Казачий лабиринт. Глава 7

После кровавых илецких событий и ареста членов Уральского Совета, войско напряглось в ожидании гражданской войны. Однако дни шли, а большевики не начинали широкомасштабных наступательных операций. По сведениям поступающим из Саратова, у большевистского Совета недоставало сил для наступления на Уральское казачье войско. Реально, чем располагали, саратовские большевики было не более полутора тысяч красногвардейцев, а требовалось, как минимум, пять тысяч штыков. Надежда на создание новой Красной армии не оправдалась, по причине явного нежелания в ней служить тех самых рабочих и крестьян, в честь которых она и называлась. И главарь саратовских большевиков Антонов пошёл на рискованный шаг, призвав в ряды красноармейцев уголовные элементы, посулив им большие выгоды от реквизиций, которые предполагалось производить на землях Уральского войска. Бывшие каторжане и уголовники откликнулись на этот призыв.

Сообщение с Саратовом было прервано. С ним и с Оренбургом уральцы оказались на положении войны. Петроград же продолжал вести с войском переговоры о снабжении уральцев денежными знаками, а Москва вела переговоры о снабжении её продуктами питания.

Во вторник, 20 марта, у дежурного по Войсковому штабу неожиданно зазвонил телефон. Властный голос из трубки, назвавшись полковником, потребовал к аппарату есаула Алаторцева. Дежурный офицер, без лишних расспросов пригласил Вениамина к телефону.

– Есаул Алаторцев у аппарата! – прокричал в трубку Вениамин, а в ответ получил короткий монолог, от которого ему стало не по себе.

– Здорово, Малин! – раздался в телефонной трубке знакомый голос. – Не ожидал услышать старого товарища? Я в Уральске. В воскресенье приехал с поездом из Саратова. Жду тебя через полчаса у ротонды на Столыпинском бульваре. Обещаю архиважный разговор, не терпящий отлагательств. Не прощаюсь! – говоривший не стал дожидаться обратного ответа от своего собеседника и, сразу же отключил свой аппарат от сети.

"Седой!" – чуть было не закричал вслух Вениамин, но удержался и стал размышлять про себя: "Какого рожна ему надо? Приехал из Саратова, где хозяйничают большевики, значит, были на то весомые причины. Полгода не давал о себе знать, а тут выскочил, как черт из табакерки. Да, без дела он никогда не приезжал в наше захолустье, значит, действительно архиважное дело, раз захотел со мною встретиться".

Расстояние от войскового штаба до Столыпинского бульвара Вениамин преодолел за четверть часа и уже на подходе к ротонде заметил знакомую фигуру Седого. Полковник внимательно всматривался в бронзовый лик бюста, почившего в Бозе, Наследника Николая Александровича.

– Здравия желаю, господин полковник! – поприветствовал Вениамин своего бывшего начальника. – Какими судьбами в нашем городе?

– Давай – ка, Малин, обойдёмся без излишней субординации, – заявил Седой. – Хотя, и служу как прежде, но чин полковника ношу с приставкой «бывший», поэтому называй меня просто «Седой». Недавно меня пригласил к себе помощником генерал – майор Бонч – Бруевич, правда, тоже бывший. Он в марте занял видный пост у большевиков, военрука Высшего Военного Совета, к которому перешли функции главнокомандующего всей армией страны. Собрал вокруг себя военных специалистов – товарищей и знакомых. Я с ним знаком с 1914 года, когда он руководил разведкой и контрразведкой 3 – й армии Юго – Западного фронта. Кстати, это ему принадлежала идея о поголовном выселении евреев из прифронтовой полосы. Так вот, собрал он нас для подготовки отпора немцам, помогаем создавать Красную армию, в которую уже поступили служить много бывших офицеров старой армии, но участвовать в гражданской войне внутри страны мы не желаем.

– Что – то я никак в толк не возьму, Седой, ты меня на службу в РККА, что ли сватаешь? – без стеснения перебил Вениамин и резко добавил. – Я служу родному Уральскому войску, а с большевиками вообще никаких дел иметь не желаю! Насмотрелся уже на нашего Колостова, который призывом «не давать денег», навредил не только казакам, но и своим же иногородцам.

– Ты не так меня понял, Малин, – попытался успокоить товарища Седой. – Никуда я тебя не приглашаю. Наоборот, твоё пребывание в войске мне даже на руку. Я здесь по заданию Владимира Дмитриевича Бонч – Бруевича, родного брата генерала. Он заведует всеми делами Совнаркома, к тому же, является ближайшим соратником Ленина. Я послан им в Гурьев и мне нужен надёжный извозчик, про которого ты рассказывал.

– Фокин, Иван Алексеевич, что ли? – переспросил Вениамин и добавил. – Можем хоть сейчас прогуляться до его дома, там и сговоритесь с ним.

– Не возражаю! – ответил согласием Седой. – Только сначала завершим нашу беседу. Хотелось бы поговорить про сложившуюся обстановку вокруг вашего войска. После событий в Илеке, комиссары в Саратове настроены довольно решительно, вплоть до военной интервенции в ваши земли.

