Командовать парадом буду я! Часть первая

ДЕЙСТВОВАТЬ НАДО! ДЕЙСТВОВАТЬ!
                О.И.БЕНДЕР   

               
                ЧАСТЬ ПЕРВАЯ.
               
                ЛЁД ТРОНУЛСЯ!
               
                ***
               
                ГЛАВА ПЕРВАЯ.

                ПРИДЁТСЯ ПЕРЕКВАЛИФИЦИРОВАТЬСЯ
                В УПРАВДОМЫ!    
    
   По двору дома номер пять уверенно и скоро шагал молодой человек в клетчатом пиджаке и в белой адмиральской фуражке. Вокруг его могучей шеи был небрежно обёрнут длинный полосатый шарф. Под мышкой он крепко придерживал локтем картонную канцелярскую папку.

  За ним вприпрыжку, торопясь и не в ногу, бежали возбуждённые и расстроенные жители дома, стараясь забежать вперёд и толкаясь локтями. Они заискивающе заглядывали молодому человеку в лицо, пытаясь поймать его равнодушный взгляд, и робко лепетали петушиными от волнения голосами:

 - Товарищ управдом! Третий день без воды! Пришлите же, наконец, слесаря!

- Ни чаю попить, ни еды сварить! Дети голодные!

- Ни постирать, ни помыться! Мука одна!

 - Когда же крышу починят? Деньги ещё три месяца назад сдали! Всю весну заливает на верхних этажах!

- Потолки вечно мокрые после дождя, побелка облезла!

- И стены плесенью покрылись! Обои все отвалились!

- Товарищи! А нас снизу заливает! – возмущались жильцы с первого этажа.

- Трубу ещё третьего дня прорвало! Холодная вода хлещет из подвала!

- Полы все вспучились, доски отсырели!

- Мебель в лужах мокнет! Сами скоро плавать начнём! В корытах!

  - У меня уже кошка плавать научилась! – верещал жилец из второй квартиры, - Дайте же нам слесаря, наконец!

  Управдом внезапно остановился, отчего жильцы смешались в кучу и больно ударились об его могучую железную спину.

  Он медленно обернулся, величественным жестом вытянул вперёд руку, грубо отстранив от себя народ, и вперил свой надменный взор в беспокойного жильца из второй квартиры. Голубые циничные глаза его мгновенно превратились в серые стальные и грозно заискрились, метнув пару огненных молний в толпу. В воздухе остро запахло озоном. Жильцы оцепенели.

  Молодой человек окинул насмешливым оком оробевших сограждан и очень тихо спросил зарвавшегося жильца:

- А, может быть, вам дать ещё ключ от квартиры, где деньги лежат?..

  Жилец побелел от испуга и быстро юркнул за спины своих соседей.

  Управдом сардонически захохотал:

- Говорите, третий день без воды? И вас заливает? Водою? И сверху, и снизу? Так вот же вода, товарищи! У вас же в квартирах! Черпайте её и всё! Хоть пейте, хоть еду варите. Хоть стирайте, хоть купайтесь. И полы всегда мытые. В чём проблема-то?

  Жильцы мрачно молчали.

 - Ну, какие ещё вопросы волнуют население нашего дома?

  Но уже никто не хотел задавать вопросов.
 
- Нет больше вопросов? - глумился управдом, - Прекрасно! Все вопросы – в порядке очереди в жилконторе. В жилконторе!

  И молодой человек решительно удалился, поспешно покинув порядком поднадоевшее ему общесто жильцов.

  Однако в жилконтору управдом не пошёл. Свернув за угол дома, он ускорил шаг, затем перешёл на бег и уже резвой трусцой побежал в сторону зазывно белевшей вдали вывески «Приём металлолома». Там его уже с утра ждали два сомнительного вида типа в помятых серых кепках и с такими же помятыми серыми лицами.

- Ну что, товарищи, взвесили мои ворота? – с надеждой спросил их молодой человек, вожделенно потирая руки.

- Взвесили! – вяло ответил один, - Вот всё, что вам полагается.

  Второй неохотно выдал управдому какую-то мелочь, жалко звякнувшую у него на ладони.

- И это всё? – разочарованно протянул молодой человек, брезгливо принял мелочь, быстро пересчитал и сердито проворчал: - Что же так мало, граждане? Овёс нынче дорог? Ворота же тяжеленные, пудов на десять небось потянут!

  Первый помятый тип лениво зевнул:

- Так ведь вы же на лом сдаёте, а не продаёте. На продажу цена одна, на лом другая.

  Второй уныло поддакнул:

 - Берите, берите, что дают! На продажу ваши ворота не пойдут – заметные больно. Ворота-то небось ворованные!

- Ну почему же непременно ворованные? – лицемерно возмутился управдом, - А, может быть, они списанные в утиль?

- Идите, идите, гражданин! А то милицию позовём! – сонно пригрозили помятые серые кепки.

- Милицию? – тихо прошипел молодой человек и схватил обоих типов за грудки, - А вот я сейчас позвоню в милицию (анонимно, разумеется) и сообщу, кому следует, что вы покупаете ворованный металл! И вашу контору завтра же закроют навсегда, а вас обоих навеки сошлют в места, не столь отдалённые! А, вернее, весьма отдалённые!

  И, злобно встряхнув типов, он крепко стукнул их лбами друг об друга, отчего головы их произвели кегельный звон, - Откуда у вас эта чугунная садовая скамейка? Уж не из городского ли сада случайно? А не её ли украли давеча, вырвав с корнем?  И не её ли усердно, но безуспешно разыскивает агент губрозыска по всему городу?

  И управдом кивнул на скамейку, которая временно исполняла скромную роль лавочки для посетителей, но вскоре обещала принести большой доход – чугун был в цене.

  Молодой человек отпустил свои жертвы, которые от неожиданности свалились на пол, как мешки с картошкой, не спеша подошёл к лавочке и по-хозяйски разлёгся на ней, подложив руки под голову.

  - Гони деньги, контора! – угрожающе пропел он, - Устал я с вами возиться. И долго ждать я не намерен! У меня куча неотложных дел. Я лицо ответственное. Более того – материально ответственное. Итак!  Жду ровно минуту! Время пошло!

  Помятые серые типы резво вскочили на ноги, порылись в ящичке под прилавком и наперегонки подбежали к   шантажисту:

 - Вот! Всё, что наскребли! Больше нет в кассе.

   И протянули ему кучу смятых засаленных бумажек на дрожащих вспотевших ладонях. Там было намного больше, чем причиталось. Молодой человек довольно ухмыльнулся, схватил бумажки, не считая, рассовал их по карманам и процедил сквозь зубы:
 
 - Ну то-то же! Умеете же вы работать с населением. Если захотите. На первый раз прощаю. Но только на первый! В следующий раз… На тарелочке мне принесёте. С голубой каёмочкой! - он грозно сдвинул брови, - Ну вы меня поняли! По глазам вижу, что поняли. Прощайте, железные джентельмены!  - и, сняв фуражку, весело помахал ею в воздухе, - Куйте железо, пока горячо! Человек – сам кузнец своего счастья!

  И пинком открыл дверь, с грохотом отшвырнув ногой кусок кровельного железа.
               
  Помятые серые типы тяжко вздохнули и нехотя поволоклись на склад громыхать своим ржавым гремучим товаром.  В самом дальнем и пыльном углу склада сиротливо валялась на полу большая, во весь рост, чугунная статуя Гоголя, украденная накануне ночью из того же городского парка и трудолюбиво выкопанная вместе с гранитным фундаментом. На спине у Гоголя белой масляной краской было написано краткое ругательство. Если бы шантажист увидел эту статую, серые кепки так дёшево не отделались бы. Пришлось бы им приносить дань регулярно и по-крупному. На тарелочке с голубой каёмочкой.

-  Это же просто грабёж! Проклятые ворюги! – негодовал  шантажист уже за дверью, радостно ощупывая в карманах приятно шуршащие бумажки.

  Управдом лукавил. Ворюгой на самом деле был он сам и грабёж он учинил сам – нагло, средь бела дня он украл ещё неделю назад эти ворота в своём доме, совместно со слесарем разобрал их на детали и отвёз на грузовике в утиль под предлогом ремонта.

  Выйдя на улицу, молодой человек на минуту остановился в глубоком раздумье. Лицо его омрачилось. Это было лицо римского легионера – прямой с лёгкой горбинкой нос, чётко очерченные скулы, упрямый, искривлённый сарказмом рот, волевой подбородок и чистые, прозрачные голубые глаза, впрочем, глубоко циничные и глумливые. Это был стройный, мускулистый мужчина в самом расцвете сил и красоты, хотя молодость его уже клонилась к закату. Молодой человек был уже далеко не юноша, недавно ему исполнилось 33 года. Возраст Иисуса Христа. Прекрасный возраст!

  Звали его Остап Бендер. Это был великий комбинатор, бесстрашный авантюрист и беспринципный аферист.

  Лицо его вскоре прояснилось. Позвякивая мелочью в кармане, Остап вальяжной походкой пресыщенного миллионера направился в своё любимое летнее кафе «Под клёнами», нежно укрытое пышной весенней зеленью в городском парке.

  «Надо подкрепиться, а там видно будет!» - грустно размышлял злой и голодный комбинатор, - Деньги на обед есть. И даже на ужин хватит. А свой большой куш я ещё урву у судьбы-злодейки. Удача ждёт меня впереди, помахивая хвостом от нетерпения. Нужно только вовремя успеть ухватить её за этот хвост.»

  Уютное кафе располагалось в летнем парке под могучими ветвями раскидистых клёнов. Май был по-летнему жарким, и горожане наслаждались его щедрым теплом в тенистом зелёном саду, вольготно развалившись в плетёных креслах и со смаком потягивая холодное пенистое пиво.

  Между столиков быстро сновали шустрые молоденькие официантки в синих коротеньких юбочках и белых шёлковых блузках, трогательно похожие на юных пионерок. Только красных галстуков не хватало. Так и казалось, что вот сейчас юная официантка-пионерка гордо выпрямится во весь рост, браво выкатит грудь колесом, лихо вскинет руку в пионерском салюте и звонко выкрикнет: «Всегда готова!» – вместо обычного «Пожалуйте!»

  «Им бы ещё горн пионерский вручить или барабан с палочками, - язвительно размышлял сытый, разомлевший от жары Бендер, - Хотя, наверное, это привлекло бы посетителей, и городской парк стал бы местной достопримечательностью. Впрочем, бог с ними, флаг им в руки. Пионерский.»

  После обеда Остапа разморило. Ему неохота было покидать прохладный зелёный парк и маленькое приветливое кафе. Но надо было идти – руководить делами вверенного ему дома, ведь рабочий день ещё не кончился. Сладко потягиваясь, Бендер лениво выполз из-за столика и неохотно поплёлся на свою совсем нелюбимую работу.


ГЛАВА ВТОРАЯ.

                УПРАВДОМА ИЗ МЕНЯ, УВЫ, НЕ ВЫШЛО!


  Ещё издали послышался гул возбуждённых голосов со двора дома номер пять. Ясно доносились отдельные истерические выкрики:

- Товарищи! Дайте же мне сказать!

  В каменной арке гулким эхом дребезжали тяжёлые монолитные слова и тут же распадались на отдельные звуки-булыжники, едва коснувшись холодных кирпичных стен. Остап навострил уши.
 
  Поросячий фальцет верещал:

- Товарищи! Предлагаю поставить вопрос на всеобщее открытое голосование! Кто за то, чтобы изгнать нашего управдома с занимаемой им должности? Да не кричите вы, а поднимайте руки! Раз… Два…Единогласно! Воздержавшихся нет? Кто против?

- Я против! – спокойно прервал прения управдом, входя во двор хозяйской походкой вразвалочку.

- Это что? Бунт на корабле? Восстание Спартака? Паства хочет низвергнуть своего пастыря? Стыдитесь, дети мои!

  Толпа опешила. Гомон смолк. Оратор поперхнулся и сверзился с трибуны. Осиротела трибуна (перевёрнутый мусорный бак посреди двора). Стихийный митинг стих. В полной тишине Бендер уверенно пересёк двор и  решительно  направился к импровизированной трибуне. Толпа молча расступалась перед ним, образуя узкий коридор, и тут же смыкалась обратно за его спиной.

- Ну-с, товарищи! Вы, кажется, собираетесь меня свергнуть? – кротко вопросил Остап.

- Собираемся! – загудели опять голоса.

- За что же это, позвольте спросить? – невинно поинтересовался управдом, картинно облокотившись о трибуну.

  Однако карабкаться на неё не стал. Не стоит возвышаться над толпой, которая собирается тебя низвергнуть.

- Да за всё! – нестройным хором возопили бунтари.
               
- Где наши ворота?! Проходной двор у нас тут теперь!

- Шпана всякая всю ночь во дворе околачивается!

- Бельё прямо с верёвок воруют!

- Воды третий день нет! Ни помыться, ни постирать!

- Когда же водопровод починят?!

- А крышу так и не покрыли! Деньги ещё в марте сдали!

- Верхние этажи всю весну заливает!

- А нас снизу заливает, из подвала!

- Ещё третьего дня затопило, когда водопровод прорвало!

- Безобразие!!!

- Гнать его в шею!!!

  Толпа угрожающе надвинулась. Запахло расправой. «Кажется, сейчас будут бить. И, возможно, ногами,»-  шестым чувством почуял Бендер и жестом дресссировщика вытянул руки вперёд, сдерживая напирающие передние ряды.

- Спокойствие, товарищи! Только спокойствие! – укрощал он строптивых, - Отвечаю на все ваши вопросы по порядку. Первое – ворота в ремонте. Они нуждаются в переклёпке и покраске. Второе – водопровод завтра починят. Слесаря уже вызвали, насос заказали, воду из подвала откачают. Третье – крышу покроют на днях. Рабочих уже пригласили,  кровельное железо купили. У меня и квитанции все есть!

  И управдом с готовностью потряс в воздухе картонной папкой с зелёными тесёмками. Остап вдохновенно врал. Квитанции были старые и помятые, но их вид волшебным образом успокоил повстанцев.

  И все они тихо и мирно разошлись бы по квартирам, обнадёженные своим велеречивым руководителем, если бы не дворник дома номер пять. Опухший, небритый и весьма нетрезвый, он с трудом протискался сквозь толпу, расчищая себе путь лохматой метлой, встал рядом с мусорным баком, опёрся об него для равновесия и выдохнул сивушным перегаром прямо в лицо управдому:

- Враньё! Наглое враньё! Брехня всё это, граждане!

  Сняв шапку, он бросил её оземь, перекрестился и горячо залепетал на международном языке всех пьяных и косноязычных:

- Мне Митька-слесарь всё рассказал! Плакали наши ворота! Этот гад их в утиль сдал! В мотало… метало… лом! И железо для крыши в … туда же! И насос продал! Я всё знаю! Ворюга он, а не управдом!!!

  Дворник повернулся к Бендеру, покачиваясь на нетрезвых ногах, икнул и сплюнул в его сторону, попав себе на грязный фартук. Рука обличителя описала полукруг и недвусмысленно указала на виновника всех этих преступлений:

- Интеллигент паршивый! А ещё среднее образование имеет! Мою комнату занял, а меня в подвал выселил! А подвал затопило!!! Водопровод прорвало! А чинить не хочет! И не будет! Митька!!! Слесарь! Выходи! Я знаю, вы с ним заодно! Все инструменты свои пропил! Пьянчуга!!!

  Но Митька-слесарь благоразумно не выходил, надёжно спрятавшись за мусорными баками в глубине двора.

  Толпа грозно заворчала, сомкнула свои ряды и надвинулась всей массой на управдома:

- Гнать его в шею!

- А лучше свернуть ему шею!

- В тюрьму его!

- С крыши его скинуть!

- В подвале утопить!

  Запахло уже не просто расправой, а даже каким-то линчеванием.

 «Пора удирать! – запел внутренний голос Остапа, - Пора, брат, пора!»

- Граждане! Неужели вы собираетесь меня бить?

  Бендер окинул быстрым взглядом двор в поисках путей отхода.

- Ещё как!!! – злорадно взревели разъярённые граждане.

- Бейте его, гада! – возопил вдруг дворник дурным голосом и замахнулся косматой метлой.

  Но огреть по хребту нелюбимого начальника ему не удалось – управдом сильным рывком потянул метлу к себе. Однако дворник вцепился в метлу мёртвой хваткой, как обезьяна в ветку, на которой висит. С минуту противники стояли молча, яростно перетягивая метлу и пытаясь пнуть врага ногою в пах или живот. Наконец молодость и ловкость победили. Остап с силой оттолкнул от себя дворника вместе с его метлой, отчего тот упал на землю, задрав вверх ноги в драных заплатанных валенках, и надолго затих в пыли. Толпа отпрянула и глухо зарокотала.

- Вы посмели поднять руку на своего управдома? – грозно оскалился Бендер, - Кто следующий?

  Лик его был страшен и прекрасен – багровый закат бросал свои кровавые отблески на чеканный профиль комбинатора, отчего облик его казался совсем уже дьявольским. Обыватели попятились. И совсем бы отступили, но в этот момент дворник подполз к управдому сзади, схватил его за ногу и заорал истошным голосом:

- Держи вора!

  Остап пнул дворника другой ногой по руке и брезгливо отпихнул его от себя. Толпа вышла из оцепенения и угрожающе надвинулась на врага.

- Но-но! Только без рук! – надменно вскинул руки Бендер, -  Господа! Вы, кажется, решили ввести телесные наказания?

  Могучим рывком он поднял мусорный бак над головой и с боевым кличем:

- Зашибу! Расступись! – кинул его в толпу.

  Повстанцы отшатнулись и смяли ряды, падая и топча друг друга. Остап рванул к чёрному ходу, наперерез ему уже бежали люди. Он нёсся стремглав, легко, как ангел, отталкиваясь от грешной земли, и опередил-таки своих противников. С разбегу влетев в подъезд, народный изгнанник стрелой вознёсся вверх по лестнице, споткнулся на ступеньках и позорно заскакал галопом. Доскакав до верхнего этажа, он остановился, как вкопанный – на двери чердака висел ржавый амбарный замок.

  Управдом забыл, что сам велел запереть двери на чердак, чтобы там не ночевали бездомные, беспризорники и всякая шпана, повалившие валом в их двор, оставшийся без ворот. Подъезд не был проходным – все парадные входы были заколочены ещё с семнадцатого года, и выйти из него можно было только через чердак. На секунду Бендер задумался, прислушиваясь к бешеным ударам своего сердца и к гулким голосам преследователей – самые прыткие из них были уже на верхних этажах, приближаясь неумолимо, как само возмездие. Он уже видел их разгорячённые раскрасневшиеся лица, и к нему уже тянулись их жадные нетерпеливые руки, алчущие схватить его за ноги и стащить вниз по лестнице.

- Вот я вас, сволочей! -  отчаянно гаркнул Остап во всё горло и угрожающе кинулся навстречу врагам.

  Могучее эхо гулко раскатилось по всему подъезду и вылетело на улицу. От этого молодецкого окрика повстанцы дрогнули на мгновение и подались назад, повалив, как кегли, всех остальных. Карточный домик сложился, и вся эта куча-мала скатилась кубарем вниз по лестнице, сминая и давя друг друга.

  Пользуясь минутным замешательством, Бендер быстро вставил в замочную скважину длинный и жёлтый ноготь своего большого пальца, слегка повернул, нажал, и замок, щёлкнув пружиной, открылся. Остап быстро распахнул дверь и тут же забаррикадировал её изнутри, с трудом придвинув старый, громоздский и страшно тяжёлый шкаф.

  Выход на крышу тоже был закрыт, но Бендер уже не стал возиться с этим замком, время дорого, позади враги уже рушили с треском его баррикаду. С чердака через маленькое оконце он с трудом протиснулся на крышу, едва не застряв в нём и туго выползая по частям, как большая гусеница.

  По крышам можно было обежать полгорода, поскольку дома здесь стояли вплотную друг к другу, почти соприкасаясь крышами. В лунном янтарном сиянии комбинатор резво скакал по крыше, спотыкаясь о чердачные окна и оглушительно грохоча по ржавому кровельному железу. Его длинный белый шарф развевался по ветру, как флаг поражения и цеплялся за кирпичные трубы, грозя удушением. Снизу, с земли, казалось, что это печальный ангел парит над крышей дома, размахивая белыми крыльями.

  Толпа внизу улюлюкала:

- Лови вора!

- Бей управдома!

- Слезай, ворюга!

- Деньги верни, мы всё простим!

  Позади громыхали по железной крыше преследователи, спотыкаясь и скользя по мокрому от ночной росы металлу. Железо и подвело экс-управдома. Поскользнувшись, он с грохотом упал на кровлю и съехал вниз, к самому краю, безуспешно пытаясь ухватиться за что-нибудь руками.

  «Проклятое железо!» - чертыхался Бендер и вдруг почему-то ему стало очень обидно, что он так дёшево продал новое кровельное железо, можно было больше урвать. Горькие слёзы обиды подступили к горлу: «Одни ворюги кругом!» И тут же ужаснула мысль: «Боже, какой глупый конец! Какая бездарная смерть! Господи, не дай мне погибнуть в цвете лет! Клянусь, выживу – женюсь!»

