Низхождение Ангелов. 2

   С чего бы. Это мой город. Это мой район. Обосравшиеся бомжи не смеют бросаться на землю перед дверьми турагенства. Обосравшиеся бомжи не смеют поднимать на человека глаза, тем более, обращаться к человеку с просьбами.
   - Брат, ускоренные курсы много не дают. Ты давно живёшь, знаешь больше. Помоги, брат. Я уже забывать начал... Помоги...
   Клубок внутри живота приятно расслабился, распустил по животу содержимое, отчего мышцы потеплели, обрели слаженность и вдохнулось не глубоко, облегчённо.
   Человек осторожно, краем глаза, острым, колючим взглядом резанул по голубым, огромным глазам.
   Что они с людьми делают?... И отказать невозможно...
   - Ну... ладно... Пошли... Только держи дистанцию. Это мой город.
   Мужик улыбнулся, вытер рукавом куртки лицо,хватался за толстые сучья, поднимаясь огромным, мощным, лёгким телом над крепкими, стриженными кустами.
   - Спасибо, брат. Ты уже землянином стал, город под себя подмял. Это хорошо, что ты всё помнишь.
   Здесь он прав. Ускоренные курсы много не дают. Но собираться в момент разрыва пространства на ускоренных курсах научили
   Что такое они с людьми делают, что из головы вылетает самый короткий, самый безопасный путь? Вместо того, чтобы повернуть к старому ДК, пройти задами, через пустырь, вдоль лётного поля, мимо бензозаправки, через Лихачёвское шоссе и вот она, Молодёжная... Не присутственных мест, не людей, никого.
   Они пошли по Первомайской, к Маяковского, мимо "Красного магазина", мимо городского отделения милиции, мимо ЗАГСа, мимо всех возможных магазинов и магазинчиков, мимо всех детских и баскетбольных площадок.
   Человек шёл на форсаже, не оборачиваясь.
   Тёмный клубок внутри живота распустился неприятным, колючими нитями и царапал, рождая неудобные, мелкие мысли, уносящие силу и рассеивающие внимание.
   Несколько минут прошли молча. И за эти минуты внутри человека пронеслось столько мыслей,которые подняли напряжение до такой степени, что притронься к человеку, и взорвётся человек страшными, неземными ударами.
   Только и мыслей было, чтобы не встретиться с кем-нибудь из знакомых, да чтобы не думать не о чём.
   А бомж плыл плавной королевской походкой. Спина прямая, смотрит прямо перед собой, глаза на ниточках и добрые-добрые, руки вдоль тела.
   Идёт, не проседая, не шатается, жопу не оттягивает, словно и не обосрался. И не краснеет. И дистанцию держит. Тихи бред. И ветер не успокаивается. Со всех сторон дует. Говно с духами.
   - Это хорошо, что мы с тобой встретились, брат. Всё лучше, чем с простолюдином. Ведь, что простолюдин делает? Сразу в магазин тащит. А ты отнёсся ко мне, как к брату. Это хорошо.
   Бомжу, наверное, молчать надоело. Голос бомжа окреп, из глуховатого баритона просящего человека превратился в перекатистый грудной бас.
   Человек молчал.
   Братья, это точно.
   Это с засранным-то бомжем!?
   Братья, братья.
   Около двадцать седьмого дома прошла навстречу, задумавшись о чём-то о своём, толстая дама с сумками. Обогнали две девчёнки. Вроде, не заметили. Или сделали вид, что не заметили. С противоположной стороны улицы в их сторону и не смотрел никто.
   Только ветер... Дул бы с какой-то одной стороны. С западной или с северной...