– Давай поговорим, – согласился Вениамин. – Войско осознаёт, что мирный исход теперь маловероятен. Мы ожидаем, что совдепы приложат все усилия к подавлению самобытности Уральского войска. Со своей стороны, уральцы готовы скорее быть уничтожены, чем отдать себя в руки грабителям, готовы биться за свою самобытность до последней капли крови, и отнять у нас эту самобытность можно, лишь, утопив её в потоках крови. Как бы то ни было, но жребий брошен и, брошен, увы, не нами.

– Не буду ходить вокруг и около, – проговорил Седой. –  Борьба маленького Уральского войска с Советской Россией совершенно безнадёжна. Сейчас же, одно за другим склоняются к ногам Ленина казачьи войска, да и, вообще, к ногам его склонилась вся Россия. Новая Красная армия в изобилии снабжена материальными средствами. У неё пулемёты, артиллерия и аэропланы.

– Но в борьбе главной является не мёртвая, а живая сила армии, – возразил Вениамин. – И главный козырь, – это дух, настроение войска.

– На сторону Ленина переходит всё больше народу, – не унимался Седой. – Казаки оренбургские и донские, в большинстве своём тоже перешли. Не желают казаки воевать за антинародную власть войсковых атаманов.

– Наша высшая войсковая власть вела до сих пор крайне осторожную политику, опасаясь сделать шаг, который не будет поддержан народом, опасаясь необдуманным шагом погубить войско, – проговорил Вениамин. – И эта осторожность была необходима, ибо настроение войска, ещё два месяца назад, когда усталые, голодные и холодные возвращались наши полки с фронта с одной мыслью скорее добраться до родного дома, было таково, что если б советская власть произвела тогда нападение на Уральское войско, то сопротивление ей не было бы оказано.

– Ну, а если Красная армия навалится сейчас, да ещё с трёх сторон? – спросил Седой. – Сдадитесь или станете отступать с боями?

– Сейчас время выиграно! – уверенно заявил Вениамин. – Изменилось настроение войска, мы будем защищаться и будем верить в победу. А побеждает в конце концов тот, кто твёрдо решил победить или умереть. Отступать нам некуда, поэтому скорее погибнем, чем сдадимся.

– Если Ленин предложит переговоры, – после короткого молчания спросил Седой, – будете вести диалог или же сразу откажитесь?

– От переговоров наше войско никогда не отказывалось, – ответил Вениамин. – Беда в том, что с саратовским совдепом невозможно вести переговоры. Антонов, вообще, не заинтересован разговаривать с нами. Мы слышим от него одни лишь угрозы в наш адрес. Буквально на днях, прервал на полуслове телефонный разговор с членом правительства Михеевым.

– А, если Ленин пришлёт нового переговорщика, сможете его принять и обеспечить ему безопасность? – спросил напоследок Седой. – Хотя, Антонов, Владимир Павлович, показался мне довольно интеллигентным человеком. Кстати, Ленин его очень ценит и доверяет ему.

– Конечно же примем переговорщика и обеспечим безопасность, – ответил Вениамин и спросил Седого. – Я так и не понял, зачем тебе в Гурьев нужно?

– Говорят, что в Гурьеве, нынче, дешевая икра и рыба! – выпалил Седой.

– И кто же тебе её там припас, дешевую икру и рыбу? – наивно спросил Вениамин. – В Уральске то дешевой рыбы давно уже нет.

– Там, второй год подряд работает Центральный Комитет общественных организаций по продовольственному делу, – ответил Седой. – Совнарком уплатил ему 20 миллионов рублей на рыбные операции, а мне поручили проверить факт отгрузки икры и рыбы на Астрахань. По сведениям из надёжного источника, представитель совнаркома в Гурьеве оказался не чист на руку и водит за нос Владимира Дмитриевича. Вот, меня и послали решить проблему.

– И, заодно, прощупать наше войско на предмет переговоров, – язвительно заметил Вениамин. – Значит, не так всё хорошо у большевиков, раз просят о переговорах с уральскими казаками. Напоследок, Седой, хочу совет дать: не вздумай в Гурьеве заикаться о службе в Красной армии или у большевиков. Там, казаки отчаянные, под стать своему начальнику дружины, полковнику Толстову. Расстреляют и глазом не моргнут. Пстрели – те, заразой!

Глава саратовского совдепа Антонов предложил войсковому правительству начать переговоры с условием, что уральские казаки не станут продвигаться на Саратов. Войско направило в Саратов своих делегатов, но их там, вскоре, арестовали и посадили в тюрьму, как заложников.

Шесть тёплых апрельских дней быстро подвинули вперёд дело весны. Снег в степи сошёл почти весь. Лишь, в оврагах и на склонах ещё продолжали лежать толстые сугробы, но вид их был осунувшийся, а цвет мрачно – серый.