  Это было самой страшной клятвой, которую только мог придумать великий комбинатор и бесстрашный авантюрист.

  В этот момент старая проржавевшая кровля с жутким треском провалилась под тяжестью Остапа, и он с грохотом ухнул сквозь крышу – назад в чердак. «Какое счастье, что я не починил крышу!» - обрадовался нечистый на руку управдом. Отряд не заметил потери бойца, а вернее, беглеца, и промчался мимо, тяжело грохоча сапогами по железной кровле. Никто так и не понял в темноте, куда он подевался (как сквозь землю провалился!) и решили, что, наверное, сорвался с крыши. Что, впрочем, их ничуть не огорчило. О, грубый нрав! О, грубые сердца!

  «Заседание продолжается, господа присяжные заседатели!»
- счастливо вздохнул Бендер, лёжа на старых пыльных тюфяках и глубокомысленно созерцая ночное звёздное небо у себя над головой. Кто-то там, наверху, знал, где он упадёт, и не просто подстелил счастливчику соломки, а подложил целую гору соломенных тюфяков. «Сочтёмся!» - легкомысленно пообещал Остап звёздному небу.

  Тюфяки давно уже должны были вывезти на свалку, однако грузовик, заказанный жилконторой, вороватый управдом использовал в своих корыстных целях и увёз на нём украденные чугунные ворота. Чему сейчас он безмерно радовался. С минуту Бендер отдыхал, чутко прислушиваясь к голосам удалявшихся преследователей, затем бодро вскочил на ноги и отряхнулся от пыли. Чердак ярко заливала своим лимонным светом большая полная луна. В её ясных лучах тёмный силуэт великого комбинатора был похож на статую командора.

  Остап задумался. Куда податься? С чердака можно было бы спуститься через чёрный ход или карабкаться вниз по наружной пожарной лестнице. Но внизу бесновался народ. Он жаждал мести. Тяжело вздохнув, Остап снова выполз ужом на крышу в чердачное окошко, но уже с другой стороны. Лихо разбежавшись по скользкой кровле, он оттолкнулся от самого края лёгкой стопою и птицей перемахнул на крышу соседнего дома. Беглец парил над землёй, хлопая на ветру полами клетчатого пиджака, словно большой добрый аист, который ночью разносит в клюве детей по домам.

  Неудачно приземлившись, Бендер сорвался с края крыши, но успел крепко ухватиться за бортик. Сильным рывком он подтянул своё мускулистое тело вверх и вскарабкался на    кровлю. «Уф-ф-ф!» - устало выдохнул Остап и дрожащей рукою отёр пот со лба. С трудом поднявшись на ноги, он обессиленно прислонился к печной трубе, обняв её, как родную мать. Его ночной полёт был замечен врагами, которые сгрудились тесной кучкой на краю крыши дома номер пять. Они метались у бортика и мерзко сквернословили, указуя на неприятеля перстами и грозно потрясая кулаками. Снизу заголосила толпа – путь к соседнему дому ей преграждал глубокий длиннющий котлован, переполненный дождевой водой.

 - Ну что же вы, голуби сизокрылые? – ласково обратился к народу экс-управдом, - Летите же ко мне, своему папе, - и радушно взмахнул рукой.

  Но никто почему-то не спешил повторять его подвиг. Народ не взрастил своих героев. И ходить по воде, как Христос, обыватели тоже не умели. К их великому сожалению.
 
 - Что же вы не бьёте своего управдома? -  измывался бывший руководитель, - Руки коротки? Кишка тонка?

  Остап резвился – он весело бегал по краю крыши, радостно хохотал во всё горло, показывал недругам неприличные жесты и пару раз шкодливо высунул розовый, длинный язык. И даже (о, ужас!) продемонстрировал им свой зад, туго обтянутый полосатыми штанами, что было совсем уже верхом неприличия. Народ затосковал.

  И в этот момент ржавая крыша дома номер пять не вынесла тяжести людей и со страшным грохотом и треском провалилась под ними, подняв тучу пыли.

 - И поделом вам! – злорадно заключил мстительный  Бендер, - Всё-таки хорошо, что я не починил крышу!

  Толпа внизу потрясённо выдохнула. Дворник истошно заголосил:

- Милиция! Милиция! – и оглушительно засвистел в свой свисток.

   Где-то вдалеке послышались ответные милицейские свистки. Остап не любил милицию (а, вернее, милиция не любила его), поэтому он поспешно покинул сцену действий и проворно спустился вниз по железной пожарной лестнице.
 
               

                ***

   Люди в городе N очень любили строить дома. И понастроили их так много, что казалось - домов в городе стало больше, чем людей. Дома росли, как грибы после дождя, и выстраивались сплошной линией вдоль улиц. Домов было много, а земли в городе мало. И тогда новые дома стали строить между старыми, втискивая их вплотную – стена к стене. Город N стал похож на фантастически длинный лабиринт, конца и краю которому не было.

   Подвыпившие обыватели блуждали по нему часами, безнадёжно пытаясь попасть домой, но, не найдя выхода, оставляли свои бесплодные попытки и обречённо засыпали прямо на улице, там, где заставала их ночь. Зато у туристов теперь появилось новое развлечение – прогулки по крышам.  «Найди выход из лабиринта» стало поговоркой у горожан.

   А фотографы все поголовно переселились на крыши, снимать виды города и богатых туристов. Только дворники остались недовольны нововведением – им теперь приходилось карабкаться на крыши, чтобы подмести кровлю. В отместку они сыпали мусор на головы горожан и поливали их сверху ледяной водой из шлангов.

   Строительство домов было делом прибыльным, и на этой почве расцветали махровым цветом частники, создавались  целые корпорации, тресты и строительные компании. Дома были кооперативными, поэтому быстро окупались. Однако в один прекрасный день налоги на частную деятельность резко выросли, и строительство перестало быть доходным. Частники загрустили и стали хиреть. При встрече они плакались друг другу:

 - Налоги душат! Надо сворачивать стройку.

   И сворачивали. Повсюду в городе N зияли своей чернотой глубокие котлованы, постепенно заполняясь дождевой водой и превращаясь в пруды, в которых уже можно было разводить карпов. Новые водоёмы облюбовали утки и дети. Утки слетались стаями и вили на берегу гнёзда.  Стайки детей таскали из покосившихся заборов доски, связывали из них плоты и плавали наперегонки, отталкиваясь от дна длинными палками. 

   Городские власти не спешили засыпать землёй котлованы – их вполне устраивали эти водоёмы: «Пусть будут водные пожарные резервуары - для нужд города!» И посадили вокруг них деревья. Горожане устраивали пикники на берегах прудов, а Бендера такой котлован с водой спас от расправы бунтарей (а, может быть, даже от бесславной гибели).   
 
 
   Задними дворами народный изгнанник выбрался на улицу. «Да уж! Управдома из меня, увы, не получилось! - размышлял великий комбинатор, - Неблагодарное население не оценило мой благородный труд. Паства отреклась от своего пастыря. Ну что ж! У меня остался ещё десяток профессий, не менее полезных человечеству. Например, акушер-гинеколог, психиатр, художник-оформитель, и, наконец, гроссмейстер.»

   Стояла чудная майская ночь. Ласково светила медная луна и приветливо лучились голубые звёзды. Остап был молод, здоров, полон сил, и счастье ждало его впереди где-то за крутым поворотом судьбы – в этом он был твёрдо уверен. Пролетарии утверждают, что не в деньгах счастье. Ерунда! Глупцы придумали эту поговорку, чтобы оправдать свою бедность.

   Бендер был циником и великим прагматиком, поэтому для него счастье заключалось именно в деньгах. Однажды у него уже было много, очень много денег (целый миллион!), но он не смог их не только сохранить и приумножить, но даже потратить их с толком не сумел. Всё разбазарил, раздарил, потерял (а, вернее, отняли) глупо, бессмысленно и совершенно бездарно. Не всем дано быть миллионерами. Видимо, это талант от бога. Великий комбинатор, гений авантюризма и талантливый аферист,  таким талантом не обладал.

  «М-да! Капиталист из меня вышел паршивый, - критически оценил свои способности неудавшийся миллионер, - видимо, нет во мне какой-то рациональной жилки, страсти к накопительству, как у Корейко, например. Вот уж где был скупердяй! Ничего! Я тоже стану сквалыгой. В следующий раз всё будет по-другому. Только бы раздобыть богатство, а там уж я его из рук не упущу, деньги не разбазарю – буду их копить, как Скупой рыцарь. К чёрту гусарство! Организую какое-нибудь прибыльное дело, в кооператив вступлю.»

   А пока надо было как-то добывать себе хлеб насущный. Нужно было искать пристанище, хоть какую-то крышу над головой. Служебной квартиры бывший управдом лишился, а вместе с нею и всех своих вещей. Но великий комбинатор был полон идей, а идеи, как известно, кормят своего автора.




               




                ГЛАВА ТРЕТЬЯ.

                СУДЬБА ИГРАЕТ ЧЕЛОВЕКОМ,
                А ЧЕЛОВЕК ИГРАЕТ НА ТРУБЕ.
 
  В мелочной лавке частника Горохова царил полный переполох. Нагрянул налоговый инспектор с проверкой.

  «Конкуренты натравили из соседней лавки!» - обмирал от ужаса частник.

  Бледный, как смерть, он тенью тащился по пятам сурового проверяющего. Инспектор – молодой энергичный человек в белой форменной фуражке и с картонной папкой под мышкой, бодро вышагивал по лавке, деловито пересчитывая товар.

- Это что же, гражданин Горохов? – просверлил он строгим взглядом торговца, - Продаёте от мёртвого осла уши, дырки от бублика?

- Почему… мёртвого? – посерел лавочник, - Зачем дырки? Целые бублики продаю!

  И дрожащей рукой протянул молодому человеку связку бубликов.

- Потому что дырки! – свирепо рявкнул инспектор, просунул палец в дырку бублика и грозно указал им на Горохова, - Продаёте бублики, а налог платите за дырки!

  И повесил всю связку на шею помертвевшему частнику.

- Фикция все ваши документы! –  вспылил молодой человек, выхватил из папки кучу исписанных бумажек и швырнул их частнику чуть ли не в лицо, - По накладным у вас одно, а в отчётах – другое. Налог вы платите с одной суммы прибыли, а на самом деле доход у вас раз в десять выше!

   Горохов рухнул на стул, как куль с мукой.

-  Утаиваете доходы от государства? – просвистел зловещим шёпотом страшный налоговик, - Налоги не хотите платить?

-  Хочу! – пересохшими губами прошелестел лавочник, - Очень хочу! Но не могу – продажи упали, покупателей нет.

   И, резво вскочив, встал спиной к окну, пытаясь скрыть своими необъятными габаритами толпу покупателей, которые с кошёлками в руках сгрудились возле двери лавочки перед табличкой «Закрыто на учёт».

- Под суд пойдёте! – пригрозил молодой человек и с треском захлопнул папку, отчего волосы его взметнулись вверх и фуражка залихватски съехала на затылок, придав ему совсем уже свирепый вид.

- Не надо, товарищ! – схватился за сердце Горохов и умоляюще прошептал: - Может, мы решим с вами этот вопрос?.. В индивидуальном порядке… Частным образом…

  И робко сунул в карман инспектору пухлый белый конверт.

- Что это?! – возмутился неподкупный чиновник, – Дача взятки должностному лицу при исполнении обязанностей? Это же статья Уголовного кодекса!

  Однако конверт почему-то не вернул.

  Частник воспрянул духом и на радостях пригласил инспектора отобедать. Обедали в кабинете Горохова. Обед был вкусный, обильный и сытный: уха из стерляди, кулебяка, баранье рагу с грибами, чёрная икра и выдержанный коньяк в запотевшем хрустальном графинчике, а на десерт – фрукты, сыр и лимонное желе.
               
  «Жирует капиталист!» - снисходительно подумал налоговый инспектор, рыгнул и вытянул ноги под столом.

  Это был никто иной, как наш великий комбинатор, разомлевший от вкусного обеда и раскрасневшийся от крепкого коньяка. Вот уже неделю он переходил из лавки в лавку, трудолюбиво собирая взятки с доверчивых запуганных частников. Лавочники легко расставались со своими деньгами, т.к. до смерти боялись, что их лавки закроют за неуплату налогов, а их самих упекут в тюрьму на весьма долгий срок. Остап доил частников, как коров, и надоил уже немало молока.

  На прощание инспектор сердечно пожал руку торговцу и от души посоветовал:

- Платите налоги!

  Горохов клятвенно пообещал. Бендер уже направился к выходу, как дверь вдруг с треском распахнулась и на пороге появился молодой человек с копной кудрявых соломенных волос на голове. Весеннее буйное солнце, ворвавшись в лавку, ярко осветило фигуру пришельца со спины, отчего уши его нежно заполыхали розовым светом, а волосы вдруг превратились в пламенеющий пионерский костёр.
 
- Кто здесь будет гражданин Горохов? – сурово изрёк кудрявый пришелец.

  Голос его был настолько деловым и официальным, что сразу же стало ясно – пришли по душу Горохова далеко не с добрыми намерениями.

  «Неужто из милиции уже? - ужаснулся несчастный лавочник, - В штатском, значит – следователь. Значит, дело плохо! - и опять схватился за сердце, - Да что же это за день сегодня злополучный?! Точно конкуренты подкапываются!"

- Я Горохов! – слабо простонал страдалец и нащупал в своём  кармане  второй пухлый конверт – на всякий случай.

- Пожарная инспекция! – строго представился блондин и показал издали удостоверение в красной обложке.

  «Час от часу не легче! - тяжко вздохнул торговец, хотя от сердца немного отлегло, -  Теперь уже и пожарники без формы ходят на проверку. Чтобы не спугнуть.»

- Дымоходы прочищаются регулярно? Огнетушители у вас есть? Печная тяга в порядке? Средства пожаротушения имеются? Песок, вёдра, багры в наличии? – сыпал вопросами дотошный пожарник, придирчиво осматривая лавку и заглядывая в каждый угол.

  Лавочник заметался, разыскивая огнетушитель, и угодливо залепетал:

- Прочищаются… Регулярно… Всё в порядке… Всё имеется… Сейчас всё покажу!

  Бендер насмешливо наблюдал за поднявшейся суматохой. Было нечто неуловимо знакомое в этом кудрявом блондине. Где-то он уже видел эти соломенные кудри и прозрачные серые глаза, такие кристалльно чистые и честные.

  И Остап решил остаться – ему очень хотелось досмотреть спектакль до конца. Придвинув ногой стул, он безмятежно уселся на него, положив нога на ногу, и цинично усмехнулся: «Не верю!» Время от времени великий комбинатор с задумчивым видом перелистывал бумаги в своей папке, готовясь к походу в следующую лавку.

  А Горохов тем временем сбился с ног в поисках огнетушителя, обшарив все полки, кладовки и прилавок, заглянув во все шкафы, сундуки и коробки, а также под стол и даже под стулья, в том числе и под тот, на котором сидел налоговый инспектор.

  «Господи! И этот всё ещё не уходит! И деньги сунул, и не выпроводишь никак!» - тосковал бедный богатый торговец.

  Огнетушителя, к великому сожалению пожарника, конечно же, не нашли и найти не могли, поскольку его сроду никогда в лавке и не было, за что частнику пришлось заплатить большой штраф (без квитанции, разумеется). Зато в изобилии были найдены: жестяные вёдра (которые в лавке же и продавались), кочерги (тоже на продажу), которые вполне могли сойти за багры, и целая куча песка на заднем дворе, в коем сосредоточенно ковырялись совочками маленькие соседские дети.

  Удовлетворённый пожарник деловито подписал протокол осмотра помещения и с достоинством удалился, напоследок строго заметив лавочнику:

- А огнетушитель всё-таки купите! В целях пожарной безопасности.

  Горохов пообещал купить, сегодня же. Вслед за ним неспешно покинул лавку и налоговый инспектор (наконец-то! Давно пора!), назидательно повторив на прощание:

- Заплатите налоги и спите спокойно!

  Частник поклялся, что заплатит. Затем плотно закрыл дверь за страшными посетителями, задвинул для надёжности засов и с облегченим вздохнул, троекратно перекрестившись:

- Слава богу! Пронесло на этот раз!

  Выйдя за порог, Бендер нос к носу столкнулся с пожарным инспектором – тот уже поджидал его у двери, роя копытцем землю от нетерпения.

- Товарищ Бендер! – радостно осклабился пожарник и заключил налогового инспектора в свои могучие объятия, изрядно помяв его при этом.

- Но-но! Только без рук! Я теперь гордый, - с трудом вырвался Остап из крепких объятий кудрявого.

  И в этот момент наконец-то узнал его: это был Пашка Шутов по прозвищу Скрипач, мелкий жулик и карманник. Когда-то они сидели с ним вместе в одном московском допре - по совершенно пустяковому делу. Там они и познакомились.

  Скрипачом Пашку прозвали после того, как он ухитрился слямзить скрипку у одного цыгана на вокзале. Цыган, правда, тут же догнал Пашку и отобрал у него свою скрипку, от души треснув ею вора по кудрявой башке. Скрипка-то уцелела (румыны делали скрипки на совесть), а вот в голове у Пашки ещё долго стоял музыкальный звон.

  Пашка помнил Бендера, уважал и слегка побаивался. Поэтому называл его не по имени и не по отчеству, а по фамилии – товарищ Бендер. Жулики уже отходили от лавки Горохова, с усилием пробиваясь сквозь толпу покупателей, как вдруг увидели, что к лавке лихо подкатила милицейская пролётка.

  Быстро юркнув за угол дома, они предпочли наблюдать за дальнейшими событиями из укрытия и с безопасного расстояния. Встреча с милицией не входила в их планы. Отнюдь. В пыльном окне лавки, как на большом экране кинематографа, разыгралась настоящая драма. Увидев двух дюжих милиционеров в летней белой форме, смертельно бледный Горохов широко разинул рот и издал дикий вопль, от которого синхронно вздрогнули покупатели на улице и зябко поёжились наши мошенники:

- Ооооо, нееееет!!!

  Бендер снял фуражку:

- Склоните голову, Паша! Сейчас эти добры молодцы на руках вынесут бездыханное тело нашего щедрого общего знакомого.

- И увезут его прямиком в дурдом! – злорадно хмыкнул Пашка.

- Или в тюрьму! – безжалостно заключил Остап, - Налоги надо платить! Вовремя и в полном объёме. Государство не любит, когда его обманывают.

  Милиционеры бережно вывели несчастного страдальца под белы руки и осторожно усадили его в пролётку. Бедолага тихо плакал, по-собачьи подвывая и поскуливая от жуткой безнадёжности и безысходности. Покупатели обречённо вздохнули – зря только прождали полдня.

- Прощайте, гражданин Горохов! – помахал фуражкой Бендер вслед пролётке.

  За ней бежали чумазые босоногие дети и кудлатые бродячие собаки.

- Вовремя мы успели его постричь! – цинично расхохотался Пашка.

- Да, мы успели-таки состричь хороший клок шерсти с этой паршивой овцы. Овцу отторгло общество. Потому как паршивая. А теперь потрудитесь объяснить мне, Паша, по какому праву вы отбиваете у меня мой хлеб? – строго осадил его Бендер, - Пожарный инспектор – это моя специальность, так же, как налоговый, участковый и врач эпидемстанции. Частники - это моя корова, и я её буду доить. Не лапайте её своими грязными жадными лапами и не дёргайте алчно за вымя. Я привык работать самостоятельно. Один, без помощников! Я – кустарь-одиночка и вовсе не собираюсь создавать артель. А, тем более, картель. Я вам не папа и даже не крёстный папа.

- Так я же не знал, что это ваш участок, товарищ Бендер! – оправдывался Пашка, - Разве я пришёл бы сюда, кабы знал!

- Знать надо! Незнание закона не освобождает вас от ответственности! – безжалостно завершил свою назидательную нотацию великий комбинатор и снисходительно усмехнулся, - Ну ладно, ладно! Не плачьте, Паша, я вас прощаю. Мой юный друг! Мы с вами честно заработали немного денег и со спокойной совестью можем часть из них потратить на наше пропитание – путём введения в наш молодой организм столь полезных для него белков, жиров, углеводов, витаминов и даже минералов. После гороховского обеда, приготовленного скупой кухаркой, мне безумно хочется жрать – порции были столь неприлично малы, что это было больше похоже на дегустацию.

- Тут есть столовая за углом! Кормят там дёшево и вкусно, - оживился Пашка.

- Фу! Паша! – брезгливо поморщился Бендер, - Столовая – это моветон! Это для рабочих. Забудьте свои плебейские привычки. Не опускайтесь до уровня пролетариата. Вы бы меня ещё в закусочную пригласили.  Пойдёмте лучше в кафе. Оно здесь неподалёку. Публика там поприличнее, но не так дорого, как в ресторане.

  И братья-мошенники отправились в кафе «Три тополя», где заняли столик на открытой веранде, над которой и в самом деле раскинулись могучие серебристые тополя. Правда, было их далеко не три. Здесь были целые тополиные аллеи, которые со всех четырёх сторон надёжно обрамляли кафе, скрывая его от уличного шума и спасая от душной, пыльной жары. Остап любил эти серебристые тополя – в отличии от обычных, они не давали пуха, от которого задыхался город всё лето.