   А ветер дует из стороны той, не знаю какой, где живут те, не знаю кто. И занимаются они тем, не знаю чем. А в награду за труды праведные материализуются в укромных уголках наших городов и уездных крепостей. Цель их материализаций мутная, как Душа святого, неизвестная, как Начала Начал, далёкая, как пределы Безымянного. И сами Добрые, не знаю кто, не знают целей своей материализации. Вспоминают по мере взросления. Если могут. Планета наша такая маленькая: леса, реки, моря, горы. Поэтому материализовываться Добрые, не знаю кто предпочитают в городах. В столичных и провинциальных, в мегаполисах и в городах-спутниках. На материализацию в мегаполисах у Добрых, тех, не знаю кого, очередь вперёд на несколько тысяч земных лет. Добрые те, не знаю кто, предпочитали цивилизованные страны: Америку, Европу, Японию,  Австралию, Новую Зеландию. На худой конец Латинскую Америку или Китай. В Индию никто не хочет. Там своих таких не знают куда девать. В Тибете материализуются самые безбашенные. В Африке своя мафия. Всех пофигаторов Добрых тех, не знаю кого, отправляют в Россию или в Украину с Белоруссией.
   Но и пофигаторы Добрые те, не знаю кто, предпочитают мегаполисы и города-спутники. В городе-спутнике ли в уездной крепости выше вероятность встречи со своими.
   - Чел, это хорошо, что мы встретились. Не ожидал, что встречу кого-то из вашей линии. Хорошая линия. Добрые люди. Ты вспомнил некоторых? Послушные родители Конфуция. Не повезло. Вашими телами заткнули дыру. Это прекрасно чел, что моя материализация проходила в подвале Доброго Человека Харитоныча. Ты представляешь, чел, мою жизнь, если бы я материализовался в Столице? Не денег, не документов. Жил бы сейчас в посёлке общего режима.
   Человеку не хотелось отвечать на бомжовский бред.
   Шаги гулко отдавались в голове, неприятной, колючей волной в теле. Отпущенное, расслабившееся содержимое давило в низ живота, отчего тонкая, слабая оранжевая боль время от времени тыкала остриём в кишку.
   Мим них, не останавливаясь, обгоняя, прошла девушка. Круглая девичья жопка, обтянутая синими джинсами, вздрагивала вслед шагам. короткие волосы собраны на затылке в пучок.
   Встречных прохожих не было.
   На перекрёстке Первомайской и Маяковского, у "Красного магазина" в бакалейной палатке несколько человек покупали хлеб. У поворота на Маяковского, у дома тридцать три и одна треть,стояла, будто приклеенная, "девятка", мигала правым подфарником.
   Из-за дальнего угла "Красного магазина" выскочила маленькая старушка со сморщенным лицом, в старом тёмно-грязно-потёрто-синем пальто, в сером потёртом пуховом пальто, в чёрных войлочных полусапожках, с пустым полиэтиленовым пакетом в руке. Старушка набычилась и бросилась на человека и бомжа. Но вдруг, развернулась, бросилась в дверь "Красного магазина".
   Что-то не так. Интуиция заставила проследить взглядом за старушкой.
   Старушка пробежала по помещению магазина, повернулась к прилавку.
   Что-то не так. Силы оставляли человека. Человек чувствовал приятный, прохладный поток, скользивший по спине, по затылку, отчего затылок приятно покалывало, отчего уходило колючее, неприятное напряжение, мышцы расслаблялись, отчего слабая оранжевая боль в животе становилась точнее и упрямее.
   Человек оглянулся.
   - Дистанцию держи.
   Навстречу ему сияли огромные, выпуклые, ... сейчас синие ... глаза. За спиной бомжа медленно и непрерывно поднималась Первомайская. Бомж шёл с постоянной скоростью. Расстояние между человеком и бомжом не сокращалось.
   А человек никуда не шёл! Человек шевелил ногами, но оставался на месте!
   Между двадцать седьмым домом и "Красным магазином".
   Эй, что за...
   - Эй! Бросай свои... Не примазывай меня к своим... Ты...
   Что за... Голос исчезал на полуслове.
   Человек сосредоточился на дыхании.
   Человек понимал, что становится свидетелем разборки между бомжем и...
   Время, вперёд! Время не остановить! Нет прошлого, нет будущего!