Вода в Урале и Чагане, за эти дни, прибывала медленно и реки поэтому не вскрывались. К тому же толстый лёд долго не поддавался действию тепла и будучи поднят прибывающей водой, слегка отошёл от берегов, но оставался ещё неподвижен. Первая подвижка льда в Урале произошла два дня назад ниже устья Чагана, под сильным напором его воды. Утром, 6 апреля, после произошедшего в ночь продолжительного и обильного дождя, лёд на Чагане и Деркуле тронулся и пошёл сплошной массой.

Прошедший дождь способствовал сильному таянию оставшегося в степи снега. К вечеру, 6 апреля, уровень воды в Чагане у железнодорожного моста доходил уже до одной сажени выше среднего летнего. Значительную часть лугов Чагана и Деркула залило полой водой, которая продолжала прибывать.

"Даст Бог, в этом году будем с сеном", – радостно проговорил Ипатий, но тут же с грустью добавил: "А вот хлеб, видно, не придётся сеять".

В степи ещё не провялило после прошедшего обложного дождя и дороги были сильно грязны. Дождь прошёл перед предстоящими посевами весьма кстати и должен благоприятно отразиться на развитии яровых.

– Ипатий Ипатьевич, может засеем клин яровых, ведь, погодные условия лучше некуда? – спросил управляющий хутором. – Если придут большевики, скажу им, что посевы мои, ведь, они иногородних, говорят, не трогают.

– Давай рискнём, Василий, с Божьей помощью! – согласился Ипатий. – Мотри не обмани меня, только! Ради внучек стараюсь. Пстрели – те, заразой!

– Как можно, хозяин! – запричитал управляющий. – Ништо на мне креста нет? Поделим урожай, как всегда, пополам.

Весенняя степная растительность принялась в рост и южные склоны местами уже заметно зазеленели. Вместе с первыми побегами зелени, пробудились от зимней спячки суслики. В полном разгаре был и перелёт птиц из южных стран на север России. Водные пространства широко разлившегося Чагана были усеяны сотнями и тысячами отдыхающих от длительного перелёта водоплавающих птиц. Много их было и на Анисьиных озёрах, мимо которых возвращался из поездки в Гурьев казак Иван Алексеевич Фокин.

"Товарищ твой, велел передать тебе лично, Вениамин, что скоро войско получит важную весть", – доложил Фокин, не понимая сути сказанного: "Мы с ним вовремя поспели в Гурьев, ещё до начала там рыболовства. Серьёзный господин, во всё вникает, всем интересуется. Дивуй бы наш казак, а то купец московский. Но, не жадный! Сполна заплатил. Пстрели – те, заразой!"

"Видел бы ты, Иван Алексеевич, этого московского купца в деле", – подумал Вениамин: "Вот, и хорошо, что он тебе глянулся и сполна с тобою рассчитался".

Весеннее рыболовство ещё только началось, но полученные, 5 апреля, по прямому проводу из Гурьева первые сведения, уже представляли большой интерес. Подход рыбы был хороший и на неводном рубеже в Сарайчике уловы случились обильные. Однако, если естественные условия сложились как – будто бы неплохо, то экономические довольно скверно. Спрос рыбы был незначительный, все частные промыслы по Уралу пустовали и рыбакам приходилось задумываться о том, как бы самим организовать заготовку рыбы. Соответственно этому и цены были низкие, ниже даже цен прошлой весны, не говоря об осени.

– При нынешних ценах на рыбу и смысла ехать на низ нет никакого, – сказал товарищу Порфирий Чалусов. – Вот, дождусь сына Василия со службы, тогда дадим жару. Пстрели – те, заразой!

– Слышал Порфирий, будто Василий твой женился на службе и ехать домой не намерен, – язвительно заметил классный фельдшер Веселов.

– Ты, Прохор Палыч, за дочкой своей блюди, – огрызнулся Чалусов. – Говорят, укатила в Самару с приказчиком купца Головина!

– Врут люди, ей Богу врут! – стал оправдываться Веселов. – Давай лучше про рыболовство поговорим. Пстрели – те, заразой! 

Подобное подавленное настроение рынка объяснялось несколькими причинами. Во – первых, большевики объявили национализацию рыбы и подвергали часто реквизиции рыбные товары. Во – вторых, чувствовался недостаток денежных знаков. В – третьих, распускались, вероятно с явно провокационной целью, слухи о том, будто Войсковое Правительство намерено также запрещать вывоз рыбы, реквизировать её и заставлять доставлять в Уральск.

Соответственно падению цен на рыбу, уменьшились вдвое цены на рабочие руки. Всё это грозило большими экономическими осложнениями для войска, приняв во внимание, что дороговизна жизни за время революции возросла в 3 – 4 раза. «Старые люди», наряду с правительством, думали над тем, какие предпринять экстренные меры для того, чтобы не дать развиться кризису.

– В пору, Христом Богом просить саратовских большевиков, чтобы открыли движение поездов от Покровска до Уральска, – сокрушался Маркелов. – Ты даже не представляешь, Вениамин, на какие унижения приходится нам идти, лишь бы не оказаться в экономической блокаде. Как думаешь, можно будет с большевиками договорится о мире или всё это пустые хлопоты?