  Заказав обильный обед и даже вино (белое, холодное, из погреба), жулики наслаждались живительной прохладой, сытной едой, хорошим вином и полной свободой. Лениво развалившись в полотняных креслах, они заслуженно отдыхали от трудов своих праведных.

- Эх, Паша! – размечтался подобревший от вкусного обеда Бендер, - Разве это деньги! То, что мы с вами зарабатываем – это же сущие гроши, жалкие копейки. Хотелось бы большего, гораздо большего! Мне нужно много денег, очень много! 

- Сколько?

- Не меньше миллиона! Можно больше. Я не возражаю.  И не стану противиться судьбе.

-  Шутите, Бендер!

- Нет, не шучу. Однажды у меня уже был миллион.

- Не может быть! Не верю! А где вы его достали?

- Неважно. Скажем так – со мной поделился своими нечестно нажитыми запасами один мой добрый знакомый, скромный табельщик. Не совсем добровольно, разумеется. Пришлось немного нажать. Бедняга чуть не плакал. Скупердяй!

- И где же он? Куда вы его дели? В землю закопали? Не табельщика, конечно. Миллион!

- Да лучше бы закопал! Целее был бы. Профукал! Всё до копейки профукал! Хотел переправиться с этим миллионом за границу, но не смог. Пограничники румынские ограбили. И миллион потерял, и сам едва жив остался. Заграница оказалась мифом. Попасть туда, увы, невозможно! Даже с миллионом в кармане.

- Возможно! Очень даже возможно! – радостно засуетился кудряш, - Я был за границей (правда, один раз всего). А мой друг из-за границы не вылезает – каждый год там чуть ли не по полгода живёт, во всех странах побывал, полмира объездил. Наверное, только на полюсе не был. Ни на Южном, ни на Северном. Надоела ему уже эта заграница, он по дому там сильно скучает, по семье – у него жена молодая.

- Не заливайте, Паша! – надменно пресёк его Бендер, - Жалобы от населения я принимаю исключительно в жилконторе и только по вторникам и четвергам.

  Лицо его напряглось и превратилось в каменную маску, взгляд стал ледяным и пронзительным, а от всей фигуры его вдруг повеяло полярным холодом.

- Правда, правда, товарищ Бендер! Я дело говорю и за базар… за слова свои отвечаю!

- И кто же ваш друг? Дипломат, консул, член правительства?

- Да нет!  Какой там член! Моряк он, на судне плавает, и я с ним тоже плавал, один раз только.

- И в каком же качестве? Юнгой, что ли?

- Юнгой мне уже поздно. Года уже не те. Помощником – другу своему помогал.

- Помощником капитана? Ваш друг – капитан?

- Повар! Кок по-морскому. Зря смеётесь, Бендер. Кок на судне – фигура такая же важная, как и капитан, и уважают его не меньше. Еду готовить – это целое искусство, особенно на море. А вкусно готовить – тут уже настоящий талант нужен. Тяжело на море готовить, не всякий сможет. Качка большая, когда шторм, особенно в открытом океане. Тут бы на ногах устоять, а тебе готовить надо, кастрюли, сковородки, тарелки, подносы – всё съезжает с плиты, со столов. Кипяток, суп горячий – всё из кастрюль выплёскивается, ошпариться  можно. Тут сноровка особая нужна, опыт, привычка. Друг мой уже привык давно, а я так и не смог привыкнуть. Потому я больше и не ходил с ним в море, хотя он меня звал, и сейчас зовёт. А на другом судне, как он мне сказал, сейчас кок требуется, и помощник кока тоже. Жаль, что вы не повар, Бендер. Мы могли бы вдвоём туда устроиться – судно за границу идёт.

- И в какую же страну?

- В Бразилию! Жаркая страна, там всегда лето.

- А в какой … город?..

 - В Рио-де-Жанейро!

  «Та-та-та-даммм!!! Та-та-та-дамммм!!!» - оглушительно застучали барабаны в голове у Остапа и кровь в жилах бешено запульсировала им в такт: «Господи! Неужели ты всё-таки есть? Ты ниспослал мне это!».

  В горле страшно пересохло, язык прилип к нёбу, Бендер судорожно схватил со стола бутылку минеральной воды, взволнованно выдул её всю махом и коровьим голосом замычал, еле ворочая непослушным языком:

- А, почему вы, собственно, думаете, что я не повар? В списке моих профессий числится и эта, весьма востребованная сейчас профессия. Я – повар от бога! Талантливый кулинар. Люди, которые хоть раз в жизни попробовали моё блюдо, умирали от тоски, если не могли попробовать его снова.

  Остап безбожно врал – за всю свою жизнь он ни разу не пожарил себе даже яичницы. Самое большее, на что он был способен – это открыть консервы и нарезать хлеб.

- Здорово! – восхитился наивный Пашка, - Значит, я скажу своему другу, чтобы он помог нам устроиться на это судно?

- Скажите, милый юноша, скажите. Вот только с документами будет загвоздка.

- А что, у вас паспорта нет?

-  Паспорт-то есть! Загранпаспорта нет.

- Да это же пустяки! Они сами нам всё сделают – командование всем морякам, которые ходят на кораблях за границу, делают все заграничные документы. И у меня они есть, только уже просроченные.

- А долго делают эти документы?

- Три месяца. Так вы согласны, Бендер?

- Согласен ли я?!! ЛЁД ТРОНУЛСЯ! Лёд тронулся, Паша! И я тронут! – заорал ополоумевший от счастья Остап, - Глубоко тронут, господа присяжные заседатели. Только бы умом не тронуться на радостях.

  Затем нервно вскочил, поднял свой стул и закружился с ним в ритме танго, радостно напевая почему-то совсем про другую страну:

- Под знойным небом Аргентины,
  Где небо южное так сине!

  И сорвал бурные аплодисменты посетителей кафе. Его даже на «бис» вызывали. Пашка хохотал во всё горло, буйно рукоплескал, топал ногами и бросил артисту гвоздичку со своего стола. Бендер поймал гвоздичку, театрально раскланялся и, схватив Пашку в охапку, расцеловал его в обе пунцовые от смущения щёки – троекратно, по-русски. Чем  безумно растрогал всех дам бальзаковского возраста.

  Внезапно лицо Бендера омрачилось. Он выпустил Пашку  из пылких объятий, уселся на стул задом наперёд, обхватил его руками, положил подбородок на спинку стула и откровенно затосковал:

- Но что нам делать без денег в этой стране вечного счастья? Говорят, что счастье за деньги не купишь. Глупости всё это, Паша! Всё в этом мире продаётся и покупается. Вопрос только в цене. И счастье тоже стоит денег – больших денег. А мы с вами, мой бедный друг, нищие, как церковные мыши. Где наши капиталы, Паша? Где эти маленькие жёлтые кружочки, кои я так люблю? Где доллары, марки, франки, песо, злотые или, на худой конец, тугрики? У вас есть монгольские тугрики, Паша? Нету! И у меня нету!
  Вот ведь парадокс судьбы! Когда-то у меня был целый миллион, и я не смог с ним переправиться за границу. А теперь я могу спокойно и, главное, совершенно легально попасть за границу, а денег, увы, нет и не предвидится. Кроме скромной зарплаты судового кока. Если, конечно, не случится чудо, и какой-нибудь доверчивый подпольный миллионер не осыпет меня снова золотым дождём.

  Пашка осторожно оглянулся по сторонам, придвинул свой стул вплотную к Бендеру и горячо зашептал ему в самое ухо:

- Мы сами себя осыпем золотым дождём. Деньги можно добыть уже в Бразилии. И не один миллион, а в десять раз больше.

- Но-но! Хватит рассказывать мне сказки! Я давно уже вышел из этого возраста! Сейчас вы начнёте мне втирать про пиратские сокровища, зарытые в диких дебрях Амазонии и  запечатанную бутылку со старой картой, которую вы нашли в море.

- Какие пираты?!! Всё гораздо проще! Наследство! Большое наследство! Только его ещё надо найти. Верьте мне, Бендер! Я никому не хотел рассказывать, но вам я скажу, потому, что я вас уважаю.

  Лицо Пашки радостно сияло, и его соломенная шевелюра, освещённая солнцем, тоже ярко сияла, как святой нимб над головой.

  «Боже! Которого нет… Ты послал ко мне своего ангела?.. Хотя и ангелов тоже нет…» - умилился подвыпивший Остап.

  Медные трубы органа торжественно зазвучали у него в душе, им вторил стройный хор детских ангельских голосов. А, может, это и были ангелы? Которых, в сущности, нет. Сентиментальный Остап чуть не прослезился. Но быстро взял себя в руки и саркастически рассмеялся:

- Я в эти глупые байки давно уже не верю!  И потом – я уже однажды искал сокровище, но только спрятанное в стуле. Тоже наследство, кстати. Сокровище я так и не нашёл – как потом оказалось, его уже нашло и прибрало к рукам   предприимчивое государство. А вот свою молодую жизнь я при этом чуть не потерял – меня едва не зарезал мой глупый и очень алчный компаньон в самом финале наших бесплодных поисков.
  Мой юный друг! А вам не кажется, что здесь слишком много лишних глаз и ушей для такой сугубо конфиденциальной беседы? Давайте найдём с вами какое-нибудь более укромное местечко. Вот там и побеседуем с вами по душам. Хотя, впрочем, далеко ходить и не надо. Пойдёмте вон в ту садовую беседку. Она просто специально создана для таких задушевных бесед.

  Отяжелевшие от обильной еды и вина жулики дружно поднялись из-за стола и солдатским шагом, в ногу промаршировали к деревянной кружевной беседке, ярко белевшей в буйной майской зелени. Там они уселись рядком на лавочку и таинственно зашептались.

- Мы поклялись искать это сокровище втроём – заговорщицким шёпотом зашипел Пашка, конспиративно оглядываясь по сторонам, - Я, мой друг Лёнька (тот самый кок) и наш общий с ним друг Жора (это его наследство мы будем искать). Один он не справится с поисками, потому и попросил нас помочь. Бразилия – это одни сплошные дикие джунгли. Кроме городов, конечно. Сокровище спрятано где-то в этих непроходимых джунглях. Одному там не выжить. Но теперь нас четверо. Мы с вами отбываем в Бразилию через три месяца. Лёнька с другим судном отбывает на неделю позже.
  А Жора ждёт нас всех давно уже в Бразилии. Он приплыл туда вместе с нами ещё в прошлый раз, да так и остался там, из-за наследства своего. Это наш человек! Он русский, бывший циркач, силач – легендарный Георгий Победоносцев, вы наверняка слышали о нём, знаменитый цирковой артист. Сейчас он пока работает грузчиком в порту Рио-де-Жанейро – он туда на нашем судне приплыл вместе со своим цирком, московским, да там и остался, не вернулся на Родину, сбежал с корабля. Говорит, пока сокровище не найду, домой ни за что не вернусь.
  А мы с Ленькой должны ждать следующих гастролей. На нашем с вами судне поплывут в Бразилию артисты – цыганский музыкальный театр, грузинский хор, чеченский ансамбль «Лезгинка» и русский ансамбль песни и пляски. А на Лёнькином судне поплывёт в Рио-де-Жанейро опять же цирк, но только уже ленинградский. На всё про всё у нас есть ещё целых три месяца.

- Мало! – присвистнул Бендер, - Катастрофически мало! Успеем ли мы устроиться на судно? Документы же надо оформлять, загранпаспорта.

- Успеем! У них это быстро! За два месяца всё сделают! И ещё месяц в запасе останется.

- А почему же вы не стали искать сокровища сразу, как только прибыли в Бразилию? Почему вы дожидались следующего плавания в эту благословенную страну?

- Искали! Тут же начали искать, да только не нашли пока – времени было мало, надо было на корабль возвращаться. Мы с Лёнькой не могли тогда сбежать с корабля и остаться в Бразилии, как Жора. Жора-то одинокий, его дома никто не ждёт. А Лёнька тогда только что женился, соскучился по своей молодой жене – любит он её сильно, дурак. А у меня мама больная оставалась одна – я к ней спешил, в больнице она лежала тогда.

- А сейчас как мама?

- Ничего! Выздоровела – пневмония у неё была. Вылечили. Только кашляет ещё, слабая пока после болезни. Я её к сестре, тётке своей отправил в Саратов – пусть присматривает за ней, у неё там дом, сад. Козы, молоко своё. Прямо санаторий на дому. Мне так спокойнее на душе. А вот с женой Лёнькиной посложнее будет – красивая очень, он боится, что бросит его, пока он в плавании, уйдёт к другому. Потому-то Лёнька и не может надолго оставаться в Бразилии.

- Ерунда всё это! – презрительно сморщился Бендер и сплюнул на пол беседки, - Глупости! Любовь-морковь! Детский сад какой-то! Не нашли вы свой клад и вернулись домой с пустыми руками потому, что ждали меня – своего идейного руководителя. Ну, сейчас-то мы быстро найдём этот клад. Ведь теперь с вами я – Великий комбинатор и большой специалист по поиску сокровищ. В этом деле я уже накопил гигантский опыт. Я буду вашим командором и научным руководителем. КОМАНДОВАТЬ ПАРАДОМ БУДУ Я!

  Остап самодовольно усмехнулся и подмигнул Пашке. Пашка радостно рассмеялся и от избытка чувств обнял командора, дружески похлопав его по могутной спине, да так, что там даже загудело что-то. Наверное, это были колокола судьбы. «Баммм! Бамммм! Бамммммм!!!» - мощно гудели колокола где-то в грудной клетке Бендера, и всполошенное сердце радостно трепыхалось им в унисон.

  И в этот момент тугие струи ледяной воды внезапно окатили их с головы до ног. Это добросовестный садовник усердно поливал кусты сирени вокруг беседки, а заодно и саму беседку. Холодный душ мигом охладил пылкие головы мечтателей, вернув их к реальности на грешную землю. Остап быстро пригнулся, закрыв лицо фуражкой.

  Пашка погрозил садовнику кулаком и злобно заорал:

-  Идиот! С ума сошёл!

  Но в тот же момент захлебнулся, закашлялся и чуть не подавился – струя воды угодила ему прямо в рот, щёки его смешно затрепыхались, как у бульдога и переполнились водой.

  Пашкина рожа при этом была такая смешная и несчастная, что Бендер просто повалился на скамейку в приступе истерического смеха. Гомерический  хохот потрясал кружевные стены хлипкой беседки, раскатами грома вырывался наружу в сад и грозовой молнией летел дальше – на душную, пыльную улицу, повсюду вея свежесть майской грозы.

  Колючие струи холодной воды исхлестали Пашку, словно хлыстом. А он стоял, как истукан и не мог сдвинуться с места от неожиданности. Наконец трудолюбивый садовник прекратил эту жестокую пытку и не спеша удалился с чувством исполненного долга – поливать тополя, а заодно и остальных посетителей кафе.

  Пашка оторопело стоял посреди беседки, встряхиваясь, словно мокрая собака и ошеломлённо крутил головой, отряхивая свою кудрявую шевелюру. Он был насквозь мокрый, вода стекала с него потоками, заливая пол беседки и бурными ручьями выливаясь в сад. Остап изнемогал от смеха, согнувшись в три погибели на скамейке, постанывая, похрюкивая и даже подвывая временами. Пашка, отряхнувшись, уселся на скамейку напротив, снял с себя башмаки и принялся выливать из них воду, высоко поднимая их вверх.

  Это жалкое зрелище придало новых сил ослабевшему от смеха Бендеру, и он снова неистово захохотал, упав со скамейки на пол прямо в лужу воды:

- Прекратите, Паша! Я больше… не могу! Я сейчас…лопну! Пощадите! Ха-ха-ха!

- Хватит ржать! – сердито пробурчал Пашка и стал ожесточённо выкручивать мокрые носки.

  Остап, задыхаясь, закрыл лицо руками и слабо застонал, тщётно пытаясь успокоиться. Затем, ухватившись руками за лавку, с усилием поднялся на ноги и тоже принялся отряхиваться от воды. Он совершенно обессилел от смеха и чувствовал себя утомлённым, но в то же время посвежевшим и помолодевшим, как после бани, а, вернее, - после холодного душа, в прямом и переносном смысле.

  Папки с липовыми документами и старыми квитанциями промокли насквозь, и их пришлось выбросить в урну. Надо было выбираться куда-нибудь на солнышко – просушиться.  Стояла майская жара и прикосновение мокрой одежды к разгорячённому телу было даже приятно. Холодный душ освежил друзей, взбодрил их и привёл в порядок мысли.

  Они покинули гостеприимную беседку, проклиная неумного, мягко говоря, садовника и в отместку  безжалостно оборвали все кусты сирени вокруг этой беседки. Огромные охапки мокрой пахучей сирени они спрятали у себя под одеждой и тут же пустились наутёк. Однако бдительный садовник зорким оком заметил кражу, поднял крик и уже целенаправленно пустил струю воды вдогонку удиравшим садовым ворам. Разбойники резво ускакали галопом, как молодые породистые жеребцы, и хлёсткая струя воды не достала их в этот раз, зато сбила на своём пути всё и всех:
- собаку, которая упала на бок и заскользила в струе, пытаясь ухватить её за хвост зубами;
- детей, которые свалились на землю с громким рёвом и не могли встать на ноги, скользя в луже воды;
- велосипедиста, который попытался объехать дерево, но, ослеплённый струёй воды, врезался в него со всего размаху;
- и, наконец, официанта с подносом, полным посуды, посуда  упала и разбилась, а официант свалился на свой поднос и невольно съехал на нём по наклонной дорожке.

  Проказливая струя воды сбила всю посуду на столиках веранды, стулья и даже пустые столики, загоняя гостей в здание кафе, как стадо коров в коровник. Женщины визжали от ужаса, дети ревели от обиды, мужчины выкрикивали проклятия и угрозы.

  Ошарашенный садовник тупо стоял посреди всего этого хаоса и разгрома и упорно продолжал поливать водой всех окружающих, сея вокруг себя разруху, смятение и панику. Все попытки отобрать у него орудие преступления оканчивались для смельчаков плачевно – никто не смог вырвать шланг из одеревеневших рук впавшего в прострацию садовника, зато все окружающие рядом были облиты водой с головы до ног.

  Наконец, директор кафе с риском для здоровья под беспощадной струёй воды самоотверженно подполз к вентилю с водой и перекрыл-таки кран под бурные овации мокрых зрителей. Водопад прекратился, но долго ещё звенел в освежённом воздухе возмущённый хор замоченных в буквальном смысле слова людей, плач испуганных детей и бешеный лай сбитой с толку собаки.

  Остап и Паша просто умирали со смеху, наблюдая за этим диким переполохом издали из-за стволов тополей.

- Дурак хуже врага! Говаривала моя покойная мать, - хохотал мокрый насквозь Бендер, - Потому, что у него нет логики. Умный враг лучше дурака. Ты можешь предугадать его тактику. А действия дурака не может предречь даже он сам.

  Мокрая одежда хулиганов на ходу просохла, обвеваемая встречным ветерком и пригреваемая горячим солнышком. Друзья были счастливы своими надеждами, молодость пела и ликовала у них в душе, а энергия кипела, бурлила и пенилась, переливаясь через край. Вокруг цвела и буйствовала весна, сирень за пазухой одуряюще пахла, от этого запаха и от грандиозных планов сладко кружилась голова.  Весь мир принадлежал им, и братья-мошенники чувствовали себя хозяевами в своём городе.

  Они щедро дарили всем встречным девушкам свои белозубые улыбки и ветки розовой сирени, отпуская двусмысленные цветистые комплименты. Остап галантно становился на одно колено, прижимал руку к сердцу и благоговейно целовал ручку смущённой девушке. При этом у каждой девушки он очень серьёзно и настойчиво просил руки и сердца, и даже несколько раз получил согласие. Пашка внезапно останавливался перед девушкой, словно поражённый молнией и восторженно ахал, якобы восхищённый её красотой. Девушки краснели, весело смеялись, отмахивались от них веткой сирени, как от назойливых комаров и поспешно убегали, звонко цокая каблучками, словно горные козочки.

  Если шли две девушки, друзья вполголоса говорили друг другу:

- Какая красивая девушка!

- Которая?

- Которая с краю!

  И каждая из двух девушек считала себя красавицей, что страшно веселило молодых балбесов. Покатываясь со смеху, они провожали красавиц, неотступно следуя за ними, пока несчастные, взявшись за руки, не спасались бегством от настырных кавалеров. Так друзья беззаботно развлекались, пока не кончилась вся сирень.  По пути они сердобольно переводили (а, вернее, переносили) всех старушек через дорогу, крепко подхватив их с двух сторон под локотки и не обращая никакого внимания на их слабые крики протеста:

- Мне не надо через дорогу! Отпустите, лишенцы!
 
  На автобусной остановке весёлые парни, как настоящие джентльмены, подсаживали дам в автобус и грубо запихивали внутрь мужчин, усердно утрамбовывая пассажиров и совершенно игнорируя их возмущённые вопли:

- Мне не надо в автобус! Выпустите меня отсюда!

  Подтолкнув в спину очередную жертву, которая активно, но безуспешно сопротивлялась, пытаясь вырваться и сбежать из автобуса, молодые бездельники запрыгнули на подножку, плотно закрыв собой выход, как пробка бутылку. Дверь ещё не закрылась, когда автобус внезапно тронулся и как-то странно, медленно и бесшумно поехал куда-то наискосок.

