветы дарить.

Ты любви моей не смогла сбереч.

Порасло травой место наших встреч.

Поросло травой, поросло травой,

Поросло травой место наших встреч.

P.S. С Анной было ещё три встречи. Но это уже после моей службы. И об этом будет моё следующее воспоминание.