– Надёжный человек передал, что скоро большевики пришлют в войско нового переговорщика, – ответил Вениамин. – Возможно, таковым будет наш уральский казак. Я уже отправил в Саратов своего агента, который сообщит о его приезде из Москвы.

В воскресенье, 8 апреля, есаул Алаторцев получил от разведчика в Саратове информацию следующего содержания: «7 апреля, в Саратовской тюрьме уралец, доктор Ружейников, посетил наших депутатов Мусатова и Борзикова, которые удерживаются, как заложники. Оба депутата здоровы. Следую за доктором».

"Значит, переговорщиком будет старый знакомец, доктор Ружейников", – подумал Вениамин: "Надо сообщить Карпу Марковичу".

В понедельник, 9 апреля, доктор Ружейников предстал перед Съездом, где повторил депутатам известные требования Саратовского Совета, но не стал раскрывать сути возложенного на него поручения Казачьим Комитетом при Центральном Исполнительном Комитете, чем вызвал яростное негодование всех депутатов Съезда.

– Раз такое дело, то отправить его с территории войска через Саратов, куда ему будет угодно! – единогласно постановили депутаты Войскового Съезда.

– Господа депутаты! – призвал к спокойствию Съезд член правительства Ливкин. – Давайте не будем пороть горячку и дадим доктору Ружейникову собраться с мыслями. Выслать его всегда успеем!

– Ладно, подождём! – согласились депутаты. – Спешить нам некуда!

На следующее утро к доктору Ружейникову явился есаул Алаторцев и попросил следовать за ним.

– Я арестован? – спокойно спросил Ружейников.

– Никак нет, – ответил Вениамин. – С вами желают говорить старые люди нашего войска. Надеюсь, они правильно поняли вас на Съезде? – Завидя, как доктор закивал в знак согласия головой, Вениамин добавил. – Прошу вас следовать за мною, у ворот нас ждёт автомобиль. Хочу сразу предупредить, что говорить будут старые люди, а вы слушайте молча, пока вас не спросят…

Доктора Ружейникова привезли в Михайло – Архангельский собор, где под сводами старинного храма состоялась его беседа со «старыми людьми», свидетелями которой стали отставной генерал Любавин и есаул Алаторцев.

– Признавать советскую власть Уральское войско не станет, – заявил Карп Маркелов. – Большевики не сдержали своих обещаний из декретов, они про них забыли, отвлекаясь другими. Захватив власть в свои руки, большевики озаботились удержанием её любой ценою. Обещали народу мир и хлеб, а дали германское наступление и реквизиции, совершаемые красной гвардией. Пстрели – те, заразой!

– Обещали отмену смертной казни и тайной дипломатии, но сами ввели и то, и другое, – вторил ему Фиогний Жигин. – Ввели расстрел безоружных, ввели революционные трибуналы, разослали по всей стране карательные отряды.

– Меняясь, как хамелеоны, большевики стали кричать о необходимости дисциплины, порядка, о необходимости красной армии, – вновь заговорил Маркелов. – В стране страшная хозяйственная разруха. В стране властвуют комиссары, душащие всякую самодеятельность, по сути, те же чиновники царского режима.

– Мы много не просим – пустить поезда по железной дороге на Саратов! – заявил Жигин. – Нам скоро рыбу девать будет некуда, а в России, слышим, жрать нечего, голодные бунты везде. Пстрели – те, заразой!

– Хотим предложить Ленину экономическое сотрудничество при полной автономии Уральского войска! – заявил Маркелов. – Чтобы Саратов не думал об обороне, заявим нейтралитет. Ни один уральский казак не переступит за грань, если большевики пообещают не нападать на нас первыми.

– Но, в первую очередь пусть запустят движение по железной дороге! – не унимался Жигин. – В море замечен хороший подход белуги, в чернях, – севрюги. Рыбопромышленники желают возить рыбу в Россию.

– Теперь хотим послушать тебя, доктор Ружейников! – сказал Маркелов. – Что же Москва желает услышать от нас?

– Собственно, Москва готова предоставить Уральскому войску автономию, но, после признания советской власти и восстановления Уральского совета, – спокойно заявил Ружейников. – Я передам ваши предложения Казачьему отделу, но для их рассмотрения потребуется некоторое время.

– Мы готовы ждать, а пока получим ответ из Москвы, пусть Саратов откроет движение по железной дороге, – заявил Жигин. – Крупные промыслы, как Плотвинский и выше Гурьева до Сарайчика начинают принимать рыбу. Если железная дорога заработает, как прежде, то рыбу повезут за Волгу.

На следующий день доктор Ружейников заявил, что он опасается ехать по территории Уральского войска и просил отправить его через Бузулук. Съезд, заслушав доклад командующего войсками, принял меры к охране доктора Ружейникова на войсковой территории. Тут же член правительства Ливкин предложил Съезду принять постановление о согласии Съезда на обмен арестованных с Саратовом, а в случае согласия на это Съезда, предложить И. С. Ружейникову передать об этом в Саратовский Совет.