  Мужчина в белой кепке, стоявший около табачного ларька, вдруг сорвался с места и рванул вслед за автобусом. Бежал он весьма резво и прытко, однако никак не мог его догнать, автобус был уже довольно далеко от него. На бегу резвый мужчина грозил автобусу кулаком и орал на всю улицу:

- Стой! Стой, скотина!

  Это было так смешно, что друзья чуть не сорвались со своей подножки от дикого хохота и едва не вывалились на дорогу.

- Дурень! Перестань бежать за автобусом! – прокричал ему Пашка между приступами бешеного гогота, - А то мы сейчас… просто умрём со смеху!..

- Да вы сейчас все там умрёте! – заорал во всю глотку прыткий мужчина, - Я – водитель автобуса!

- Не шутите так глупо! – весело хохотал Бендер, - А то мы упадём со смеху на дорогу и… разобьёмся!..

- Да вы и так сейчас все разобьётесь! Автобус без управления!!! Я забыл поставить его на ручной тормоз!

- Бендер! Впереди обрыв! – отчаянно закричал Пашка, наконец-то осознав, что это не глупая шутка.

  Дорога шла под уклон и автобус быстро набирал ход.

- Прыгайте, если вам жизнь дорога! – заорал во всю мочь  водитель, отчаявшись догнать автобус.

  Но друзья не стали прыгать. Пашка свирепо, как бульдозер, растолкал всех пассажиров, расчищая проход, по которому протискался следом Бендер. Вдвоём они с трудом пробрались в водительскую кабину и рванули тормоз до упора. Автобус дико завизжал тормозами, как стадо недорезанных свиней, и со страшным скрежетом медленно, нехотя остановился. Резко запахло жжёной резиной. Автобус-беглец стоял на самом краю обрыва, едва не повиснув над ним передними шинами. Внизу ярко синело и сверкало ласковое море.

- Паша! – слабым голосом просипел Остап, - У меня есть седые волосы?

- Нет, командор!

- Значит, скоро будут! С вами, Паша, не соскучишься…

  В салоне стояла мёртвая тишина, даже дети не плакали – шок парализовал всех пассажиров.

- Выходите все по одному! – приказал Бендер, - Быстрее, автобус сейчас может сорваться с обрыва!

  Край обрыва уже осыпался под передними колёсами автобуса. Люди потихоньку выбирались наружу поочерёдно, осторожно спрыгивая с подножки, стараясь не колебать равновесие автобуса, который и так уже почти балансировал на краю пропасти. Остап и Паша вышли последними.

  Едва они успели коснуться земли, как центр тяжести автобуса сместился, камни оползнем осыпались из-под колёс, и беглец с жутким грохотом рухнул в пропасть. И плюхнулся брюхом прямо в сияющее голубое море, подняв целый водопад сверкающих серебряных брызг, словно большой сказочный белый кит. Утонул автобус не сразу, вначале он тихо и спокойно поплыл по волнам, превратившись в однопалубный маленький пароход.

- Он поплыл в открытое море приключений! – попрощался с ним Остап и печально помахал вслед беглецу фуражкой.

- Потонет! – уверенно хмыкнул Пашка и безнадёжно махнул рукой.


  Громко заревели дети и запричитали старушки, женщины тихо заплакали, а мужчины нервно закурили. Подоспевший к месту трагедии горе-водитель сплюнул с досады и зарыдал, как ребёнок, размазывая по лицу слёзы кулаками.

- Скажите спасибо, что люди все живы остались! – злобно прошипел Бендер.

  И крепко саданул его кулаком в спину, так, что тот едва не свалился с обрыва вслед за своим сбежавшим автобусом.

- Убивать надо таких водителей! – заорал Пашка и тоже саданул шофёра кулаком в бок, - Автобус он на ручник не поставил! Идиот!

- Да я на минутку только отлучился! – оправдывался водитель, отирая вспотевший лоб кепкой, - Сигареты хотел купить!

- Бросайте курить! – сурово приказал командор, - Капля никотина убивает лошадь! А также глупого водителя и его доверчивых пассажиров!

  Озлобленные пассажиры завопили хором:

- Автобус оставил без присмотра, дебил!

- Его бы в эту пропасть скинуть!

- Утопить его в море!

- Отойдите от края обрыва! – прогремел повелительный голос в громкоговоритель, - Обрыв осыпается! Он может обвалиться под вашими ногами!

  Это уже подоспела милиция. Фигурировать в милицейских протоколах мошенники не пожелали, а потому потихоньку смылись с места катастрофы. Повсюду уже деловито сновали пронырливые журналисты. Остап не любил, когда пресса поднимала вой вокруг его имени, и скромно закрывал лицо фуражкой, прячась от вспышек фотоаппаратов:

- И откуда только взялись эти гиены пера и шакалы ротационных машин?

  Шакалы и гиены пера успели-таки снять, как затонул автобус. На фото был виден задранный нос автобуса и огромная водяная воронка, которая быстро затягивала его на дно. Наутро эта печальная фотография облетела все местные газеты. А рядом – фотографии смелых спасителей, Пашки и Бендера. А, вернее, - фото адмиральской фуражки, закрывавшей всё лицо Остапа, и фото широкой спины и кудрявого затылка Пашки. Газеты пестрели броскими заголовками статей: «Скромные спасители», «Бесстрашные спасатели», «Подвиг двух друзей» и т.п.  И далее – «Трагедия обошлась без жертв», «Все остались живы и здоровы», «Пассажиры целы и невредимы», «Люди отделались лёгким испугом» и т.д.

- Всё-таки сделали нас героями дня! – досадовал командор, увидев газеты в окнах газетных киосков, - Хорошо, хоть лиц наших не видно! А то ещё бы приписали: «Их разыскивает милиция! Чтобы вручить награду. За спасение людей.» Не люблю, когда меня разыскивает милиция.

- Я тоже! – признался Пашка.

- Я всегда был кумиром толпы, но не до такой же степени. Когда-то я был самим Иисусом Христом (было и такое в моей богатой биографии) и совершил чудо, а благодарная толпа чуть не разорвала меня на части от чрезмерной любви. Еле ноги унёс.

- А какое чудо вы совершили?

- Вернул зрение слепому и заставил ходить паралитика.

- Знаю я такой фокус! Слепой прозрел, паралитик пошёл. Был я когда-то слепым. И мне неплохо подавали. И сам кормился, и маму свою кормил. Пойдёмте купаться! А потом к Лёньке. Он нас ждёт, я ему звонил уже вчера.

  Друзья с трудом протискивались сквозь толпу народа, собравшегося на площади перед гостиницей «Чайка», в которой они жили. На площади бушевал митинг. В городе проходил очередной съезд моряков, и они оккупировали гостиницу, заняв все номера и выселив братьев-мошенников в бывшую кладовую без окон.

- Качай их, товарищи! – восторженно заголосила толпа.

  Бендера в адмиральской фуражке явно приняли за делегата съезда. Пути отступления были отрезаны. Друзья были окружены. Пришлось покориться судьбе и отдаться в руки ликующих моряков. Остап летал молча, серьёзно скрестив руки на груди и задумчиво глядя в небо, Пашка отчаянно  вырывался и отбрыкивался с глупым смехом:

- Ой, щекотно! Ой! Не трогайте меня руками! Отпустите меня! Ай!

- Отпустим! – смеялись моряки, - Подкинем и не поймаем!

  Наконец, жуликам чудом удалось вырваться из окружения и улизнуть на улицу задними дворами. Тенистыми закоулками они пробрались на набережную и по длинной гранитной лестнице бегом спустились к морю, на песчаный и пустынный пока пляж.

  Было раннее майское утро, солнышко было ещё тёплое, не палящее, сонное и доброе. Песок ещё не был раскалённым, а вода была бодряще прохладной, море ещё не прогрелось. Друзья на бегу разделись догола и с разгону бросились в пенистые сверкающие волны. Наперегонки они поплыли навстречу сияющему великолепному солнцу прямо по ослепительной солнечной дорожке. Им казалось, что это    море их счастливых надежд. Молодые люди весело кувыркались в воде, ныряя и выпрыгивая из волн, как озорные дельфины, поднимая тучи сверкающих алмазных брызг и распугивая стайки мирно дремавших рыбок.

  Вода была ещё до дрожи холодной, поэтому друзья очень скоро поспешили обратно – погреться на солнышке. Выкинутые сердитой могучей волной на берег, они с размаху плюхнулись животом на тёплый песок. И подставили ласковым солнечным лучам свои загорелые мускулистые плечи и спины, на которых жемчужными росинками переливались перламутром маленькие капельки воды.

- Поскольку мы с вами, Паша, поневоле сделались спасителями рода человеческого, почему бы нам не стать и в самом деле спасателями? Утопающих! – задумчиво предложил Бендер и с размаху шлёпнул мокрой ладонью по широкой Пашкиной спине, -  Однажды я уже был спасателем. Работка – не бей лежачих. Для бездельников.

  Пашка подскочил, как ужаленный:

- Шутите, Бендер?!!

- Не шучу. Я серьёзен, как никогда. Надо же нам как-то снискать свой хлеб насущный.  Деньги наши кончаются, а за гостиницу надо платить. У вас есть какой-то другой план? Нет? И у меня нет. Пока. К частникам больше не сунешься – во всех лавочках пошли повальные аресты, лавочников всех поголовно заметают в тюрьму за неуплату неподъёмных налогов. НЭП своё изжил. Нам больше некого доить. Корова сдохла. Да и встреча с милицией не входит в мои планы.

   
  Пашка вдруг живо представил себя в пробковом жилете и в капитанской фуражке, гордо рассекающим водную гладь на сверкающем серебристом катере. И за это ещё им будут платить?!!

- Здорово! – восхитился Пашка, - Спасатели весь день баклуши бьют, загорают на солнышке да в карты режутся.

- Я рад, Паша, что мы с вами нашли общий язык. Взаимопонимание нас дружески сближает и объединяет. Мой бедный друг! – Остап приподнялся и сел на песок в задумчивой позе мечтателя, обхватив колени руками, - Вы даже не осознаёте, что, возможно, это самый счастливый день в нашей жизни – тёплый мягкий песок, солнце, море, чайки и белые облака у нас над головой. И небо – такое голубое и чистое, словно совесть девственницы. Вам кажется, Паша, что ещё вся жизнь у нас впереди, и что всё это будет вечно – молодость, солнце, небо, облака, море… Возможно. Но на самом деле этот день больше уже никогда не повторится в нашей жизни…

- Бросьте, Бендер, свою философию! – Пашка отряхнулся от песка, щедро осыпав им командора, - Живите одним днём – нам хорошо и весело. Мы молоды и здоровы. И впереди нас ждёт большое богатство. И сказочная страна вечного лета. И жизнь у нас будет долгая и счастливая. Полная приключений. Живите и радуйтесь.

- Ну уж приключения-то я вам гарантирую!

  Бендер схватил Пашку за ногу и повалил его обратно на песок. Завязалась дружеская потасовка, в ходе которой оба были поочерёдно закопаны в песок и похоронены в неглубоких песочных могилках чуть ли не с головой, причём песок забился им в уши и застрял в волосах и под ногтями.
 
  Их невинные игрища прервал пляжный сторож – ранние купальщики мешали ему убирать пляж.

- Идите в баню купаться! А мне убираться надо! Убирайтесь! Вот я вас сейчас метлой по голому заду!

  И пляжный сторож поганой метлой погнал их с пляжа. Остап с Пашкой скорчили ему мерзкие рожи и забросали песком и мелкими камушками. Гоняться за ними он не мог, так как увязал в песке, и друзья с хохотом убегали от него по всему берегу, подбирая свою смятую, брошенную где попало, одежду и одеваясь на бегу.

- Может, закопаем его? – кровожадно ухмыльнулся Пашка.

- Пусть живёт! – пожалел сторожа великодушный командор.

  Они подарили жизнь работнику метлы и лопаты. А он даже не оценил их щедрого подарка. И продолжал громко браниться и проклинать их на все лады.

- И почему меня дворники не любят? И сторожа! – смеялся Остап, аллюром взбегая вверх по гранитной лестнице, - Меня любят все женщины бальзаковского возраста, вдовы, толстые лавочницы, молочницы, цветочницы, домашние хозяйки, домашние работницы и даже зубные техники. А вот дворники не любят! Почему??? Не любят, и всё тут!

- Меня тоже! – гоготал Пашка, с трудом его догоняя, - Не любят! Дворники. И сторожа. Но я в их любви не нуждаюсь. Я и сам их не люблю. Чуть что – сразу свиристят в свои свиристелки! Свиристели! Свистуны! Свистнуть не дают нормально вещь или кошелёк. Милицию зовут! Предатели!

- Хватит горевать, Паша! – Бендер шутливо треснул Пашку туфлёй по спине и оставил чёткий след на его белой рубашке в мелкую пижонскую клеточку, - Труба зовёт – вперёд, навстречу приключениям!


ГЛАВА ЧЕТВЁРТАЯ.

                ЗОЛОТОЙ ТУМАН.


   А тем временем в доме Леонида Анапольского назревал очередной скандал. Разражался этот скандал регулярно раз в полгода – перед каждым Лёнькиным плаванием. Женился он два года назад, но из них прожил дома ровно половину  – каждое плавание длилось по полгода. Молодая жена уже начинала чувствовать себя соломенной вдовой – вроде бы и замужем, а мужа рядом нет, вечно он пропадает в своём плавании.

   А тёща его совсем запилила – как можно бросать свою молодою жену одну и полгода плавать неизвестно где и неизвестно зачем? Ведь работать поваром прекрасно можно и на суше! В ресторане или в кафе. В общепите. Это страшное и бессмысленное слово ОБЩЕПИТ преследовало Лёньку целыми днями и уже снилось ему ночами в виде огромной огненной неоновой вывески над кроватью.

- Леонид! – гремел на весь дом зычный голос тёщи, - Вы опять бросаете Леночку одну на целых полгода? А зачем вы тогда на ней женились? Что есть муж, что нету – его всё равно дома нету! Лучше бы она вышла замуж за инженера Петровского! Ведь он же сватался к Лене. Инженеры по морям-океанам не плавают! На земле работают. И дома живут. А не по разным странам мотаются. По полгода. Земная профессия! Не то, что у вас. КОК! И слово-то какое странное. Как-будто кокнули кого-то. Кок! И – каюк!

- Мамаша! Не нервируйте меня! – злился Лёнька, - У вас зато прекрасная работа. И должность достойная. Только называется не менее странно, если не более – завпроизводством! Производство! Как на заводе!

   И, хлопнув дверью, ушёл на балкон курить. Ему и самому не хотелось оставлять Леночку так надолго одну. Он обожал свою красавицу жену и безумно её ревновал. Тёщу же, напротив, не любил (а, вернее, терпеть не мог) и терпел её в своём доме только потому, что она была матерью его любимой жены. Впрочем, аналогично – тёща не переваривала Лёньку (хоть и пыталась его сожрать). Их нелюбовь была взаимной. С первого взгляда.

   Звали тёщу Калерия Валерьевна, но за глаза Лёня называл её Карелия Вареньевна, поскольку никогда не мог выговорить её имя-отчество. Поэтому в глаза ему поневоле приходилось называть её мамой. Это было проще и намного короче. Тёща работала заведующей городской столовой, а потому постоянно давила на зятя своим авторитетом и всё время учила его жить.

   Она легко могла бы устроить его поваром в свою столовую или в любое кафе города – у заведующей были большие связи. Однако зять гордо отказывался, упорно пытаясь отстоять свою самостоятельность и доказать свою состоятельность. Он ничем не хотел быть обязанным тёще и не хотел от неё зависеть. И ни в какую не хотел работать на суше. Лёнька был романтиком и любил море – наверное, даже больше, чем свою обожаемую жену. Даже ради неё он никогда не отрёкся бы от моря.

   А сейчас с нетерпением ждал следующего плавания, которое планировалось через три месяца. Он жаждал найти сокровища, которые они так тщётно искали в Бразилии в прошлый раз. И мечтал купить свой дом или кооперативную квартиру, чтобы жить отдельно от своей нелюбимой тёщи. Пока же спасался от неё только в плавании – целых полгода он наслаждался долгожданной свободой и полной независимостью.

   Потому и не собирался работать на суше – чтобы не лишиться этой свободы. Хотя безумно скучал по своей ненаглядной жене. Лена тоже тосковала по мужу и каждый день писала ему письма, даже когда он был дома. Потребность в общении была выше разумности, и Лена складывала все свои письма в ящик стола – потом прочтёт, заберёт с собой в плавание и будет читать по одному письму в день.

- Лёнчик! Ты опять меня бросаешь? – заплакала Лена тоненько, по-детски, - Ещё есть время перевестись на сушу.

- Не бросаю! Плавание ещё только через три месяца!

- Нет, бросаешь! – жена кинулась ничком на кровать и закрыла голову подушкой.

- Не бросаю!  И не переведусь! Ты это прекрасно знаешь. Это моя работа! И я её люблю. И море люблю.

- А меня не любишь!

- И тебя люблю!

- Не любишь! Любил бы – не бросал бы одну.

- Не бросаю! Я ещё три месяца дома.

- Я умру без тебя!

- Не умрёшь! Я же вернусь.

- Через полгода!

- Займи себя чем-то на эти полгода. Запишись на курсы кройки и шитья. Готовься к диплому – у тебя же учёба, институт.

   Лёня не мог открыть свою тайну и это его страшно мучило – он терзался угрызениями совести.

- Утоплюсь! – пригрозила жена.

- Не получится! Не утонешь. Ты плаваешь, как рыба.

- Уйду к Петровскому!

- Убью обоих! А потом и себя.

- Не надо себя! – испугалась шантажистка и выглянула из-под подушки. Слёзы её мгновенно высохли. Она не представляла себе жизни без любимого мужа.

   Семейный скандал разыгрывался каждые полгода по одному и тому же сценарию. И заканчивался всегда одинаково – бурным примирением и страстными поцелуями.

- Поцелуй меня! – приказала Лена.

   Лёнька облегчённо вздохнул и нежно поцеловал её в зарёванный покрасневший глаз.

   Семейную сцену прервал долгий и требовательный звонок в дверь. Молодой муж нехотя оторвался от поцелуев:

- Кого это чёрт принёс не вовремя?

   Распахнув дверь, он увидел на пороге радостного сияющего Пашку и стройного красавца-мужчину с огромными охапками белой и розовой сирени в руках.

- Остап Бендер! – представился красавец и по-офицерски щёлкнул каблуками.

- Леонид! – протянул руку Лёнька и скептически усмехнулся: - Кусты возле нашего дома оборвали?

- Нет! На набережной! – злорадно захихикал Пашка, - Там полно сирени, не убудет. Так им и надо! Будут знать, как порядочных людей по пляжу гонять. Это твоей жене.

- И тёще! –  добавил Остап.

   Из кухни медленно выплыла тёща, широкая, как крейсер «Аврора». Её могучие груди лежали горизонтально на необъятном животе, как гигантские дыни на степном баштане – своей мощью она могла бы протаранить даже линкор.

- Остап Бендер-Задунайский! – шаркнул ножкой Бендер, - О, мадам! Это вам! – и с изящным поклоном вручил тёще охапку влажной сирени.

- Какой вы галантный кавалер! – расцвела тёща, как майская сирень, - Калерия Валерьевна! – и протянула пухлую ручку.

- Боже! Ваше имя так же прекрасно, как и вы сами! – восхитился командор и благоговейно поцеловал ручку даме.

  Чем совершенно покорил её большое доверчивое сердце. Красавец-мужчина произвёл на тёщу неотразимое впечатление: «Сразу видно офицерскую выправку!»

  Из комнаты вышла навстречу гостям растрёпанная заплаканная Лена. Волосы её, взлохмаченные подушкой, торчали дыбом, что придавало ей смешной и сонный вид – как-будто она только что проснулась.

   Пашка, подобострастно шаркнув ножкой, как Бендер, вручил Лене свою охапку душистой сирени и смачно поцеловал ей обе ручки. Долго ещё он шутовски расшаркивался и отбивал земные поклоны, пока Лена со смехом не шлёпнула его мокрой сиренью по глупой кудрявой голове:

- Джентельмен! Пошли чай пить!

   И тёща немедленно пригласила всех к столу – позавтракать, чем бог послал. Бог в лице заведующей столовой послал им вкусный и обильный завтрак: свежую сметану, зернистый творог, сливочное масло и целую гору великолепных, горячих, поджаристых оладушков. Ради дорогих гостей Калерия щедро выделила из своих закромов аппетитную копчёную грудинку и ароматный свиной окорок.

- Хорошо быть зятем заведующей столовой! – оценил деликатесы Остап и состроил умильные глазки тёще.

   Глазки были такие голубые и чистые, а взгляд был таким невинным и ангельским, что доброе сердце одинокой женщины растаяло окончательно. Как топлёное масло на горячей сковородке. И она царским жестом добавила к завтраку пару бутылок дорогого красного вина, которое берегла для особого случая. Что вызвало целую бурю восторженных аплодисментов.

   После роскошного завтрака Калерия с сожалением покинула гостей и поспешила на работу в свою столовую. Лена торопливо чмокнула мужа в щёчку и убежала в институт на занятия – она училась на инженера-технолога, чем страшно гордилась.