   Человек, сдерживая ярость, резко, казалось, что резко, развернулся, спрятал сжатый кулак за бок.
   Бомж улыбался, шевелил ногами, но не двигался.
   Забудь все вопросы. Следи за "зерном".
   По Первомайской, не останавливаясь, двигались автомобили. Выскакивали из теней домов на солнечные пятна, щурились окнами, смаргивали фарами.
   По противоположной стороне улицы шли, не останавливаясь, уличные антиподы. Они покуривали, полизывали-покусывали мороженное, смеялись-переговаривались.
   Дробным, коротким соло прогрохотало что-то пустыми хлебными ящиками, прозвенело рассыпанной мелочью, пропело удивлёнными возгласами покупателей.
   Человек обернулся.
   Не обращая внимания на рассыпавшиеся буханки и булочки, далеко, под ноги человеку, продавщица выскочила из бакалейной палатки и застыла у края хлебной россыпи, смотрела на бомжа.
   Покупатели в очереди ржали, шутили, поднимали рассыпавшиеся батоны.
   Автомобили тяжело жужжали по улице, антиподы по противоположной стороне улицы шли по своим делам. Солнце улеглось им на спины.
   Человек почувствовал приятный, прохладный поток.
   Поток отличался от ветра, летящего вдоль улицы к дому номер тридцать три и одна треть. Надо было вздохнуть, чтобы сделать шаг. Человек уткнулся носом в рукав и вдохнул.
   Продавщица из палатки не обращала на человека внимания.
   Продавщица не сводила глаз с бомжа.
   Человек сделал несколько шагов к перекрёстку Первомайской и Маяковского. Время не остановить!
   Бомж медленно подошёл к ярким окнам "Красного магазина", заглянул сквозь стекло в ярко освещённое нутро.
   В магазине, повернувшись спиной к прилавку, заваленного кусками свежего сырого мяса, среди других покупателей стояла давешняя старушка. Старушка стояла, чуть наклонившись вперёд, вытянув руки по швам, вытянув вперёд черепашью шею, отчего старушечья морщинистая голова вывалилась из пухового платка. Челюсть отвалилась, открыв грязно-коричневый рот. На морщинистом лице сверкали из чёрных кругов сверкали выпученные, выцветшие, остекленевшие глаза. Старушку вырвала на чистый мраморный пол "Красного магазина".
   Бред. Настоящий бред.
   За спиной загрохотало. Продавщица из бакалейной палатки, прямо по ящикам, раздавив буханку, бросилась, не разбирая дороги, прямо к бомжу.
   Китайцы, добрые люди, много хорошего напридумывали за свою долгую жизнь.
   В любой ситуации, приведшей к замешательству, беги от возможного конфликта.
   Лучшая битва, не состоявшая битва.
   Человек воспользовался ситуацией и побежал. Ему казалось, что он бежал.
   Старательно переставляя ноги, словно механическая машина, человек забежал за угол "Красного магазина", за палатку с бытовой химией, забуксовал. Несколько тонких, тоньше паутины, ярко-белых линий прорезали наискось пространство перед ним. Невидимый воздух заворочался  прозрачными клубами, рождающимися перед человеком в разных точках пространства. Вытканная на занавесе городского театра, справа заколыхалась силикатная стена двухэтажки с чёрными цифрами: тридцать три и одна треть, заколыхался уютный дворик двора двухэтажного дома, уютный сквер, обрамлённый строем древних вязов, отделивших двор от забора городского отделения милиции. Только облака в небе не бились в небе не бились в воздушную стену, остались на недосягаемой высоте.
   Натяг. Здесь натяг.
   Сейчас не до тонкостей.
   До бордюра осталось пять... нет ... хрен знает сколько шагов.
   Подошвы ботинок скользили по глине, засыпанной битым кирпичом и осколками бутылок. Время не остановить!
   - Ты знаешь, чел, у меня сегодня день рождения!