"Иван Семенович, помнится, как – то говорил, что об этом уже шла речь в Саратовском Совете", – напомнил Ливкин, добавив ещё: "Таким обменом мы сможем освободить нашу делегацию – Мусатова и Борзикова!"

Обсудив это, Съезд нашёл необходимым дать согласие на производство обмена арестованной казачьей делегации на двух членов Съезда Советов, заключенных в Уральской тюрьме, о чем и предложил доктору Ружейникову уведомить Саратовский Совет.

– Я приехал служить родному войску и от поручения не отказываюсь, но как удастся мне его выполнить – это иной вопрос! – заявил Ружейников. – Они хоть и говорили об этом, но таким образом, что должны быть обменены все члены Совета на двух уральцев. Я поручением Съезда горжусь и постараюсь его выполнить, хотя бы мне самому грозил арест.

– Мне Съезд поручил сказать вам, Иван Семенович, следующее, – заканчивая обсуждение этого вопроса, сообщил председатель Кирпичников, – если вам удастся выполнить предложенное поручение, то вы можете, возвратиться в войско. Затем, если будет нужно выяснить что – нибудь, то Саратов даст вам возможность говорить по прямому проводу.

Затем Съезд заслушал и утвердил приговор схода Гурьевской станицы, составленный 19 марта 1918 года за № 13, гласивший следующее:

«Мы казаки, Гурьевской станицы, сего числа на станичном сходе под председательством урядника А. Л. Черняева, постановили:
Заслушав вопрос об организации дружины для защиты своего казачества, помня заслуженные нашими предками наши права пользования войсковыми угодьями, от предполагаемого нападения большевиков и разбойных банд, постановили: дружину эту необходимо образовать и организатором этой дружины просить полковника Владимира Сергеевича Толстова, который согласился. Условия, которые каждый дружинник обязан выполнить беспрекословно, следующее: принять присягу перед крестом и св. Евангелием, защищать свое казачество, права и Урал до последней капли крови. Если будет невмоготу, уходить на чужбину, но не считать себя побежденным».

"Господа депутаты, присяга, гурьевцами, принята 20 марта!" – оповестил Съезд председатель Кирпичников: "Аналогичные приговоры поступили из других станиц войска. Лучше смерть, чем позор! Последнего яицкий казак не допустит!" – и добавил, непосредственно обращаясь к доктору Ружейникову: "Так, и передайте Саратовскому Совету, Иван Семенович!"

В тот же день, разведка доносила, что на станции Озинки не было замечено ни одного вооруженного красногвардейца. Ночью, 10 апреля, на станцию Озинки со станции Семиглавый Мар заявились уральские казаки. Они ехали по железной дороге на поезде и, не доезжая 5 – 6 верст до станции, заметили опасную помеху для движения – рельсы были широко раздвинуты, выйдя из вагонов, цепью пошли на станцию. Прибытие казаков произвело громадную панику на служащих станции и рабочих. Красногвардейцев же на станции не оказалось ни одного. Они струсили близости казаков и попросту – удрали. Большинство красногвардейцев – это мальчишки, путающиеся в длиннополых шинелях с чужого плеча. А о храбрости их, говорили рабочие, что они, находясь на станции, боялись отойти от своих теплушек. Казаки же заявили служащим станции, что они очень озлоблены на Саратовский Совет комиссаров за прекращение железнодорожного сообщения и готовы в любой момент силой заставить восстановить движение поездов.

От своего агента Вениамин узнал про Ружейникова, что ещё при проезде его в Уральск на митинге на станции Озинки он говорил, что цель его поездки, чтобы Уральск признал власть за советами, как единственным правомочным органом, могущим устроить нашу жизнь. В Ершове доктор Ружейников был приглашен в салон – вагон, где помещался штаб отряда красной гвардии и пробыл там довольно долго. От Ершова до Озинок он ехал вместе с начальником штаба отряда, выезжавшим на разведку.

"У них происходили какие – то совещания", – докладывал тайный агент: "Вообще там, за гранью, доктор Ружейников – свой человек".

В пятницу утром, 13 апреля, к Семиглавому Мару подлетел аэроплан и сбросил кипу прокламаций провокационного характера. В штаб поступили сведения, что в Ершове готовится большой отряд красногварцейцев для похода на Семиглавый Мар.

– В Ершове, разграблены два вагона кураги и сабзы, шедших в Уральск. – докладывал есаул Алаторцев начальнику войскового штаба. – На Увеке же до сих пор стоят нетронутыми 9 вагонов мануфактуры, шедших по назначению на станцию Уральск. Из Темира сообщили, что Колостов там объявился…

– Не нравится мне это затишье пред грозой! – задумчиво проговорил полковник Мартынов. – Аэроплан этот, будь он не ладен. Зачем наши в него стреляли, не понимаю. Зря только патроны потратили. Всё равно, ведь, никакого вреда красному лётчику не причинили. За то, вони теперь не оберешься. Пстрели – те, заразой!