   Лёнька между своими плаваниями подрабатывал поваром на морском берегу – в летних пляжных кафе и плавучих ресторанчиках. Но сегодня у него был выходной.

   Без обиняков он спросил друзей прямо в лоб:

- Зачем пожаловали? Деньги нужны?

- А мы похожи на людей, которым нужны деньги? – обиделся Пашка.

- Похожи!

- Деньги, друже, нужны всем. И вам в том числе. И всегда! – с достоинством парировал Бендер, - Думаю, что вы не отказались бы от парочки-другой миллиончиков.

- Остап – большой специалист по розыску сокровищ! – представил друга Пашка, - В этом деле у него богатый опыт. Он поможет нам найти клад. Без него мы опять ничего не найдём.

   Лёнька окинул командора насмешливым оком:

- Знаем мы таких специалистов! Повидали на своём веку! Если вы такой большой специалист и у вас такой богатый опыт, то почему же вы небогаты? Где найденные вами сокровища? Где ваше богатство??? Пожертвовали в детский дом? Отдали государству?

- Вы угадали, Леонид! Клад отобрало государство. И отдало его в руки народа. До сих пор скорблю, - взгрустнул Остап, - А во втором случае меня ограбили жадные румынские пограничники. И заграбастали все мои сокровища. Чуть не пристрелили, собаки! Когда я пытался нелегально перейти границу.

- Зачем же нелегально? – удивился Лёнька, - Когда можно легально? Я два раза в год хожу на корабле за границу.

- Вот и я о том же! – оживился Пашка.

- Язык бы тебе отрезать! Не умеешь ты хранить секреты! Но раз уж ты открыл нашу тайну Остапу, придётся посвятить его в подробности. Думаю, Жора не будет против. Он уже устал ждать нас за океаном. А брать в помощники бразильцев он не собирается. Ему нужны надёжные друзья. А не случайные люди.

   Пашка весело загоготал и на радостях так крепко обнял Лёню, что у того аж рёбра затрещали.

- Пашка, чёрт! Пусти, больно же! – со смехом отбивался Лёнька, безуспешно пытаясь вырваться из могучих дружеских объятий.

- Остап к тому же – классный повар! – разжал свои клешни Пашка и фамильярно хлопнул Бендера по плечу, так, что тот вздрогнул и подскочил на стуле, - Можно устроить его на то судно, про которое ты говорил. А меня – его помощником.

- Ты же отказался в прошлый раз? Кипятком ошпарился, кастрюли у тебя летят на пол, когда штормит. В руках ничего не держится.

- Я передумал. Привыкну. Ты же привык. Опыт наработаю.

- Да ладно! Опыт! Кто бы говорил! Руки у тебя не из того места растут! Но выбирать не приходится. Загранпаспорт и другие документы Бендеру сделают, твои документы продлят. Устроитесь на судно по моей рекомендации.  Надеюсь, вы здоровы, Остап? Морское плавание выдержите? Ну да кто бы сомневался! Риторический вопрос. В каком полку служили?

   Лёнька одобрительно похлопал командора по его мощным бицепсам.

   Бендер самодовольно усмехнулся:

- В этой широкой груди, други мои, бьётся очень здоровое сердце, качают воздух прекрасные просторные лёгкие – я, знаете ли, не курю; и печень тоже замечательная – цирроз мне не угрожает, пью я в меру, не злоупотребляю; а также почки – без всяких признаков камней; и мочевой пузырь работает, как часы, не протекает. Я вообще в целом очень здоровый человек. И достаточно сильный – ещё в гимназии пудовые гири тягал.

   Остап схватил стальной половник, одним движением согнул его, закрутил в узел и горделиво бросил на стол:

- Сувенир на память!

   Лёнька поднатужился и с трудом разогнул половник обратно:

- Не надо нам таких сувениров! А то Карелия по башке нам настучит. Этим же сувениром. Будет вам тогда память. На всю жизнь. А теперь к делу!

   Лёнька достал с антресолей коробку из-под папирос «Казбек», вынул из неё какую-то помятую истёртую бумажку, тщательно разгладил её на столе и торжественно ткнул пальцем в середину:

- Мы искали клад тут! И тут! И тут! И тут! Да где только не искали! Всю Бразилию обрыскали, и в сельве ползали средь болот, и в джунглях путались в лианах, и в карстовые пещеры лазили в горах, и по скалам карабкались, как горные козлы, и под землю спускались в грунтовые пустоты, и даже на дно моря ныряли в заливе... Мы следовали указаниям дедушки Жоры, будь он неладен! Старик, конечно, а не Жора. Дед оставил ему записку перед смертью, а бабушка выслала её внуку в письме вместе с завещанием. 

   Три головы взволнованно склонились над картой, сблизились, и волосы их перемешались – соломенные Пашкины, каштановые Остапа и чёрные Лёнькины. И, казалось, мысли их тоже перемешались, кочуя из одной головы в другую. Наконец, Бендер прервал этот обмен мыслями, цинично сплюнув прямо на середину карты и метко попав в кружочек с надписью «Рио-де-Жанейро»:

- Кто рисовал эту схему?

- Мы! Бендер, зачем вы испортили нашу карту?! – обиделся Пашка.

   Лёнька хмуро молчал.

   Остап грубо захохотал:

- Братья мои! По разуму. Интеллектуалы вы мои! Всмотритесь внимательно в результаты своих усердных, но бесплодных поисков. Наденьте свои очки, Паша! Вы не зря в своё время были слепым. Что вам напоминает сия странная конфигурация из стрелочек, указующих ваш нелёгкий путь в поиске сокровищ? Ну, ну!

   Братья по разуму всмотрелись и вдруг ясно увидели чёткие контуры незамысловатой фигуры из трёх пальцев, а попросту огромного кукиша, заботливо обрисованного ими самими в виде схемы поисков. Как громом поражённые, они даже оцепенели на минуту от горя. Никогда ещё Остап не видел столько сосредоточенной скорби в человеческом взгляде. Очнувшись, Пашка схватил бумажку, нервно смял её, скатал в шарик и выкинул в открытую форточку.

   Лёнька истерически захохотал:

- Фиг нам, а не сокровища!

  Пашка дулся, крепился, но не выдержал и тоже загоготал, как молодой гусак на пастбище. Долго хохотали они втроём, хлопая друг друга по плечам и тыкая кулаком в бок. Пока соседи не начали им стучать молотком в стенку:

- Дайте же людям поспать! После ночной смены.

  Стены дома содрогнулись. Тоненькая соседская стеночка едва не рухнула. Штукатурка посыпалась с потолка на обеденный стол. Стёкла в окнах печально зазвенели и задребезжали. Тяжёлый портрет Калерии сорвался с гвоздя и свалился на голову Лёньке. Тёща здорово пришибла зятя и чуть не задавила его своим весомым авторитетом. Это вызвало новую бурю эмоций. Хохотали так неистово, что соседи пригрозили вызвать милицию. Наконец, икнув так, что в животе что-то громко булькнуло, Бендер простонал в изнеможении:

- Большой оригинал был этот …дед!.. Скорее пошляк, а не шутник… Скажите, премудрые вы мои… а старик, случайно… не страдал болезнью Альцгеймера перед смертью? От этой карты явно попахивает старческим маразмом… Остроумием эта шутка точно не блещет!

- Нет, Бендер! Это не старческое слабоумие, - почесал Лёнька набитую тёщей шишку, - Это месть! Дед отомстил внуку уже после смерти. Из могилы его достал. Это старая история! Семейная. Жора из семьи староверов. Ещё подростком он бросил семью, отрёкся от своей веры и отказался плыть с ними за океан – в Южную Америку. Мать  померла ещё в царское время, а семья после революции прочно обосновалась в Бразилии. И вместе с остальными переселенцами-староверами они основали русскую колонию под Рио-де-Жанейро.
  Дед с бабкой и отец Жоры звали его всё это время в Бразилию, хотя бы в гости. Но он не хотел приезжать. Потому, что они пытались заставить его снова обратиться в их веру. А Жора упёртый атеист. И Россию любит. И не представляет себе жизни без Родины. Сейчас он там мается за океаном, мечтает увидеть родные берёзки.

- В завещании этот злопамятный старик сказал Жоре, что тот получит своё наследство, если снова станет старовером! -  негодовал Пашка, - И приедет жить в Бразилию. Навсегда! А если откажется, тогда пусть ищет клад, который дед зарыл где-то под Рио в день приезда. Но неизвестно, где! Дед, видите ли, и сам не помнит, где он его зарыл. Видите ли, память у него ослабела перед смертью! Потому и указал внуку сразу несколько примерных пунктов, где он мог зарыть этот злосчастный клад. Теперь-то понятно, почему! Отомстил внуку! Вздорный старик! С того света его достал.
   Разумеется, Жора отказался снова стать старовером. Так его за это чуть не пристрелили в этом русском селе, и нас с ним вместе за компанию, когда мы туда приехали. Еле-еле ноги унесли! Целы, и ладно. Обстреляли нас из ружей всем селом! Дикари! Каменный век! Наследство, конечно, теперь семье останется. А мы кинулись искать клад. Которого нет! Вот дураки-то! Нашли, кому верить! Старому маразматику!

- Нет, Паша, он не маразматик! – смеялся Бендер, - Это очень хитрый и расчётливый старик. Но мы его перехитрим. Он не знал, с кем связался. Этот жалкий старикашка даже не догадывался, что связался с самим Великим комбинатором идей и махинаций. Други мои! Не грустите и не тоскуйте понапрасну! Ибо уныние – это величайший грех на белом свете. Так говорит сама Библия! А Библия – это Книга книг. Она знает, что говорит. Кладоискатели вы мои! Не отчаивайтесь! Не всё ещё потеряно! В жизни всегда есть выход. Из любой ситуации. Даже из вашей, казалось бы - безнадёжной. И у вас есть этот выход!

- Какой??? – завопили хором кладоискатели.

- Братья мои по вере! Нам остаётся только одно…

- ЧТО?!!!

- Обратиться в старую веру! Во главе с Жорой.

   Пауза… И тишина… И недоверчивые взгляды:

- Вы с ума сошли, Остап? – Лёнька покрутил пальцем у виска.

- Бендер! Вы того … этого… Вы не того! -  У Пашки даже речь отнялась от возмущения.

- Временно! Собратья мои, временно! Жора получит своё наследство (по условию завещания мстительного деда) и снова отречётся от своей веры. И уедет домой, в Россию.

   Собратья притихли. Стало как-то муторно. И смутно захотелось к маме на ручки. Шутить с самим богом (которого, как известно, нет) – опасная затея. Вспомнился вдруг почему-то Иуда. Который продал Христа за тридцать сребренников.
 
- Молчание – знак согласия! – подытожил великий комбинатор, - Или у вас есть другие предложения? Нету? Тогда по рукам!

   Вяло хлопнули по рукам. Потом хлопнули по рюмашке. Потом ещё по одной. И ещё. И ещё. Потом побежали ещё за бутылкой. Плодово-ягодного. Потом ещё за одной. И ещё. Наклюкались, развеселились и торжественно затянули Интернационал. Соседи не посмели возражать. И даже подтянули дрожащими от недосыпа голосами. Подпевал весь дом.

   Потом вывалились всей гурьбой на улицу и пели нестройным хором: «Вставай, проклятьем заклеймённый!». Подпевала вся улица. Образовалось стихийное шествие, которое ручейком влилось в широкую реку мирной демонстрации моряков. Река потекла к морю. Что логично.

   На пляже зажгли костры и запели «Взвейтесь, кострами, синие ночи!». Спустилась ночь. Ночь и вправду была синяя и бархатная. Костры взвивались. Знамёна рдели. Андреевские стяги белели. Звёзды сияли. Луна смеялась. Море пенилось. Моряки плясали «Яблочко». Было весело. Сплясали сиртаки, тесно сплетясь в хоровод. Потом тарантеллу. Потом гопак.  Моряки   были интернационалистами. Попытались пройтись вприсядку, но мешали широкие клеши – загребали песок. Пили водку прямо из горлышка. Передавая бутылку по кругу.

   Спьяну полезли в море. Купаться. При луне.  Остап с Пашкой замучились их вытаскивать из воды. Моряки не умели плавать. Совсем! Невероятно, но это так. Они плавали, как топоры. Хорошо, что залив был мелкий. А то утопли бы все поголовно. Массовый заплыв не удался.

   Тогда моряки пошлёпали купаться в городском фонтане. Долго плескались там с визгом и гоготом. Обливали друг друга водой. Пытались плавать в бассейне. Но воды там было по колено. А потом пошли громить частников. Пролетариат ненавидел буржуев. И был против НЭПа. «НЭПонятно!» - говорили в городе. Пашка и Остап благоразумно смылись. И в бесчинствах не участвовали. Они свято чтили Уголовный кодекс. И не жаждали встречи с милицией. А потому скромно следовали за моряками в отдалении. И присоединились к ним только у входа в гостиницу.

   Моряки буйно развлекались. По дороге разбили парочку витрин в частных лавочках. Разгромили ларёк с мороженым. И пивную будку. Перевернули   лавки в городском саду. Перебили все фонари. И в заключении подожгли кучу опилок на заброшенной стройке. И устроили фейерверк из морских ракетниц. Синее небо озарили красные, зелёные и желтые огни. Праздник удался! На славу. Милиция моряков не беспокоила. Себе дороже. Пусть гуляют! Каждый год гуляют. Потом выпишут им штрафы. За нарушение общественного порядка.
 
  В гостиницу пришли под утро. Вместе с моряками. Лёньку потеряли по дороге. Домой потащился. К жене. Любимой. И к тёще. Нелюбимой. Остапа с Пашкой моряки внесли в гостиницу на руках. К великому комбинатору обращались благоговейно: «товарищ адмирал», а к Пашке - «товарищ капитан». Спать положили их на диванчиках в холле. И долго ещё пели не в лад, невпопад «Врагу не сдаётся наш гордый варяг!». И пили хванчкару из хрустальных вазочек. Осторожно чокаясь. И сидели до рассвета тесным кружком на турецком ковре, скрестив ноги по-турецки.

   Хотели разжечь костёр посреди холла, но администратор воспротивился. Он почему-то протестовал. И со слезами на глазах уговаривал моряков разойтись спать. По своим номерам. Строптивого администратора споили. И он пел вместе с ними «Славное море, священный Байкал» первым голосом. Заснули там же. И спали до обеда. Оставив пустовать дорогие забронированные номера. 
    
               
                ***
 
   Кто же этот таинственный Жора циркач? Вот что рассказал Бендеру Пашка накануне ночью в парке, где они скромно и чинно сидели вдвоём на лавочке, пока буйствовали моряки.

  Семья Жоры эмигрировала в Южную Америку после семнадцатого года. Жора не захотел бежать с ними на чужбину – свою Родину он любил больше, чем собственную мать. Нарочно затерялся в толпе, когда семья уже на судно поднималась. Долго бродил беспризорником, воровал, спал на вокзалах. А потом к московским циркачам прибился. Вместе с ними приехал в Москву и поступил в цирковое училище.

   Выступал в Московском цирке – сначала акробатом, потом борцом стал, силу свою богатырскую показывал, подковы гнул, гири бросал и даже лошадь поднимал. Непобедимый был силач, никто его ещё не поборол. Потому и псевдоним себе взял Георгий Победоносцев. Хотя и настоящие имя и фамилия у него не хуже – Илья Муромов. Прямо Илья Муромец, русский богатырь.

   Жора из семьи староверов. Из очень богатой семьи. Жили они раньше в Сибири. И было у них целое имение, огромное поместье, пахотные земли, покосные луга и кедровые леса. В семнадцатом году все земли отобрали и отдали колхозам. А староверов стали притеснять. Снялись они всей деревней и вместе с семьями уехали куда подальше – аж в Южную Америку. В Бразилию.

   Там тепло, круглый год лето, земли плодородные и по два урожая в год. Государство их не удерживало, всё равно их всех выселять собирались. А куда их выселять-то дальше Сибири? Если только на Камчатку! Вот они сами себя и выселили. Ещё дальше. За моря-океаны. Перед отъездом продали староверы всю свою скотину и дома. А в Бразилии купили себе земли под Рио-де-Жанейро и основали там новую русскую деревню со старым укладом.

   Сохранили свою веру, язык и русские традиции. Дед Жоры неимоверно там разбогател – ещё бы, два урожая в год! Да ещё плантации богатейшие – ананасовые, банановые, кокосовые. Своего непутёвого внука дед всегда помнил, тосковал по нему. Всё время звал его к себе в Бразилию, в старую веру снова обратить хотел. А перед смертью решил дед всё своё богатство внуку завещать – и все свои земли тоже. Но при одном условии – чтобы Жора снова стал старовером и остался жить в Бразилии. Навсегда!

   Дед внука так и не дождался, приказал долго жить. Жора попрощаться с дедом не успел, но на похороны поехал – у них тогда гастроли его цирка были в Бразилии. Прибыл в Рио-де-Жанейро, нашёл деревню староверов, но его там не приняли, даже в деревню не пустили – потому как от веры своей отрёкся. Креста на нём нет, отщепенец, предатель, Иуда и проч. Изгнали его из русского села, как нечисть. Делать нечего – вернулся Жора на судно и всё друзьям рассказал.

   Вот тогда и решили они втроём клад дедов искать – которого нет. Сунулись было в деревню староверов (первый пункт поиска был в её окрестностях, за околицей), но их даже близко к деревне не подпустили. Обстреляли из ружей, чуть не убили, едва живы остались. Нехристи, атеисты! Поехали в следующий пункт. Стали искать дальше. Облазили всю Бразилию вокруг Рио-де Жанейро, но клада так и не нашли. Что неудивительно.

   Так ни с чем они и вернулись на судно – Пашка с Лёнькой. Жора отказался плыть домой с пустыми руками. Заявил друзьям, что домой не вернётся, пока сокровище не отыщет. И остался в Бразилии. Работал грузчиком в порту Рио-де-Жанейро. Пригодилась тут его силушка богатырская. И ждал друзей. Они должны были вернуться в Бразилию в следующем плавании. И тосковал по Родине.

   Он не мог жить без России. Не то, что его родственники-староверы: обжились на чужбине, хороводы водят на рождество – вокруг кокосовой пальмы. Про Россию помнят, но возвращаться туда не собираются. Шьют сарафаны да косоворотки, косы плетут, песни русские поют. У них своя Россия. В центре Бразилии. Круглый год лето, всегда тепло, тёплой одежды не надо. Только вот дети там не знают, что такое снег, зима, ледяная горка, каток на пруду, снежная баба, снежки и сосульки. Ненастоящая Россия в этом русском селе. Бразильская всё же.

   Жора был суровым и недоверчивым товарищем, но друзья не сомневались – он не будет против руководства Бендера. Остап был сильной личностью, и его авторитет  был неоспорим. Паша с Лёней сразу же признали в нём командора. Великий комбинатор и талантливый аферист стал их научным руководителем.




ГЛАВА ПЯТАЯ.
               
                ВЕСЬ МИР – ТЕАТР,
                А ЛЮДИ В НЁМ – АКТЁРЫ.   

                Вильям Шекспир.

- Ура! Я карася поймал! – разбудил Бендера чей-то радостный голос.

   Он с трудом разомкнул свои сонные вежды. Молоденький матросик с удочкой в руках стоял на открытой веранде гостиницы. «Чайка» выходила окнами в море, и удить рыбу можно было прямо с веранды. Под окнами весело искрился и плескался залив.

- А я чайку! – хрипло загоготал боцман.

   На леске неистово билась и буйно трепыхалась большая белая чайка. Жадная птица заглотила приманку на лету и поймалась на крючок вместо рыбы. И чуть не утащила удочку с собой в небо. С трудом вдвоём удержали. Боцман с матросом еле отцепили её от крючка. Неблагодарное пернатое при этом бешено исхлестало их крыльями и злобно исклевало все руки. Вопли возмущённой чайки разносились над заливом, как сигнал тревоги. Поневоле проснулись все.

   Все, кроме  Пашки. Он продолжал спать, как убитый, крепко обнимая руками диванную подушку. Безжалостный Остап схватил графин с водой и недрогнувшей рукой вылил холодную жидкость на голову спящему. Пашка завизжал хуже чайки:

- Ай-я-яй! Что это?!! Ой-ё-ёй!

- Это душ! – бесстрастно констатировал командор, - Холодный! Приступаем к водным процедурам! Солнце уже в зените. Подъём! Вставайте, мой юный друг! Нас ждут великие дела. И, в частности, Леонид. Он нас ведёт сегодня на заклание…

- К кому???

- Не помню… Но куда-то ведёт… Искупайтесь! Приведите себя в человеческий вид. И я тоже… Приведу себя…

   Пашка скинул одежду, разбежался, вскочил на перила веранды и с визгом спрыгнул в море. Хорошо, что солдатиком. Если бы вниз головой, шею бы свернул точно. Залив был мелкий. Только пятки отбил. И поднял целый веер брызг, обрызгав с головы до ног боцмана с матросами.

- Тю! Шальной! Всю рыбу распугал! – боцман с досады принялся сворачивать удочки: Робя!  Пошли обедать! Корабль вечером отплывает в Симферополь. Собирайтесь! Наш капитан уже на борту. Обедать и в порт! Товарищ адмирал, вы с нами? – почтительно обратился он к помятому командору.