   Человек вперил взгляд в белую стену двухэтажки, в огромные цифры тридцать три и одна треть. Человек изо всей силы толкал проскальзывающими ногами блики вечернего сентябрьского Солнца, разбивающегося об осколки стекла.
   Поздравляю.
   Человек перешёл на нормальный шаг. Наш город в восторге от Вашего Светлейшего Прибытия.
   - Спасибо, чел. Ты представляешь, это же сырая романтика времён позднего Цоя!
Очнуться в каком-то подвале, в самом дальнем углу, забытом всеми и потому чистом. Ровно год назад я осознал себя и сделал первый вдох.
   Только ветер со стороны железнодорожной платформы, с востока.
   Говном пахнуло так, словно кто-то держал у плеча засранные штаны. Человек прикрылся рукой и повернул голову.
   Бомж, не приближаясь шёл в нескольких шагах сзади.
   Здесь пауза. Главное не спешить. Медленный вдох животом. Медленный, до упора выдох. второй шаг не удаётся. Человек видел, что от высокой, атлетической фигуры бомжа, одетой в мешковатую куртку и засранные джинсы, медленно отделялся,вырастая, вытягиваясь в полёте, и стелется перед бомжовой фигурой тонкая, сизая тень!
   Человеку захотелось поднять пустую пивную бутылку с грузного, засыпанного окурками щебня, повернуться и швырнуть в бомжовую синеглазую ... или какую там...рожу. Человек посмотрел на землю под своими ногами. Втоптанный в грязь гравий был низко. Низко... Очень низко... И камни уменьшались, уменьшались...
   За спиной тихо засмеялась какая-то женщина.
   - Чел, ты читал брошюру академика Широкого-Шкловского "Звуки, созвучая и их роль во внутриутробном развитии эмбриона"?
   Прозрачная, из упругих ватных бурунов, воздушная стена вздохнула и зависла перед человеком, позволяя человеку рассмотреть себя в каждом буруне и сжалась в прозрачный шар, преломивший в себе Первомайскую, белую силикатную стену двухэтажки, красную, кирпичную стену "Красного магазина", небо с облаками, ларёк с бытовой химией, уютный двор с клумбой, приклеенную к асфальту "девятку" на повороте, человека.
   Шар завис над мостовой, перемешивая всё это в себе и, сверкнув проглоченным Солнцем,  бросился в уютный двор, за силикатную стену, раскидывая по сторонам высокую, густую траву.
   - С предисловием профессора Уиллера Д.Ж. и заключительной статьёй доктора Пинского А.А.
   Ветер подул в сторону человека.
   "Девятка" на повороте начала медленно, рывками продвигаться вперёд.
   Человек наступил на асфальт улицы Маяковского.
   У табачного ларька, на углу дома тридцать три и одна треть, засунул голову в окошко ларька высокий, худой мужчина.
   На лавочке в сквере, у клумбы, во дворе дома, никого не было.
   Кто же им преподавал соотношения пространства и энергий? Ведёт, словно муху в кедах. А может, он не контролирует процесс и это всё получается у него помимо его личной воли, по-пьяни? А может, кто-то из наших?
   Человеку стало жарко. По спине поползли капли пота. Читал человек эту брошюру.
человек и без брошюры знал, как реагирует эмбрион на внешние раздражители.
   Солнце, схваченное углами крыш, уткнулась красным боком в некрашеную жесть.
   Высокий, худой человек оторвался от табачного киоска, прошёл к Первомайской.
   Безразличный раньше к человеку, город сдвинул дома почти вплотную, превратив их в каменный гребень.
   Бомж подошёл к человеку, встал сбоку, вытирал подбородок рукавом куртки.
   - Чел, это же прекрасно! Ты представляешь, я помню каждый звук, родившейся в подвале вместе со мной! Ты представляешь, чел, живая, тёплая, питательная тишина подвала!
   Из зарослей травы-муравы, на противоположном берегу переулка, взлетела, истошно зачирикав,стая воробьёв, бросилась в засыхающие, корявые, облезлые кроны тополей на Октябрьской. Из крон вязов каркнула ворона.