– Господин полковник, аэроплан, ведь, не просто облетел Семиглавый Мар, а углубился на нашу территорию, вплоть, до хутора Вавилина, – заметил Вениамин. – И не только сбросом прокламаций он занимался, а и разведкой наших позиций. Думаю, Матвей Филаретович, ждать нам скоро наступления Красной армии. Хорошо бы проверить в степи, севернее Семиглавого Мара. Говорят, там полно красногвардейцев стоят.

– Меня Овчинниковы давно просят, чтобы наведаться на их хутор, – сказал Мартынов. – Заодно и степь проверим, вплоть, до Малаховки.

В воскресенье, 15 апреля, Вениамин дежурил в войсковом штабе, когда в половине второго дня зазвонил телефон. К аппарату срочно вызвали члена Правительства А. А. Михеева, для переговоров по прямому проводу с председателем Саратовского Совета В. П. Антоновым.

– Это Антонов из Саратова! – раздался властный голос в трубке. – У аппарата кто?

– Депутат Войскового Съезда Михеев вместе с дежурным офицером! – ответил Александр Александрович.

– Извольте выслушать и довести до сведения Съезда следующее решение военного совета при Саратовском Исполнительном Комитете, состоявшемся по докладу, возбужденному делегатом Ружейниковым, и согласно нижеследующей телеграммы Казачьего Комитета при Центральном Комитете Съезда Советов (в Москве): «Казачий Комитет при Всероссийском Центральном Комитете извещенный о крайне обостренном отношении в пределах Уральской области между казаками и войсками, руководимыми советской властью, настойчиво просит о прекращении напрасного кровопролития и разрешения вопроса мирным путем, а трудовое казачество Урала Казачий Комитет просит не идти против рабочих и крестьян по научению офицерства, но слиться в единую, тесную семью с трудовым народом. № 6 Казачий Комитет, Москва, Кремль. Подана 27 (14) в 15 час. 3 мин. за № 40729», – монотонно, по – казенному, протараторил Антонов и невозмутимо продолжил говорить дальше. – Военный Совет Саратовского Исполкома, заслушав телеграмму и доклад Ружейникова о переговорах с представителями Съезда, постановил: Мирные отношения могут быть восстановлены на следующих условиях: первое – признание Совета Народных Комиссаров – высшей властью Советской Федеративной республики. Второе – восстановление Совета Уральской бедноты, ныне разогнанного. Третье – изгнание набежавших в пределы Уральской области контрреволюционных элементов – русского офицерства, помещиков и капиталистов. Четвертое – освобождение всех арестованных в связи с создавшимся политическим конфликтом! – после чего, сделав небольшую паузу, продолжил. – Примечание: ввиду состоявшегося 27 (14) сего апреля соглашения об обмене – последний (4) пункт отпадает. Об указанных условиях военный совет поручил мне довести до сведения и категоричного ответа Войсковому Съезду. Председатель совета Антонов, 28/4, 13 – 24, 1918 года! – после чего вновь наступила пауза, а затем последовал официальный запрос Войсковому Съезду. – Известно ли Войсковому Съезду, что в ночь на 27 (14) апреля произведено казачьими частями нападение на хутор Овчинников – уведен скот и арестованы рабочие? Второе – известно ли о взрыве казачьими частями железнодорожного моста между Озинками и Семиглавом Маром и, если известно, то довести до нашего сведения.

– Говорит доктор Ружейников! Спросите у Войскового Съезда разрешение на мой въезд в город Уральск, т. к. возможно, что для дальнейших переговоров и доклада мне необходимо возможно в скором времени снова приехать в город Уральск по улаживанию конфликта. Я намерен послужить родному казачеству, как врач, о чем уже мною поданы соответствующие заявления. Я кончил. Доктор Ружейников.

– Отвечать вам, начинаю с конца! – заявил Михеев. – Отвечу сначала доктору Ружейникову. Вашу просьбу о возвращении в город Уральск передам Войсковому Съезду и с сожалением вижу, что ваша задача в городе Саратове не удалась. Мы этого ждали. Мы знали, а теперь ещё более убеждены, что разрешения конфликта мирным путём Саратов с нами не хотел и не хочет. Доказательством этого служит постановление Саратовского военного совета, переданное сейчас мне господином Антоновым. Теперь я буду говорить с господином Антоновым. Здесь ли вы, господин Антонов?

– Сию минуту придёт! – раздался в трубке голос Ружейникова.

– Что угодно? Я Антонов!

– Буду отвечать вам на поставленные вами вопросы! – заговорил Михеев, но его грубо перебил Антонов.

– Виноват! – почти закричал в трубку Владимир Павлович. – Наши условия обсуждены ли Съездом и вынес ли Съезд постановления по этому поводу? Если нет и, если вы хотите отвечать лично от себя, то это ваше мнение не носит официального характера и не может особенно интересовать военный совет, который не уполномачивал меня выслушивать неофициальное мнение. Председатель Совета Антонов.