- Нет! – отмахнулся Остап фуражкой, -  Мы с моим другом поплывём на другом корабле… В Ялту!

   И, раздевшись, осторожно окунулся в залив, повиснув на руках на нижних стропилах веранды. И поплыл навстречу Пашке. Страдалец бессильно качался на волнах, широко раскинув руки и ноги. Бендер грубо схватил его за ногу и поволок, как бревно, на берег.

- Ай! Ой! Отпустите, командор! Больно же! Ой! Моя пятка! Ай! – брыкался и вырывался Пашка.

- Нас ждут! – напомнил Остап, - Опаздываем!

   И, с размаху бросив ношу на берег, сам уселся рядом, еле переводя дыхание:

- Пить надо меньше, мой юный друг!

- А сами-то… Пили наравне с моряками… - Пашка на четвереньках вполз на веранду.

   Великий комбинатор вскарабкался на перила, подянувшись на руках. Он смутно припоминал какие-то длиннющие витиеватые тосты, которые он так и не довёл вчера до конца:

- Да уж... Надо меньше пить… Надеюсь, мы с вами вчера никого не обидели? Это уже какое-то гусарство… И даже кавалергардство! По-моему, мы ещё в каком-то погроме участвовали?.. Вместе с моряками…

   Остап вдруг ясно вспомнил зарево пожара и звон разбитых стёкол.

-  Боже!..  Какой ужас!.. Надо делать ноги! Пока милиция не очнулась!

- В погроме мы не участвовали, но милиция уже тут... – навострил уши Пашка, - Они в столовой – моряки там уже с ними объясняются...  Ночью-то милиция не стала их тревожить – бесполезно, невменяемые все были. Уж больно тут нэпманов ненавидят, громят их моряки каждый год в этот день – традиция такая. Праздник у них какой-то  морской в этот день. Пообедать им теперь точно не дадут – выпишут штрафы по первое число. Хорошо, если на корабль отпустят с миром… Слышите голоса?.. 

   Из ресторана послышался сиплый бас боцмана, грохот опрокинутых стульев и звон разбитой вдребезги посуды. Видимо, мирно договориться с милицией, увы, не получилось.

 -  Полундра! Смываемся!!! А то и нас заметут!

   И друзья, спешно одевшись, выскочили из гостиницы тем же путём – по наружной лестнице веранды. Сзади вновь послышался звон разбитого стекла – на этот раз, кажется, вышибли стулом окно.

   Лёньку они не добудились – и звонили, и стучали, кулаками и ногами. А в ответ – только богатырский храп из-за двери. Аж стены содрогаются. И дверь трепещет. Стали кидать камушки в окно. Залетали они преимущественно в открытую форточку. Никакого ответа. Тогда Бендер засунул два пальца в рот и оглушительно засвистел. Разбойничий свист разнёсся по всей улице.

   Пегая лошадь (а, вернее, старая беззубая кляча), мирно влекущая чёрный катафалк (пока ещё пустой), дико всхрапнула и в ужасе помчалась вскачь по дороге. Оставляя далеко позади велосипедистов, легковые автомобили и даже автобусы. Такой скорости хозяин не видел от своей лошади даже в её молодые годы. Остановить её удалось только на набережной, когда резвая  лошадка домчалась до торговки горячей варёной кукурузой. А, вернее, её остановил соблазнительный аромат спелой кукурузы. Кляча остановилась на всём скаку и стала клянчить любимое лакомство. 
 
   Спящий красавец проснулся. В окне показалась его взлохмаченная патлатая голова:

- А! Это вы! Зайдите!

   И опять заснул.На стуле у окна. Положив голову на подоконник.

   Свистеть пришлось уже вдвоём. От молодецкого свиста облетели все листья с  нежных акаций. Затряслись в ужасе стёкла в соседних домах. Как от вражеского артобстрела. Залаяли и заметались собаки во всём городе.  Загудели автомобили в тревоге. И далеко в порту мощно завыла пароходная сирена. Лёнька подскочил на стуле и вяло поплёлся открывать дверь.

- Тебя и пушкой не разбудишь! – досадовал Пашка.

- Иссвистелись все. Аж голова закружилась, - злился командор, - Вам бы, Леонид, не коком работать, а штамповщиком в горячем цеху – всё равно вы грохот пресса не почуете. Или артиллеристом. Вы действительно даже пушечный залп не услышите. Сейчас бы чашечку кофе!

- Ага! – поддержал Пашка, - Или какао! Не успели пообедать – в гостинице облава.

- И спешно бежали. Мы не планировали встречу с милицией.

- Что вы опять натворили, непутёвые?!! - ужаснулся Лёнька.

- Не мы, а моряки, - Остап одним глотком осушил бутылку с квасом.

- Мы ничего не натворили! – Пашка жадно пил воду прямо из крана.

- Просто мы не хотели, чтобы наши имена фигурировали в милицейском протоколе, - Бендер утомлённо осел на стул.

- Пусть сами разбираются. Без нас! – Пашка изнеможённо сполз на другой стул.

- Может, приляжете на минутку? – пожалел друзей Лёня.

- Если мы ляжем, мой друг, то уже не встанем! – отказался Остап, - До вечера.

- Тогда, может, душ?

- Благодарю вас. Мы уже приняли ванну. В заливе…

- Тогда кофе?..

- С удовольствием! Когда я разбогатею, куплю себе целую кофейную плантацию в Бразилии. Обожаю этот благородный напиток!

- А оладушков не осталось?.. – В глазах у Пашки загорелся алчный блеск.

- Нет! Вчерашние оладушки – это уже не оладушки. Но я сейчас свежих нажарю! – рассмеялся Лёнька и принялся споро взбивать тесто, - Кофе на плите! Уже сварил! Пейте!

   Пока друзья, блаженно развалившись на стульях, наслаждались крепчайшим любимым напитком, кок быстро нажарил целую горищу воздушных, румяных, душистых оладушков. И щедро добавил к ним остатки копчёной грудинки и свиного окорока.

- Теперь можно жить! – счастливо вздохнул Пашка с набитым ртом.

- Мы не опоздаем? – встрепенулся Бендер.

- Пора! – согласился Лёнька, - Но только больше уже без эксцессов! И без излишеств. Алкогольных. А то меня из дома выгонят. Уже хотели выгнать. Тёща. Сегодня ночью. А. вернее, утром. Хорошо, что она сейчас на работе. А Лена в институте. А то и вам досталось бы. Обоим, - и сунул друзьям по парочке зёрен кофе, - Разжуйте! Чтобы запаха не было.

- Фу! Гадость! – скривился Пашка, зажевал зёрна оладушком и в качестве компенсации рассовал оставшиеся оладушки, завёрнутые в промасленную бумагу, по всем карманам, - Потом доедим! На берегу.

   Леонид вытащил из-под сковородки вчерашнюю газету, обильно покрытую пятнами масла и сажи, и хотел уже выкинуть её в ведро. Но вдруг увидел на фото знакомую адмиральскую фуражку:

- Вы ли это, Бендер?

- Я, - сознался командор, - Там ещё и Паша есть.

   И ткнул пальцем в широкую спину и кудрявый затылок на другом фото.

   Лёня расхохотался:

- Ну вы красавцы! Особенно со спины! От репортёров, что ли, прятались? Скромные герои!

- Скорее, от милиции, - хихикнул Пашка.

- И что же в этот раз вы сотворили?

- Подвиг! – скромно признался Бендер.

- На этот раз ничего плохого. Только хорошее, - подтвердил Пашка, - Людей спасли. Ну и свои шкуры заодно.

- Спасли целый автобус с пассажирами… - прочёл Лёня и поражённо присвистнул, - Ну надо же! И ничего мне не рассказали?!! Герои!

- Газеты надо читать! – назидательно заметил польщённый командор.

   И друзья в красках расписали происшествие с автобусом, намеренно сгустив их, нагнетая сюжет, немножко привирая и даже добавив от себя пару-тройку пафосных деталей трагедии.

- Ну теперь-то вас точно возьмут в спасатели! – рассмеялся Лёнька и сунул замасленную газету в карман – пригодится, - Расскажу об этом Карелии вечером – это вас реабилитирует в её глазах. И в глазах Лены. И меня заодно. Они нас уважать перестали после вчерашней попойки. Надо будет сказать, что мы обмывали ваш геройский подвиг. А то уже запилили в доску. Особенно Карелия.

   Друзья радостно вывалились на улицу, жуя на ходу оладушки и весело гомоня, как стая крикливых чаек на побережье. Воспоминание о геройском подвиге мигом отрезвило их, придало им новых сил и влило энергию в их обессилевшие было молодые тела.

   Город встретил друзей ясным горячим солнышком, звонким щебетом птиц, головокружительным ароматом цветущей сирени и ослепительным сиянием раскинувшегося внизу моря. А на берегу их встретили с распростёртыми объятиями администратор пляжа и директор пляжного ресторана «Альбатрос». И даже газета с описанием геройского подвига не пригодилась. Пляжный сезон начался. И спасатели были на вес золота.

- Спасатели нам очень нужны! – бурно радовался администратор – кругленький толстячок в широких полотняных шортах и белой детской панамке, - Особенно такие молодые, крепкие ребята, как вы! А плавать-то вы умеете? – вдруг спохватился он запоздало, - А то у нас в прошлом году одного спасателя самого спасать пришлось. Он, оказывается, плавать не умел, чуть не утонул, дурак!

   Друзья расхохотались и клятвенно заверили администратора, что плавают, как дельфины. И даже продемонстрировали это, проплыв наперегонки до буйков и обратно.

- Прекрасно! – одобрил толстячок, любуясь молодыми мускулистыми торсами, сверкающими бесчисленными бусинками воды. Директор ресторана – высокий сутулый мужчина в белом костюме, - откровенно загрустил. Он завидовал администратору пляжа чёрной завистью.

- А, может, лучше ко мне пойдёте, а?.. Мне официанты нужны до зарезу! Зарплата хорошая. И чаевые большие. А я вас кормить бесплатно буду! – соблазнял он будущих спасателей.

   Остап с Пашкой переглянулись. Командор заметил голодный блеск в глазах друга и тут же согласился:

- А мы можем совмещать! Днём – спасателями, а вечером, когда пляж уже закрыт, - официантами в ресторане.

- А сдюжите – на два фронта?.. – засомневался администратор, пронзая директора негодующим взглядом и бросая в него ядовитые стрелы ненависти и ревности.

- Сдюжат! – пообещал за них директор и радостно рассмеялся, - Я их откормлю! Пойдёмте пообедаем!

   И поволок всех на террасу ресторана, укрытую от горячих лучей солнца деревянной крышей. В густой тени было прохладно, несмотря на палящий зной. Лёнька на скорую руку приготовил вкуснейший обед. К обеду директор выставил пару запотевших бутылочек дорогущего французского вина. Что было совсем уже кстати. Обед удался! И жизнь тоже. Налаживалась. 

                ***

   А в это время на другом краю земли стоял на берегу океана большой сильный мужчина и плакал, как дитя, не чувствуя своих слёз. Слёзы текли ручьём, оставляя светлые бороздки на его закопчённом угольной пылью лице. И застревали в рыжей курчавой бороде, как росинки в листве кудрявого дуба. Его широкая русская душа отчаянно рвалась к родным берегам. Так и полетел бы туда птицей над океанскими просторами.

   Этим человеком был Жора. Сегодня ночью он грузил мешки с углём на французское судно – в порту Рио-де-Жанейро. Жора ощущал себя маленьким беспомощным ребёнком, брошенным в чужой, незнакомой стране. Совершенно равнодушной к его душевным страданиям. Он чувствовал себя бесконечно одиноким на этой далёкой чужбине. Как крошечная песчинка в огромном холодном космосе.

   Утешить Жору могла только его нежная мама. Но она давно уже скончалась. Где-то рядом находилась русская деревня староверов. Там жили отец  с мачехой, бабушка, куча братьев, сестёр, тёток, дядек, племянников, племянниц… Но ни одной близкой души среди них. Родственники не признавали Жору своим, давно уже вычеркнули его из своей жизни. Даже его собственный отец открестился от непутёвого сына, знать его не желал. Старшие братья и сёстры забыли о нём, а младшие его и не знали.

   Жора грустил по Москве, скучал по своему цирку, по своим цирковым товарищам. И по своим друзьям – Лёне и Паше. Эх, сейчас бы в баньке русской попариться, с берёзовым веничком и огнедышащим паром! Да выбежать бы из неё зимой по морозцу – босиком по снегу, нырнуть бы нагишом в ледяную прорубь. А потом хлопнуть бы рюмашечку-другую перцовочки с друзьями-товарищами. Да закусить бы хрустящим солёным огурчиком, селёдочкой с луком и настоящим русским чёрным хлебушком… Здесь, в Бразилии, чёрного хлеба и не достать – не растёт здесь рожь. Пшеница растёт, а рожь нет.

  «Скорей бы уже Лёнька с Пашкой вернулись! – тосковал Жора, - И забрали бы меня, наконец, домой!».

   И уже не надо было ему никакого богатства. Все сокровища мира он сейчас отдал бы за чёрствую горбушку обычного чёрного хлеба. Ржаного…

                ***

   А его друзья тем временем сидели на морском берегу в России и всей душой отчаянно рвались в Бразилию – скорее бы в Рио-де-Жанейро! Друзья наслаждались прохладой, покоем и чисто русским обедом, приготовленным Лёнькой. Обедом, о котором Жора мог бы только мечтать. Тут было всё: холодная окрошка со сметаной, салат со свежими огурцами-помидорами, молодая запечёная картошечка с жареной курицей и пышный ржаной подовый хлеб – мечта Жоры. А на десерт – шедевр Лёнькиного кулинарного искусства: самодельное шоколадное мороженое со взбитыми сливками и с грецкими орешками.

   Друзья сидели на уютной деревянной веранде, с упоением поедали вкуснейший обед и мечтали, чтобы такое было всегда. И чтобы всё это длилось вечно: молодость, море, солнце, свежий ветер и вкусная еда.  Красное вино оказалось превосходным и довольно крепким. От него (или от великой мечты?) слегка кружилась голова.

   Жить было хорошо, легко и радостно, на душе у всех было светло и ясно, и белый свет был чертовски мил. Впереди их ждала волшебная страна всяческого изобилия и прочие райские кущи.

- Завтра – открытие пляжного сезона! – прервал розовые мечты администратор пляжа Прокопий Палыч, - Надо бы праздник для отдыхающих устроить – это традиция, каждый год делаем. Только в этом году бюджет нам урезали -  на артистов и костюмы денег нету. Своими силами придётся обходиться. Вся надежда на вас! Вы молодые, энергичные. Вы сможете, я знаю! Смастерите костюмы из подручных средств, сымпровизируйте что-нибудь. Никто не требует от вас полноценный спектакль. Так, какое-нибудь сценическое действо. Песни и пляски. На морскую тематику. Просто развлечь зрителей.
  Не надо никакого длинного сценария! Некогда роли разучивать. И репетировать некогда. Времени у вас в обрез – всего один день! А, вернее, полдня. И одна ночь. Персонажи у нас обычно – Нептун, Русалка и Водяной. Сюжет простой: Нептун открывает пляжный сезон. Русалка завлекает посетителей. Водяной ей помогает. ВСЁ!!! Простота – сестра таланта! Большего от вас и не требуется. А я вам премию за это выпишу. Как спасателям. За перевыполнение плана. За спасение утопающих. В образе Нептуна и Водяного.

- А я вам праздничный ужин устрою! – соблазнял директор ресторана Дормидонт Дорофеич, - Вечером, после закрытия пляжа.

- Запросто! – самонадеянно согласился великий комбинатор, - Когда-то я написал сценарий фильма всего за одну ночь. И мне даже удалось его выгодно продать. На киностудии.

- А я маленьким стихи читал гостям, - вспомнил голубенькое детство Паша, - Стоя на табуретке.

- Ну, русалка у нас уже есть! – успокоил Лёня, - Моя Елена прекрасная каждый год у нас русалку играет. Меня матросы «Яблочко» научили плясать.

- Вот и отлично! Вот и славно! – обрадовался толстячок, - Приступайте прямо сейчас! Ваш рабочий день уже пошёл. Самое главное – сразу же поставьте сети у буйков. Будет массовый заплыв отдыхающих. Мы не должны допустить утоплений!

- Скоро только кошки родятся! – остудил его пыл Бендер, - Что же вы, товарищ, так поздно спохватились? А если бы мы с моим другом не пришли бы к вам сегодня? Вы сами играли бы Нептуна? – и смерил толстячка критическим взглядом, - Или, может быть, директор ресторана любезно согласился бы сыграть эту эпическую роль?

   И подмигнул долговязому Дормидонту Дорофеичу.

    Администратор враз поскучнел:

- Так некому ставить спектакль. Хоть самому выступай вместе с Дормидонтом…

- Мы же отменили в этом году праздник! – заартачился директор ресторана, - Что вы опять начинаете на пустом месте? Зачем этот спектакль? Провалимся же без репетиций!

- Рискнём! – загорелся Прокопий Палыч.

   И рискнул. Поволок всех готовиться к спектаклю. Умел он зажечь своей идеей народ и увлечь за собой массы. Один Остап остался на веранде. Ему лень было вставать и выходить на палящее солнце.

- Весь мир – театр! И люди в нём – актёры! Как говаривал великий Шекспир, – назидательно заметил он большому лохматому псу.

   Пёс уселся напротив и грустно уставился на Бендера.

- Каждый из нас играет свою роль в этой жизни! – серьёзно объяснил ему командор.

   И принялся кропать сценарий. В прохладном тенёчке. Пёс печально вздохнул и потрусил дальше. Купаться. В упоительно холодной воде.

   Все остальные ушли к морю – ставить сети у буйков. Им помогали радостные бронзовые пацанята и мешали любопытные мокрые собаки, путаясь под ногами и запутываясь в сети. В сеть тут же понабились серебряные рыбёшки, которых алчно принялись выковыривать и выклёвывать поналетевшие голодные чайки. Словом, действо уже началось! Скучно уже не было никому.

   Вскоре к театральной команде присоединилась Лена – прибежала навестить любимого мужа. Она весь день скучала по нему в институте. Лена смастерила Нептуну роскошную бороду из сине-зелёных водорослей. Остап примерил бороду, и все дружно расхохотались:

- Синяя борода!

- Он утопил своих жён в море!

- Вам идёт, командор!

  Пашка сколотил команду поддержки – из босоногих пацанов. Они вечно шлялись по колено в воде с самодельными удочками и сачками в руках. Ловили всякую рыбную мелочь и собирали ракушки. И пошла плескотня. И брызготня. Сети установили за каких-нибудь пару часов. Натянули их на длинные палки, воткнутые в ил. Получилось подобие загона для скота.

   Мальчишки обрядили буйки в морских стражей. Нахлобучив им и привязав покрепче дырявые дамские шляпы и старые кургузые пиджачки. Которые стащили с ближайших дачных огородов. Обездолив деревянные пугала и оголив соломенные чучела.

   Законопатили кое-как лодки. Засмолили их наспех. И сами засмолились заодно. Пацаны бегали друг за другом по пляжу с мочальными кистями в руках. И художественно разрисовывали бронзовые тела тёплой пузырящейся смолой. И к вечеру превратились в племя липких черномазых дикарей. Которых с руганью прогнали купаться в море. Отмываться от смолы.

   Лена соорудила себе русалочий хвост из ветвистых мокрых водорослей, и, прицепив его к поясу, бегала с ним по всему берегу, оставляя после себя волнистые полосатые следы. 

   Провозились до самого вечера. Пацанов удалось разогнать по домам только на закате. После долгих уговоров и даже угроз. Сами остались ночевать на пляже. На террасе поставили деревянные лежаки и постелили пледы. Пледами же и укрылись. Лену отправили домой к маме. С Калерией опасно спорить. Смертельно уставшие, уснули все моментально. И встали чуть свет. Казалось, ночи и не было. Как-будто и не спали. Позавтракали на рассвете.

   И поползли на берег. Пацаны прискакали с первыми лучами солнца. Примчалась запыхавшаяся Лена. Расставили лежаки по всему пляжу – в качестве лавок для зрителей. Спустили лодки на воду. Привязав их к причалу. Пацанов мамаши за ночь отскребли от чёрной смолы. Пашка потом сто раз пожалел, что связался с этими чёртовыми пацанами. Остап потом проклял всё и всех, безбожно чертыхаясь и злопыхая.  Едва все успели переодеться, как начали прибывать первые зрители.

   Артисты играли гениально. Чертовски гениально! Просто дьявольски! Но отнюдь не по сценарию. А совсем даже наоборот. Импровизация была блестящей и непредсказуемой.

   Когда Нептун вместе с водяными торжественно выплыл, стоя в лодке, началось нечто странное и необъяснимое. Через щели в бортах, зашпаклёванные накануне как попало, хлынула вода. Лодка накренилась на один борт, черпая воду. И стала стремительно тонуть. Мальчишки на берегу радостно засвистели и обстреляли мишень галькой из рогаток.

- Хулиганы! – бесновался морской царь, потрясая жезлом, обильно увитом водорослями, - Чтоб вы все провалились! Чёртово отродье!