   Человек представлял. Человек помнил себя, примерно, с двух лет, играющим с жёлтыми, белыми, розовыми пластмассовыми игрушками, висящими на резинке поперёк коляски. Ребёнок законопослушных родителей.
   - Ты знаешь дом на Молодёжной? Почти на берегу Канала? Не машин, не магазинов, один пароходы и чайки.
   Стоп. Человек пошёл к ЗАГСу?
   Наискось, через сквер, вдоль двора дома номер тридцать три и одна треть.
   Лучше пойти слева, по Маяковского между милицией и кирпичной новостройкой.
   Человек остановился у бордюра тротуара.
   Бомж встал сбоку.
   На лавочке, у клумбы во дворе дома тридцать три и одна треть, сидела дамочка, натянув спину, положив руки на сжатые, колени, желтоватые от капрона, держала на поводке скучающего пуделя. Смотрела на их в упор, не моргая.
   Человек закрыл глаза. Дамочки не было только что.
   Где-то здесь нужна пауза.
   - Ты представляешь, чел, я помню каждый бульк, пробежавший по трубам. Вся явленная Вселенная открылась мне в звуках.
   Человек сделал несколько шагов по тротуару с закрытыми глазами. Открыл глаза.
   Бомж шёл сбоку, отряхивал свою куртку.
   Человек выдохнул, разворачиваясь, пошевелил левой рукой, привлекая внимание к сжатому кулаку.
   - Дистанцию держи...
   Бомж улыбнулся, остановился.
   Дамочка сидела на скамье у клумбы, смотрела на них. Отстёгнутый поводок лежал рядом с дамочкой на лавке.
   Человек шёл по асфальтированной тропинке через сквер.
   Дамочка не шевелилась. Дамочкина тень тормашила цветы на клумбе. Из высокой, густой травы двора выскочил пудель, побежал в торону Октябрьской.
   За спинами человека и бомжа, дёргаясь всем кузовом, гремя всеми деталями, покрытая пылью и солнечными бликами, протащилась "девятка".
   Человек знал этот дом.
   - Чел, что не учёл в своей брошюре академик Широков-Шкловский? То, что эмбриона есть глаза. Что у человека раньше обыкновенных глаз развивается третий. Что эмбрион своим третьим глазом видит  много больше, чем полагает академик Широков-Шкловский. Ты представляешь, чел, что видит своим третьим глазом человеческий зародыш? Ха-ха-ха!
   На лавочке, перед человеком сидела дамочка, сдерживая руками раздвигающиеся колени.
   - А передо мной висел тёмно-бурый, почти чёрный, плоский двумерный экран. Чему ты улыбаешься, чел? Я долго не умел смеяться и не понимал шуток Дорого Человека Харитоныча. Наверное, ничего смешного не висело передо мной во время материализации. За занавесом из безсонной комариной стаи, прилепленные к чёрным стенам, под низким чёрным потолком висели трубы, силовые кабели и электронные провода. Заданная, неколебимая, статичная цветомузыкальная структура. И не имело смыла подгонять тлеющий розовато-буро-тёмно-бардовый цвет некоторых труб ко грохоту камнепада в канализации и непредсказуемым, тонким, тёмно-тёмно-красным волнистым стрелам,летящим внутри телефонных проводов, и к статичному тёмно-красно-оранжевому безконечному потоку внутри силовых кабелей. Чем тебе, чел, кажутся большие и маленькие чёрные бутоны вентилей, сгрудившихся на трубах или разбросанных по трубам? Когда в дальнем углу подвала лопнул эфир и приятное щекотание, пробегавшее по почти безцветному, почти невидимому сгустку материи, облепило меня, я не разделял тёплую темноту на круглосуточный писк комариной стаи, на писк,  шуршание и скрежет острых мышиных и крысиных коготков по бетонным стенам и по трубам, на тёмно-бурый, тёплый, влажный, густой воздух.