– Являясь депутатом Войскового Съезда и членом Войскового Правительства, я говорю с вами, как лицо официальное, неся ответственность за свои слова перед Верховным Органом нашего края – Войсковым Съездом. Почти на все вопросы, которые вы задаете нашему Съезду, я вам могу дать ответ, нисколько не рискуя разойтись с ответом самого Съезда! – отрывисто, по – военному отчеканил Александр Александрович и, уже в более спокойной манере, добавил. – Я доведу постановление военного совета до Войскового Съезда. Если вы желаете, то я сейчас дам вам разъяснение, как лицо официальное, по поводу пограничных недоразумений, о которых вы только что говорили. Желаете ли слушать?

– Виноват! Военный Совет поручил мне передать и получить постановление Войскового Съезда на наши условия, – пробурчал Антонов и добавил. – Что же касается разъяснения о взрыве и арестах рабочих, то имею честь от вас выслушать все.

– О пограничных инцидентах сообщаю вам милостивый государь, следующее, – с неприкрытой иронией стал рассказывать Михеев, – вы говорите, что казачьи части увели скот с хутора уральского казака Овчинникова, а известно ли вам, какое хозяйничанье допускалось красной гвардией на этом хуторе? Известно ли вам, что весь инвентарь казака Овчинникова разграблен, всё расхищено и, в дополнение ко всему этому, несколько дней тому назад, отряд красной гвардии, явившись в Озинки, арестовал и забрал с собою агента Уральской Продовольственной Управы по мясному отделу, отобрав у него казенные деньги? Известно ли вам, что пограничный посёлок нашего войска Мустаевский весь разграблен отрядом красной гвардии, что из него уведён весь скот, отобрана вся одежда и посуда. Каким образом казаки этого посёлка будут встречать великие праздники, вам надлежит подумать. Подчеркиваю, что упомянутые вами пограничные инциденты произошли после тех, про которые мы упомянули сейчас в нашем разговоре. Об этих инцидентах, дозволенных красной гвардией по отношению к нашей области, знает всё наше население. Оно знает много и других подобных инцидентов, но об этом слишком долго мы будем говорить. Повторяю, мы не начинали ничего подобного по отношению к нашим соседям. Мы с соседями крестьянами живём дружно. Две рабочих делегации из Тамбова и из Покровска гостеприимно были приняты Войсковым Съездом и уехали отсюда с полным пониманием взглядов и намерений свободного Яицкого казачества. О предложениях военного совета я доложу Войсковому Съезду, и вперёд предупреждаю вас, что ответ Войскового Съезда будет основываться на тех данных, которые мы имеем в настоящее время под рукою, т. е. на так называемых пограничных инцидентах. Лично со своей стороны я нахожу, что конфликт мог бы быть улажен мирным путём и Войсковой Съезд нашёл бы общий язык с Саратовским Исполнительным Комитетом, если бы в доказательство своего миролюбия и демократичности своих настроений, вы бы выполнили одно из главных желаний нашего народа, выраженное вам уже давно – открытие железнодорожного сообщения и почтово – телеграфных сношений. Впредь до выполнения этих скромных желаний нашей области, все ваши пункты, изложенные в постановлении военного совета, едва ли могут быть разрешены в положительном смысле. Об этом я вам не раз говорил и раньше, господин Антонов. Я кончил.

– Условия, предлагаемые вашим Съездом и принятые нами, могут разрешить конфликт и тем самым могут тогда пасть предупредительные меры, принятые Саратовским Советом, – заявил Антонов и продолжал. – Что касается инцидентов, то прежде всего напрасно вы говорите о красной гвардии: красная гвардия находится в городе, а в защите советской власти при походах участвуют новые красные армии, которые едва ли прибегают к тем мерам, о которых вы сообщаете. Конечно, как и во всякой армии могут быть нежелательные элементы, с которыми борются самым беспощадным образом – вплоть до расстрела. Доводя до вашего сведения о хищнической деятельности некоторых казачьих частей, я получил от вас заявление, что все ваши части совершенно свободны от всякого упрёка. Тем самым вы даёте возможность действовать мародёрам под именем казачества. С своей стороны я заявляю, что если выяснятся преступные действия некоторых наших частей, то Штаб по предписанию Военного Совета примет самые суровые меры. Конечно, когда две стороны в полной боевой готовности стоят друг против друга, то на обязанностях руководителей лежит принятие необходимых мер для недопущения излишних жертв, если вы не примите этих мер, то вся ответственность перед нами и казачеством ляжет на ваши головы, как руководителей. Больше говорить не могу за недостатком времени, до свидания. Когда можно ждать ответа? Уведомляю, что через час состоится заседание военного совета. Председатель Антонов.

– Ответ Войскового Съезда может быть дан не ранее завтрашнего дня, – ответил Михеев и добавил. – Перед уходом я упомяну о факте, который случился на нашей границе! Над нашей станицей летал ваш аэроплан и разбрасывал прокламации возмутительного содержания. Я кончил.

Слушая разговоры, которые велись по прямому проводу, Вениамин всё явственнее убеждался, что время мирного существования с большевиками заканчивается. Из Саратова пассажиров довозили лишь до станции Алтата. Приехавшие оттуда люди, уверяли, что там большевики уже наметили на город Уральск размер контрибуции в 30 миллионов рублей. А о станицах они говорили так, что контрибуции с казаков не возьмут, а вырежут всех взрослых и даже детей старше 6 лет, чтобы казачьим духом не пахло.