   Водяные молча вычерпывали воду из лодки. Собственными башмаками. Со стороны это выглядело так смешно, что зрители просто помирали со смеху. И валялись от хохота на песке. Все думали, что так и предусмотрено сценарием. Но всё закончилось совсем не весело.

   Лодка перевернулась кверху днищем, едва не накрыв людей с головой. Артисты успели попрыгать в воду. И чуть не утонули вместе с лодкой, затянутые водяной воронкой. Это было уже не смешно. Лена разогнала мальчишек и отобрала у них рогатки. Обезумев, она металась по берегу, взметая песок русалочьим хвостом, и в отчаянии ломала руки. Хотела кинуться в воду, но вовремя опомнилась. И побежала отвязывать лодку. Муж, любимый муж погибал на её глазах!

   Администратор с директором ринулись на помощь. На другой лодке подплыли к утопающим и выловили их по одному. И спасли спасателей. Опять. Как в прошлом году.

   Спасение на водах было встречено бурей восторга на берегу. Зрителям нравился спектакль. Весёлый сценарий! И артисты талантливые. Самородки! Их даже на «бис» вызывали. Особенно понравилась сцена с утоплением лодки. И спасением Нептуна. Просили повторить. Но сие было невозможно. Увы.

   Фотограф очень сокрушался. Он не успел снять само утопление. Только прыжок с лодки. А дальнейшее он снять уже не смог. У него выпала камера из рук. От смеха. Хорошо, что на песок, а не в воду. Камера не пострадала. Репортёр умолял повторить хотя бы сцену со спасением на водах. Раз утопление повторить нельзя.
 
   Озлобленные артисты со зверскими лицами снова спрыгнули с лодки, на этот раз с директорской. И директор с администратором снова самоотверженно их спасли. Под бурные аплодисменты зрителей. Но тут оказалось, что плёнка кончилась. И фотограф снимал всё на пустую кассету. Он поздно это обнаружил. Отчаянию не было предела.

   Репортёр рыдал в голос. Артисты были в бешенстве. Администратор рвал и метал. Директор метал громы и молнии. Повторить спасение в третий раз все решительно отказались. Репортёр утёр слёзы и сопли. Зарядил новую плёнку. В утешение сфотографировал спасителей и спасённых у берега. На лодке. Но тут оказалось, что кончился магний. Вспышка не сработала. И снимки не получились. Бендер чуть не убил репортёра. Пашка предлагал утопить его. Вместе с камерой. Лёнька выхватил камеру, раскрутил за шнур и хотел уже кинуть в море. Еле отняли.

   На следующее утро во всех местных газетах появились снимки позорного затопления лодки. Правда, весьма неудачные: на них крупным планом видны были только ноги артистов. Взметнувшиеся вверх тормашками во время прыжка с лодки.  За ногами не видно было уже ничего и никого. Других снимков не было. Но каков эффект! И какой резонанс в прессе. 
      
   У Лены началась запоздалая истерика. Сначала у неё отнялась речь. Совсем. Она беззвучно, как рыба, открывала рот, но оттуда не вылетало ни звука. Только одно сипение. Перепуганный Лёнька слегка похлопал жену по щекам. И вовремя – она уже начала задыхаться и синеть. От ярости. Пляж огласился пронзительным поросячьим визгом. От которого уши заложило хуже, чем от свиста. И даже в носу засвербило.

   Собаки в ужасе разбежались. Мальчишки попрятались. И с рёвом помчались огородами. Домой, к маме. Зрители заткнули уши. У них чуть не лопнули барабанные перепонки. И просверлило весь мозг. Сторож засвистел в свой свисток. Где-то далеко засвистела в ответ «кукушка» - маленький паровозик электрички. В ресторане полопались все стаканы и фужеры. Пацаны потом долго вспоминали, что «русалка верещала, как недорезаная свинья».

   Лена сорвала голос. И ругалась хриплым шёпотом. Как сапожник. Её долго успокаивали. Лёнька взял жену на руки и понёс в подсобку - переодеваться. Сама она идти не могла: затекли ноги. От рыбьего хвоста. Усталые и злые Остап с Пашкой побрели следом. Загребая песок ногами. И оставляя мокрую дорожку. Зрители проводили артистов овациями. Спектакль удался! Жаль, что закончился… Такого праздника в городе ещё не было.

   Дормидонт Дорофеич тосковал:

- Опять мы спасателей спасали! Как в прошлом году.

- И лодку снова утопили! Как в тот раз… -  скорбел Прокопий Палыч.

- Черти проклятые! -  ругнулся директор.

- Бисовы дети! – сплюнул администратор.

   И потащились в ресторан – гости уже уселись за столики.

   У Лены в подсобке опять случилась истерика. На неё напал неудержимый приступ нервного смеха. Она хохотала, как сумасшедшая. До слёз, до икоты. Лёнька уже стал опасаться за трезвость её рассудка. Пашка протянул Лене стакан с валерьянкой. Она замахала обеими руками. И зашлась в истерике. Лёнька выхватил стакан и выпил всё сам. Одним глотком.

   Опытный Остап налил полстакана водки и насильно влил русалке в рот. Как лекарство. Затем налил полный стакан и выпил сам. Лена чуть не захлебнулась. Смехом. Но тут же успокоилась. И её сразу же стало клонить в сон. Лекарство подействовало моментально. Допили водку. Втроём. Лена уже заснула на деревянном топчане. Укрыли её пледами. Переоделись. Умылись. И пошли работать.  Лёнька – в ресторан, готовить ужин, Остап с Пашей – на пляж, спасать утопающих.

   И уснули в своей спасательной лодке. И получили бы солнечный удар, если бы не Лёнька. Подкравшись к спящим, он с размаху вылил на их раскалённые тела целое ведро холодной морской воды. Вода зашипела, закипела и превратилась в пар. Спасатели вскочили, как ошпаренные. И с дикими воплями погнались за Лёнькой. Долго гонялись за ним по всему пляжу, распугивая отдыхающих. Поймали и закопали в горячий песок, оставив снаружи только голову. И ушли довольные - работать. 

   Откопали его маленькие голопузые ребятишки. Совочками и лопатками. Правда, тут же принялись снова его закапывать. Добрые детишечки! Им понравилась игра в раскопки:

- Дяденька! Можно вас снова похоронить?

   Едва вырвался из их цепких ручонок. И пустился бежать, увязая в песке. Малявки с писком кинулись за ним. Ура! Догонялки! Еле ноги унёс. И спрятался на кухне. Прятки деткам не понравились. Жертву не нашли.

- Мелюзга! – ворчал Лёнька, отряхиваясь от колючего песка, - Мелочь пузатая!

   Остап с Пашкой отныне спали в спасательной будке. На наблюдательной вышке. По очереди. Один спит, другой бдит. Вода в море была ещё холодная. И желающих поплавать было мало. Только одна малышня рыбьей стайкой копошилась на мелкоте у самого берега.

   День прошёл спокойно. Без происшествий. И утоплений. Если не считать утопленную лодку. Утопающих не было. Спасать было некого. Остап с Пашкой от скуки резались в карты. Робко заалел зефирный закат. Небо засияло абрикосовым светом. Море переливалось розовым перламутром. Отдыхающие постепенно разошлись. Пляж опустел. Только мусор одиноко шуршал на песке.

   Выполз злой сторож. Прогнал спасателей. И принялся собирать свой урожай. Мусор и пустые бутылки. Проклиная всех нечистоплотных свиней. Спасатели лениво потянулись и нехотя удалились с пляжа, переругиваясь со сторожем. Волоча за собою лежаки и оставляя глубокие борозды в песке. Составили все лежаки в поленницу друг на друга. Лёнька приготовил ужин и пригласил друзей к столу на террасе.

   Стол был накрыт празднично: белоснежная скатерть, накрахмаленные салфетки, столовое серебро и даже хрусталь. В центре стола в фарфоровой вазе торжественно красовался пышный букет полевых цветов. Друзья ахнули. Так их ещё никогда не встречали. В ресторанах.

- Лёнька! Ну ты и буржуй! – радостно загоготал Пашка.

- Мой юный друг! – весело осклабился Бендер, - Вы совсем одичали, бедолага. Вдали от цивилизации. И совершенно отвыкли от культурной жизни. Учитесь жить широко! - и вольготно развалился в полотняном кресле.
   
- Праздник сегодня! – улыбнулся Лёнька, - Открытие сезона.

- А ужин тоже будет праздничный? – с вожделением сглотнул слюну Пашка.

- Ещё бы! Пальчики оближете! – И Лёнька побежал на кухню.

   Лена давно проснулась и хлопотала то на кухне, то на террасе – помогала красиво сервировать стол.

   Директор с администратором собственноручно вынесли на террасу огромный, как силосная башня, пышный, ароматный пирог. Благоухание его сбивало с ног в радиусе километра. Стол чуть не проломился под его тяжестью.

- Это вам награда за спектакль! – лучился радостью Дормидонт Дорофеич.

- Вместо гонорара! – сочился счастьем Прокопий Палыч, - Бюджет урезали – денег нету.

- Лучше бы деньгами! – съязвил практичный Остап.

- А с чем пирог? – обрадовался голодный Пашка и алчно потёр руки.

- С курицей, мясом и грибами! – похвастался Лёнька, - Вкуснятина – язык проглотите! Сам готовил.

- Ооооо!!! – простонали в предвкушении друзья и набросились на угощение.

   Презрев все приличия. Пирог был роскошный – вкусный, сочный, румяный, он так и таял во рту. И таял на глазах. На свежем воздухе разгулялся зверский аппетит. Пирог растерзали в мгновение ока. Даже крошки не осталось. Лена хотела оставить кусочек маме, но это ей не удалось.

- Хорошо, что я Карелии отдельный пирожок испёк! – порадовался своей предусмотрительности Лёнька.

   И отправил Лену домой – пирожок отнести. Любимой маме. Нелюбимой тёще. И спать. Поздно уже.

  Дальнейший ужин прошёл в полном молчании. Слышен был только звук жующих с энтузиазмом челюстей.  До десерта дело не дошло. Все так объелись, что даже встать не могли.

- Просто объедение! – стонал Пашка с набитым ртом.

- Если так нас будут кормить всегда, то я готов тут работать вечно – весь сезон, - расчувствовался Остап.

- Каждый день такой ужин и обед не обещаю, - рассмеялся директор, - Бюджет маловат. Но кормить буду вкусно. И сытно. Сегодня вечером у нас в ресторане банкет. Банкиры будут праздновать юбилей своего банка. Вы мне срочно нужны как официанты. Вы обещали! Работать некому – хоть сам с подносом бегай. Официантов не хватает.

- Помним! Сделаем! – поклялся Пашка.

   И спасатели нехотя поплелись в подсобку. Переодеваться.

- Вот она – ирония судьбы! – горько сетовал Бендер, - Я – потомственный дворянин! А вынужден прислуживать за столом зажравшимся пузатым банкирам. О, судьба! Где твоя справедливость??? Может, мой дедушка тоже был банкиром.

- Я тоже не хочу прислуживать всяким буржуям недорезанным, - помрачнел Пашка, - Пощипать бы этих жирных гусей! А не прислуживать. Но мы же обещали, Бендер! И кормиться-то как-то надо. А здесь кормят бесплатно. И очень вкусно. Лёнька молодец! Не повар, а клад.

- Это да! – снисходительно согласился командор, - Ради такой еды стоит жить.

   Ресторан работал до поздней ночи. Остап с Пашкой сбились с ног, бегая с подносами и лавируя между столиками. Зато были щедро вознаграждены за это. Пьяные банкиры не жалели денег на чаевые расторопным и толковым официантам. Тем паче, что деньги были банковские. Корпоративные.

- Все современные состояния в этом мире нажиты нечестным трудом! – нравоучал Бендер, - Вот помотрите на этих богатых толстосумов. Банкиров-частников. Не сеют, не жнут! И живут припеваючи. Исключительно чужим трудом. На чужие деньги. Ростовщики! Процентщики. Где Маркс и Энгельс?!! Вот где капитал! Вот где капиталисты! Акулы капитализма! В социалистическом, между прочим, обществе. Ну ничего! Недолго им осталось пировать. Завтра они уже издохнут. Банк их лопнет, и банкиры прогорят. НЭП своё отжил. Все банки отойдут государству. Потому и жируют. Чувствуют, что конец скоро.

- Жуй ананасы, рябчиков жуй! – захохотал Пашка, - День твой последний приходит, буржуй!

   Пьяные буржуи плакали. Жаловались бармену на жизнь. Обнимали официантов. Клялись им в вечной дружбе. И уволокли их с собой в гостиницу. После банкета. На чёрном лакированном автомобиле. Лёньку отвёз домой директор. На извозчике. В гостинице безумно уставшие Остап с Пашкой не стали пить с загулявшими банкирами. Хотя буржуи требовали продолжения банкета. И обижались, что они их не уважают.

   Бедолаги еле доползли до своего номера. И тут же рухнули на кровати. Даже не расстелив постели. И моментально уснули. Прямо в одежде. Не было сил раздеться. Банкиры пили до утра. Шампанское лилось рекой. И выстрелы пробок из бутылок звучали печально и пророчески. 

   Через три месяца банк лопнул. И банкиры прогорели. А банки стали государственными. Командор был прав. НЭП издох. Чему бурно радовался пролетариат.



ГЛАВА ШЕСТАЯ.

              ДА ЗДРАВСТВУЕТ СВОБОДНЫЙ ТРУД
                В СОВЕТСКОЙ СТРАНЕ!            
   

   А дальше потянулись суровые трудовые будни. Которые страшно тяготили и Бендера, и Пашку. Они не привыкли работать. Тем более, на двух работах сразу.

- Бендер, а вам не совестно? – как-то спросил Пашка.

- Что именно? – насторожился Остап.

- Работать!

- Признаться, немного совестно. Это не в моих принципах – работать, трудиться в поте лица своего. Даже из-за кормёжки. Тем более – трудиться в Советской России. Я не люблю власть рабочих и крестьян. И не хочу строить социализм. Капитализм мне как-то больше по душе. А здесь даже НЭП сдох. Задушили. Непосильными налогами. Одно утешает – мы тут временно. Всего на один сезон. Три месяца пролетят незаметно. Даже не успеем оглянуться. А дальше – адьё, советская Россия! Здравствуй, общество здорового капитализма!

- А вам не жалко покидать свою Родину? Навсегда, насовсем?

- Мой юный друг! Мне не нравится ваше упадническое настроение. Однажды я уже пожалел, что покинул Россию. Когда пытался перейти границу. Лёд на Дунае тронулся, и мне пришлось прыгать босиком по льдинам. Назад, на Родину. И мне уже не нужны были ни Румыния, ни Бразилия, и никакая заграница. В живых бы остаться. Больше я ни о чём уже не думал. Мне моя жизнь дорога, как память. Еле до берега тогда добрался. И безумно рад был очутиться снова на родном берегу.
  Но это была минутная слабость. Вызванная инстинктом самосохранения. Мне чужда ностальгия по Родине. И прочая сентиментальная дребедень. Не забивайте себе голову всякой ерундой, мой бедный наивный друг! Займите лучше свой пост на спасательной вышке. И дайте мне спокойно поспать. Я вас потом сменю. Я чертовски устал после вчерашнего напряжённого трудового дня. Разбудите, если кто-нибудь будет тонуть. И не забудьте бинокль.

   Остап растянулся на дне лодки, накрыл лицо кепкой и мгновенно уснул. Пашка тяжело вздохнул, повесил на шею бинокль и вскарабкался на вышку. С каждым днём Бендер всё больше отлынивал от работы. И всё больше обязанностей навешивал на безотказного Пашу. А себе оставлял одну почётную обязанность – научного руководителя и командора. Командор командовал, а Пашка безропотно выполнял его приказания. Правда, работа на пляже была не бей лежачего.

   Спасатели весь день спали по очереди в лодке. Или скучали на вышке с биноклем на шее. Или загорали на пляже. Или плавали в море наперегонки. Или резались в карты на интерес. Или играли в мяч с отдыхающими. Словом, развлекались, как могли. Накачали бицепсы постоянным плаванием. Загорели до черноты и стали похожи на мулатов. В ресторане Остап в основном только принимал и записывал заказы. А Пашка носился, как угорелый, с подносом в руках. Но чаевые делили на двоих.

   Лёнька привлёк к работе свою жену – чтобы не скучала без него дома одна. Занятия в институте закончились, осталось только сдать некоторые зачёты. Впереди были каникулы. А на летних каникулах Лена всегда подрабатывала вместе с мужем. Официанткой в ресторане – на полставки. А на полставки – массовиком-затейником на пляже. Помогала организовывать культурный досуг отдыхающих. На пляже она увлечённо лепила с детишками куличики из песка и строила песочные замки. И даже соорудила с помощью Пашки большую запруду для малышни. На мелкоте огородили сетью пространство и сделали «лягушатник» для детворы. Чтобы не унесло прибоем. Там весь день плескались голопузые карапузы и лохматые дачные собаки.

   Дети и собаки добрую Лену полюбили и бегали за ней птичьей стайкой, путаясь под ногами и топча песочные замки.  Дети хватали её за руки и заглядывали в глаза. Собаки норовили эти руки лизнуть и тоже заглядывали в глаза. Мужчины бегали за Леной косяком. В купальном костюме она и вправду была похожа на русалку: пышные белокурые волосы, большие голубые глаза, стройная фигура и длинные красивые ноги. Ну просто стандарт женской красоты! Эта красота волновала мужские сердца и привлекала пылких поклонников. Что мешало ей в серьёзной и ответственной работе. На пляже ухажёров отгоняли мускулистые спасатели с вёслами наперевес и злой сторож с колючей метлой.

   В ресторане приходилось самой давать отпор наглецам. Пьяные гости так и норовили ущипнуть хорошенькую официантку. За самые аппетитные части тела. Лена сурово и непреклонно пресекала эти хамские выходки одной-единственной фразой:

- Всё мужу расскажу!

- А кто у нас муж? – насмешливо интересовались нахалы.

- Лёня! – тоненьким детским голоском звала Лена.

   И из кухни немедленно выбегал злой, как чёрт, ревнивый муж. С увесистым топориком в руках. И грозно вопрошал:

- Какие-то проблемы?

- Тут тебя спрашивают! – ангельски улыбалась жена.

- Нет-нет! Никаких проблем! – пугались кавалеры и шептали Лене сквозь зубы – Предупреждать надо!

  Лена кротко кивала мужу:

- Всё в порядке, милый!

   Лёнька, для острастки помахав топориком, исчезал на кухне. Конфликт был исчерпан. Можно работать дальше.

   Скоро должны были быть готовы загранпаспорта для Бендера и Паши. Всё шло как по маслу, без сучка, без задоринки. По рекомендации Лёньки Остапа взяли на судно «Карелия» поваром, а Пашу – его помощником. Сомнение у компетентных органов вызывало только происхождение Бендера. Сугубо дворянское. Мать его была графиней. И жила нетрудовыми доходами. Отец – богатым купцом. Про дедушку-банкира он умолчал. И благоразумно умолчал про двоюродную сестру в Париже.

   И не выдал свою коронную фразу: «Мой папа был турецко-подданным!» Которая звучала весьма и весьма странно. Если не сказать больше. Хотя и спасла его в своё время от воинского призыва. Детей иностранных подданных не призывали в Советскую армию. В анкете в графе «Есть ли родственники за границей?» Остап твёрдо ответил «Нет!» Смущение у друзей вызывало также офицерское прошлое Бендера.

   Но здесь-то как раз всё просто. Да! Он был офицером. Но не Белой гвардии. Великий комбинатор, большой аферист и мелкий жулик, гениальный мошенник и талантливый пройдоха в начале двадцатых годов служил в одесской милиции. И был инспектором уголовного розыска. Ловил воров и бандитов. Боролся с расхитителями социалистической собственности. Да-да! Не смейтесь. И даже фуражка у него сохранилась милицейская. На память. Пригодится. Невероятно, но факт. Это истинная правда. Которую узнали компетентные органы.

   И потому-то беспрепятственно оформили все документы. Несмотря на его чисто дворянское происхождение. Но о его милицейском прошлом не узнают его друзья. По крайней мере, сейчас. Всё равно не поверят! А уважать перестанут. Авторитет рухнет. Дело прошлое. Остап давно ушёл из милиции. По уважительной причине. Но это уже другая история. И мы расскажем её вам позже. Всему своё время.

   В ресторане гости любили Бендера за его жизнелюбие, оптимизм и лёгкость в общении. И постоянно зазывали за свои столики – посидеть с ними за компанию, выпить, пообщаться. Остап был весёлым, остроумным собеседником, и знал массу смешных анекдотов, искромётных шуток и забавных историй. Особенно любили его женщины. Он был галантным кавалером и умел ухаживать за женщинами.

   Но, увы, официантам категорически запрещено было подсаживаться к посетителям за столики. И, уж тем более, выпивать с ними. К великому сожалению. Гости щедро осыпали Бендера чаевыми. За его ослепительную улыбку и красивые глазки. В то время, как он бессовестно их обжуливал, приписывая к счёту внушительные, кругленькие суммы.

   Пашка не отставал от командора. Выставляя из ресторана пьяных посетителей, он дружески их обнимал и крепко поддерживал под локотки. Втихаря обшаривая их карманы и таская из них мелочь. По старой привычке. И даже ловко выуживая толстенькие бумажники и туго набитые кошельки. Наутро всё равно не вспомнят, где потеряли!