"Страшен черт, да милостив Бог!" – реагировали на это казаки.

Приехавшие из Николаевского уезда крестьяне уверяли, что по направлению к Семиглавому Мару и Каменному посёлку продвигаются красногвардейцы в несколько сотен человек, собравшихся в Таловом и на участке Бенардаки. Разведка доносила, что красногвардейцы прибыли в село Малаховку, в 28 верстах от Семиглавого Мара, а другая часть их находится на Нечаевском, в 15 верстах. Этих воинов, направляя на Семиглавый Мар и Шипово, уверяли, что эти станции уже заняты большевистскими войсками и они посылаются только на подкрепление их.

– Неужели, Александр Александрович, большевики нам зубы заговаривают, а сами готовятся напасть на нас в скором времени? – спросил Вениамин. – Не верю я ни Ружейникову, ни, тем более, саратовскому узурпатору Антонову.

– Худой мир лучше войны, поэтому будем продолжать переговоры, а там видно будет, чем дело кончится, – ответил Михеев. – Из станиц сообщают, что казаки на сходах готовы большевиков шапками закидать, только это всё слова. Пушки и пулемёты шапками не закидаешь. И, где вооружение брать тоже пока не знаем.

– Тут, и думать нечего, – заявил есаул Алаторцев. – Добывать оружие у врага! Раз за грань ходить нельзя, заманить неприятеля на свою территорию и вести партизанскую войну, захватывая его поезда и обозы.

После заседания 16 апреля, депутаты стали разъезжаться на праздники, но, считаясь с важностью момента, оставили Малый Круг для решения неотложных вопросов. Заседания Малого Круга проводились ежедневно.

В среду, 18 апреля, в 9 часов утра, были проведены телефонные переговоры по прямому проводу между станцией Алтата, где у аппарата находился начальник штаба отряда красной армии и Уральском, где к аппарату подошли три депутата Войскового Съезда: Михеев, Гаврилин и Анатшев. Разговор касался обмена арестованных всех на всех, на нейтральной полосе между Озинками и Семиглавым Маром. Во время переговоров было получено известие о разграблении красноармейцами хутора казака Логашкина и разговор по инициативе уральцев был прерван.

"Всякому терпению есть предел!" – не выдержал Михеев.

Однако, через пять минут после окончания разговора с начальником штаба из Алтаты, к аппарату вновь вызвали члена Войскового Правительства А. А. Михеева в сопровождении депутатов Гавришина и Анатшева. На связи из Саратова были товарищ председателя военного совета Васильев и доктор Ружейников. Переговоры вёл Васильев, который агрессивно напирал на Михеева, чтобы тот дал однозначный ответ на условия военного совета. Для большевиков, даже, обмен арестованными отошёл на задний план. Михеев, как мог лавировал, уходя последовательно от прямого ответа.

"Мы хотим жить мирно в своей области!" – сказал в заключении Михеев и прервал переговоры.

Разведчики всё чаще доносили есаулу Алаторцеву о приготовлении Красной армии к походу на Уральск.

– Дядя, ради Бога не вздумай ехать на хутор, – предупредил Вениамин Ипатия Ипатьевича. – Большевики, того гляди, со дня на день, начнут своё наступление на Уральск.

– Тады, каку манду сидим, нужно в поход собираться! – встрепенулся Ипатий. – Не отдадим наш Яик – Горыныч антихристам! Отстоим родную землю!

– Дядя угомонись, пока войско обойдётся без вас, стариков, – остановил Ипатия племянник. – Слава Богу, есть кому встать на защиту родной земли…

– Вот, Веня, послушай какое отличное стихотворение написал наш поэт, Тришатов, – сказала Вера и принялась читать строки из войсковой газеты:

Затишье пред грозой! Ещё враги не смеют
Пойти в открытый бой на сумрачный Яик,
Но скоро грянет гром, заблещут молний змеи…
Пройдёт гроза, и снова вспыхнет солнца лик.

– Да, будет неплохо, если дело закончится малой кровью, – проговорил Вениамин. – Но, только вряд ли так случится. Пстрели – те заразой!

– Даст Бог, переживём беду, – успокоила мужа Вера и смахнула слёзы с глаз.

В страстную субботу, 21 апреля (4 мая) 1918 года, около 8 часов утра саратовские красногвардейцы начали обстреливать артиллерийским огнём станцию Семиглавый Мар. Около 9 часов обстрел прекратился, и красногвардейцы повели наступление на земли Уральского казачьего войска. Мир рухнул. Уральские казаки оказались втянутыми в гражданскую войну, которая разворачивалась на просторах бывшей Российской Империи. Брат шёл на брата, сын против отца! Всё смешалось в кровавой схватке, где не было победителей, а проигравшими оказывались обе враждующие стороны, как две части одного народа и одной страны. Ошибкой было думать, что красные воевали с белыми. По сути, русские пошли войной на русских. Таким было лицо гражданской войны, а её изнанку не знал никто.