   Но всё это мелкое жульничество и воровство однажды закончилось очень печально. Как и должно было закончиться. Один из подвыпивших посетителей – большой, грузный мужчина, - заподозрил Бендера в обсчёте и начал возмущаться:

- Позвольте! Это за что же вы мне так много насчитали? Я не ел сёмгу! И чёрной икры не заказывал! Это просто безобразие!

- Как же не заказывали, когда заказывали? – высокомерно процедил сквозь зубы Остап, - И сёмгу, и чёрную икру, и балык. Просто вы не помните – выпивши были.

  Протрезвевший от возмущения гость решительно грохнул кулаком по столу:

- Какой такой балык?!! Я не буду платить! Ворюги вы тут все! Это наглый грабёж!

- Ах, не будете?  - грозно прошептал Бендер, схватил здоровяка за шиворот, крепко встряхнул и негромко позвал:

- Паша!

  Пашка выскочил из кухни с подносом в руках:

- Звали, командор?

- Тут товарищ платить отказывается!

- Вот вам! – толстяк ехидно скрутил им фигу и попытался вырваться из крепких рук командора.

- Ах, так! – разозлился Остап, сгрёб его за толстый загривок и окунул мордой в тарелку с винегретом. Пардон, лицом.

   Пашка с грохотом огрел гостя подносом по лысой башке. По голове, то есть. Металлический гул пошёл по всему залу. Бамммм! Тоненько зазвенели стёкла во всех окнах. Дзинннь! Мелодично задребезжали хрустальные люстры. Динь-динь-динь!

   Оглушённый гость озверел и стянул скатерть со стола. Посуда слетела на пол и разбилась вдребезги. И пошло-поехало! Здоровяк схватил столик за витые ножки, легко поднял его над головой и принялся крушить всё и вся вокруг. Разбил хрустальную люстру, расколотил зеркала и вышиб окно, выкинув столик на улицу. Разогнал всех гостей и перебил всю посуду у них на столах. Переворачивая столики вверх ногами. Переломал все стулья и переколотил все бутылки в баре.

   Остап с Пашкой еле справились вдвоём с этим бугаём, то бишь, буяном, скрутив ему руки за спиной и уложив лицом на пол. Милицию решили не звать. По вполне понятным причинам.

   После дебоша Бендера с позором выставили из ресторана – за обсчёт посетителей. Были и другие жалобы от гостей. Командор совсем зарвался в последнее время. Хорошо ещё, милицию не привлекли. Не хотели ронять честь заведения. Вставили новые зеркала во весь рост и стекло в большое окно.  Купили новую хрустальную люстру. И новую посуду. И закупили алкоголь в бар. За счёт Остапа. Вычли из его зарплаты. И лишили премии. Что было несправедливо и обидно. Не он же всё это разбивал!

   Пашку оставили, но ненадолго – вскоре и он попался на краже. Его поймал за руку подвыпивший посетитель, которого он попытался обчистить. Буквально за руку. В своём кармане. В руке был крепко зажат кошелёк. Разгорелся большой скандал. Еле замяли. От гостя откупились - Пашкиной зарплатой. Чтобы заявление не писал в милицию. А то Пашку, наверное, посадили бы. Милицию вызывать не стали, а просто выкинули дурака из ресторана, как паршивого щенка. И лишили премии. Что было совсем уже бесчестно.

   На пляже их пока оставили. До первого предупреждения. Пока не найдут им замену. Спасатели были на вес золота – сезон был в самом разгаре.

   Лёнька был в бешенстве. И разругался с друзьями в пух и прах:

- Идиоты! Подвели меня под монастырь! Меня самого из-за вас чуть не выгнали! Потому, что я вас сюда привёл. Козлов в огород! Вот дурак-то! Если и с пляжа вас выгонят – выкручивайтесь сами, как хотите. Я вам больше помогать не буду! Связался с уголовниками на свою голову! Жулики вы! Ворюги! Вылетите с пляжа – до самой Бразилии с вами разговаривать не буду! Плевать я на вас хотел!

- Как это плевать? – оторопел Пашка, - Мы же друзья!

- А так это! Слюной!

   И Лёнька демонстративно сплюнул в сторону моря. Длинный плевок долетел до самого прибоя и смешался с пеной набежавшей волны.

- Идиоты… Козлы… Фу, какая грубость. Это уже просто хамство! – оскорбился Бендер, - Мы с моим другом шокированы вашей чёрствостью. И глубоко оскорблены в своих лучших чувствах. Паша, пойдёмте отсюда! Нам работать пора – спасать утопающих. Это благородный и самоотверженный труд. Каждый день – подвиг! Спасение людей – это наше призвание, Паша.

   Униженные и оскорблённые, они гордо отвернулись от Лёньки и с достоинством удалились, направляясь к спасательной вышке. Их мускулистые спины всем своим видом выражали собой презрение и осуждение.

- Они же ещё и обижаются! – возмутился Лёнька, - Идите-идите! Спасайте. Совершайте подвиги. Посмотрим, надолго ли вас хватит! Учтите – я всё вижу! Я за вами наблюдаю.

   Лёнька тяжело вздохнул. Жулики они, конечно, большие. И мошенники отпетые. Но в общем деле в Бразилии без них, как без рук. Хотя руки эти растут у них не из того места. И лезут не туда, куда надо. В чужие карманы. Оторвать бы их! Руки эти, а не карманы.

   Сердобольная Лена жалела жуликов и подкармливала их остатками ресторанной еды. И помогала им на пляже, чем могла. Возилась с детьми, организовывала спортивные соревнования со взрослыми – по пляжному волейболу, по плаванию, по гимнастике. Устраивала шуточное перетягивание каната, бег в мешках, эстафеты с мячом и палочкой. Весь день она пропадала на пляже, в ресторан приходила на работу только вечером.
 
   Лёнька даже ревновал её к друзьям. Она проводила с ними больше времени, чем с собственным мужем. Пашка Лену боготворил. И смотрел на неё влюблёнными глазами. Он любил её братской любовью. И всячески опекал и охранял. Он был её телохранителем. В буквальном смысле. Он охранял её прекрасное тело от липучих приставаний местных ловеласов. Кавалеры липли к Лене, как мухи к липкой ленте. А Пашка их гонял, как назойливых мух. Остап относился к Лене, как к малому неразумному ребёнку. И снисходительно позволял ей помогать им на пляже. Чем бы дитя не тешилось, лишь бы не плакало!

- Вам бы педагогом работать, а не официанткой! – насмешливо наблюдал за ней Бендер, - Педагогика – ваше истинное призвание! Учите детей – хорошему, доброму, вечному. Или идите в Дом культуры – массовиком-затейником. У вас истинный талант организатора.  Организуйте культурный отдых людей. Несите культуру в массы! Затейница вы наша.

- Я – будущий инженер-технолог! – строго поправляла Лена, - И буду руководить массами на промышленном производстве. А здесь я просто подрабатываю летом.

   И деловито бежала копаться в песочке.

   Командор смеялся – ей бы в куклы ещё играть! А не массами руководить. Но помощь её ценил. И уважал как хорошего товарища. Настоящий друг! Всегда поможет и поддержит. Поймёт и простит. Свой парень.

   На пляже Бендер был бог и царь, а спасательная вышка была его троном. Вооружившись цейсовским биноклем и жестяным рупором, Остап высокомерно отдавал приказания отдыхающим, громогласно призывая всех к порядку. Командор любил командовать и всех строить по ранжиру – чувствовалась офицерская жилка. Пляж превратился в армейский плац. Или в зону особого режима. Шаг влево, шаг вправо – попытка к бегству. Заплытие за буйки приравнивалось к побегу. Дисциплина на пляже была суровая. Осталось только заставить отдыхающих маршировать в ногу. Босиком. Увязая в горячем песке.

- Бабуля! – грозно орал Бендер в раскалённый рупор, - Куда вы потащили свои тощие мощи? Вас же сейчас смоет волной и унесёт в открытое море! Я вас вылавливать не буду!  Дома плавайте – в ванне. Или на даче – в кадушке. Идите загорайте на песочек! Из самих уже песок сыпется, а всё туда же – в море.

   Бабулька вздрагивала, пугалась, боязливо крестилась и мелкой трусцой семенила назад на берег.

- Дамочка! С собачкой! Вы, вы, - в шляпке! Вы куда поволокли свою шавку? Вы видите, что тут написано: «С собаками купаться запрещено!» Унесите моську обратно на сушу! Не то подплыву и утоплю её, как Герасим Муму. И скажу, что сама утонула.

   Дама с собачкой в ужасе отшатывалась от воды, и, прижимая к груди мокрую собачку, бежала бегом под зонтик. Грозный командор ликовал. Строгая дисциплина подавляла отдыхающих. Но давала возможность спасателям поспать лишний часок – без излишних тревог и волнений. По всему пляжу пестрели угрожающие надписи и суровые предупреждения, художественно исполненные  самим Бендером.

   Весь берег был усеян большими деревянными щитами, картонными плакатами и фанерными табличками. На самом большом плакате было старательно нацарапано по трафарету большими красными буквами: «Спасение утопающих – дело рук самих утопающих!». И под надписью – детская карикатура, накаляканная шаловливой рукой командора: Мюнхгаузен с большой квадратной головой сам себя вытаскивает за волосы из воды тонкими паучьими ручками. Администратор был недоволен карикатурой – слон в московском зоопарке нарисовал бы лучше своим хоботом. Но сам художник счёл свою мазню удовлетворительной:

- Изображение схематичное – как на дорожных указателях. Вы видели, как там изображены люди? Просто насекомые какие-то. По сравнению с ними мой рисунок – просто шедевр! А я – Ван Гог. Или Поль Гоген.

   И администратор в конце концов махнул рукой на художественность исполнения плакатов – главное, чтобы информация была доведена до отдыхающих. Пашка требовал немедленно снять карикатуру – это он был натурщиком и часами позировал Остапу в холодной воде.

- Маляр вы, а не художник, Бендер!  Разве я похож на этого пузатого паука?

- Обидеть художника может каждый! Я не ремесленник. Достоверность – это не главное в живописи, мой юный неграмотный друг. Вы далеки от культуры. Изобразительное искусство – это не ваш конёк. Я – художник, а не фотограф. Я так вижу мир. Я не фотографирую действительность, а выражаю своё отношение к ней.

- Значит, вы так плохо ко мне относитесь?

- Это дружеский шарж. Вам знаком этот жанр живописи?

- Дружеский?!! Да вы просто издеваетесь, Бендер! Разве друзей так рисуют?

   И Пашка в отместку накорябал карикатуру на Остапа на тетрадном листочке. И приклеил на стену спасательной будки. На рисунке был изображён кривенький жучок в фуражке с кистью в тоненьких лапках. А внизу красовалась кособокая надпись химическим карандашом: «Я сам бог – великий Ван Гог!»  Листочек полдня провисел незамеченным Бендером (пока он сладко спал в своей лодке). Проснувшись, взбешённый командор попытался сразу же сорвать карикатуру. Но это ему не удалось – бумажка была приклеена намертво. Хорошим столярным клеем. Пришлось соскабливать ножом под дружный хохот отдыхающих.

   Пашка злорадно гоготал:

- Это же дружеский шарж! Я вас так вижу, Бендер!

   Остальные полдня командор гонялся за Пашкой по всему  пляжу. Изловив злодея, он беспощадно замочил его. В воде. Окунув несколько раз с головой. Пашка неистово барахтался, булькал, хрипел и пускал пузыри. Чуть не утопил друга! Лёнька вырвал его из рук Остапа и весь вечер прятал у себя на кухне.

   На следующий день в наказание Бендер заставил Пашку писать многочисленные и весьма разнообразные плакаты по трафаретам, изготовленным самим художником. Это было целое море суровых предупреждений, строгих запретов и угроз: «За буйки не заплывать! За нарушение – штраф!», «В пьяном виде не плавать!», «Здесь купаться запрещено – не проверено дно!», «В шторм в море не плавать – опасно!», «С волнореза не нырять!», «Детям купаться только в сопровождении взрослых!» и т.д и т.п.

   За день весь пляж был изукрашен этими яркими, но весьма аляповатыми плакатами с категорическими запретами и грозными табу. Шагу негде было ступить. И некуда – везде нельзя. Отдыхающие не обращали на плакаты никакого внимания и воспринимали их просто как пляжный антураж, декорации и только. В последнее время народ вообще отбился от рук. И нагло игнорировал угрожающие предупреждения и запреты. И нарушал священные табу.

   Так и норовили заплыть за буйки, купаться в неположенном месте, плавать в пьяном виде, нырять с волнореза, таскать в воду собак и, даже страшно сказать, - купаться в шторм. Командор срывал голос до хрипоты, изгоняя из воды детей, собак, пьяных и прочих нарушителей пляжных правил. И стал просто свистеть в свисток, как судья на футбольном поле, удаляя с поля игроков. И назначал грабительские штрафы – без квитанций, разумеется. Деньги он бестрепетно клал в свой карман. И брал взятки за нарушение правил. Позволяя их иногда нарушать. За весомую сумму.

   Бендеру давно уже всё надоело. Его морально утомляла работа спасателя. Он чертовски устал за последнее время. Устал работать с отдыхающими. Устал командовать людьми и подчинять их своей воле. И в конце концов просто махнул на всё рукой. Пусть делают, что  хотят! Лишь бы не тонули.

   Пашка по привычке тырил вещи, оставленные купальщиками на берегу – часы, кошельки, украшения. А пусть не оставляют на виду! Вон плакат висит – «За вещи и ценности, оставленные без присмотра, администрация отвественности не несёт!» До прихода сторожа Остап с Пашкой прочёсывали весь пляж детскими грабельками и дамскими гребёнками. И собирали богатый урожай золотых и серебряных украшений, забытых и потерянных купальщикам. Часы, кольца, перстни, цепочки, браслеты – чего тут только не было! Целый ювелирный магазин. Ценности все сдавали в ломбард.  Сторожу оставался один лишь мусор. К его великому разочарованию.

   В один прекрасный (а, вернее, ужасный) день спасатели были с позором изгнаны с пляжа. После одного прискорбного случая. Однажды в пятибалльный шторм чуть не потонула вместе с лодкой подвыпившая компания, заплатившая командору дань за это опасное развлечение. Лодку накрыло большой волной, она тут же перевернулась, и пьяные все утонули бы, если бы не вцепились в лодку руками. Лодка стала их спасательным кругом. Остап страшно бесился, проклиная все пьяниц на свете и алкоголизм в целом. Подплыл к ним с Пашкой на катере и долго кружил вокруг, виртуозно ругаясь в рупор и угрожая перебить всех по одному веслом по башке.

   Пьяных они спасли, рискуя собственной жизнью. Но после этого инцидента были безжалостно вышвырнуты с пляжа. За то, что сдали свою лодку в аренду нетрезвым лицам и отправили их погибать в шторм. Хорошо ещё, что никто не утонул! Благодаря спасателям, между прочим. А то бы уголовное дело завели. И посадили бы мошенников – не только из-за трагедии. За незаконные штрафы и взятки. И за воровство на пляже – купальщики давно уже жаловались.

- Нет справедливости в этом подлунном мире! – скорбел командор, - Мы совершили подвиг! Спасли людей. Рискуя собственными жизнями! Мы могли утонуть. И за это нас же и уволили??? И это вместо благодарности?!! Паша! Наш самоотверженный труд отвергли!

   Пашка впал в уныние. Лена плакала. Лёнька от них отвернулся.  Даже разговаривать с ними не хотел.  Друг называется! Зарплату у них удержали – за утопленную лодку (вторую уже). Премию за спасение утопающих не выдали – потому, как сами же их чуть не утопили. Это было жестоко и несправедливо.

- Ну это уже подлость! – негодовал Пашка, - Медали должны были дать – за спасение на водах! А они даже премию не дали. И зарплату всю удержали!

- Вот она – людская неблагодарность! – сокрушался Бендер, - О, времена! О, нравы! Народ отринул своих героев! Как это грустно и печально. Что ж! Зато мы спасли свои души. А заодно мелкие душонки этих жалких алкоголиков. Которые, увы, были недостойны нашего подвига. И наше благородство не оценили.



ГЛАВА   СЕДЬМАЯ.

                МЫТАРСТВА ДВУХ ГРЕШНИКОВ.


   Это была полная катастрофа. Деньги у мошенников закончились, и за гостиницу, даже самую дешёвую, платить было нечем. Поначалу на оставшиеся гроши снимали комнатку на прибрежной даче у одной бабульки. Сердобольная бабуля кормила их овощами со своего огорода. И домашними куриными яйцами – дачница держала кур и коз. Потом и эти гроши кончились, и старушка переселила их в сарай.

   За это приходилось копать ей огород и окучивать картошку. Кормила она их уже из жалости. По утрам поила козьим молоком. Но и эта милость скоро закончилась. После того, как они сожгли бабкин сарай. Нечаянно - Остап однажды ночью заснул, забыв погасить свечу. Свеча оплавилась, покосилась и упала. На деревянный табурет, покрытый старой газетой. Проснулись уже в густом дыму. Еле выскочить успели! И тут же рухнула полыхающая соломенная крыша.

   Пожар они с Пашкой потушили, растащив горящие доски граблями и забросав пламя землёй. Собственно, и тушить уже было нечего – сарай сгорел дотла. Но бабка их после этого выгнала. Друзья снова оказались на улице, без крыши над головой и без гроша в кармане. Голодные, бесприютные, как бродячие псы, они бродили по улицам в поисках пропитания. Воровали по мелочам, таскали с прибрежных садов и огородов фрукты и овощи, по ночам рвали в колхозных полях молочно-спелую кукурузу и выкапывали мелкую картошку, которую запекали на костре в мундирах.

   С баштанов крали сахарные полосатые арбузы и нежные сладкие дыни. Ночевали на вокзале, на лавочках в парке и даже на берегу – под лодками. До отплытия в Бразилию оставался ещё целый месяц, и его надо было как-то прожить. Бездомные истощали, пооборвались и заросли грубой щетиной. У Остапа даже отросла небольшая профессорская бородка. У Пашки бородка росла скорее козлиная – рыжая и реденькая.

- А ведь жизнь была так прекрасна! – грустил Бендер, лёжа под лодкой рядом с мирно сопевшим Пашкой, - Для нас светили звёзды, сияло солнце и щебетали птицы, распускались цветы, благоухала сирень, и красивые девушки улыбались нам, а старушки благословляли нас. А теперь что? Днище гнилой лодки над головой и призрак голодной смерти впереди. Колесо Фортуны безжалостно переехало нас и покатилось себе дальше со скрипом.

   Остап затосковал. Но ненадолго – минут на пять. А дальше его сморил здоровый и крепкий молодой сон. Утром пришлось прибегнуть к старому и верному способу добычи денег. Нечистая пара отряхнулась от песка и уверенным шагом отправилась в исполком. И бодро ринулась прямо в кабинет председателя, минуя приёмную и не обращая никакого внимания на протестующие крики секретарши.

- Мы по сугубо личному делу! – высокомерно проронил Бендер.

   Он отстранил секретаршу величественным мановением руки и по-хозяйски распахнул дверь кабинета.

   Председатель, грубый мужлан деревенского типа, тревожно поднял голову, оторвавшись от каких-то бумажек, и сердито уставился на непрошенных посетителей:

- Вам что нужно, граждане? Вы же видите – я занят!

- Вот так всегда в этой жизни! – с пафосом начал свою речь Бендер, - Когда надо спасать людей – герои их спасают, а не говорят, что им некогда и недосуг. А когда надо отблагодарить спасителей – им говорят, что, видите ли, заняты какими-то бумажными делами. Хотя, что может быть важнее спасения жизней десятков людей?

- Вы кто, товарищи? – напрягся председатель и даже вспотел от волнения.

- А разве вы нас не узнаёте? – с горечью спросил Пашка.

- Нет!.. – смутился мужлан, напряжённо вглядываясь в лица нахальных молодых людей.

   Заросшие щетиной неумытые физиономии с голодным блеском в глазах наводили на определённые подозрения. Председателя терзали смутные сомнения. Помятые оборванные фигуры в грязной одежде не внушали ему доверия.

- А ведь совсем недавно народ буквально носил нас на руках! – горько упрекнул его командор с таким надрывом, что председатель даже испугался, - А сейчас все от нас отреклись. Люди неблагодарны. Никто не оценил наш благородный подвиг. Город забыл своих героев…

   Пашка скромно протянул председателю потрёпанную засаленную газетку, сложенную вчетверо:

- О нас даже в газетах писали! Вот тут статья… -  и ткнул грязным пальцем с обломанным ногтем в броский заголовок: «Герои спасли пассажиров автобуса».

   Мужлан взолновался, вскочил и сразу засуетился:

- Что же вы сразу-то не сказали! Дорогие мои! – и радушно протянул им сразу обе руки, крепко пожимая давно не мытые длани скромных героев, - Присаживайтесь!  Так это вы?.. Простите, как ваши фамилии?

- Сейчас никто уже не помнит имена героев, - грустно попрекнул его Бендер, - И подвиг их уже забыт…

- Извините, запамятовал… -  раскаялся председатель в своей бестактности и вытер пот со лба, - Заработался, знаете ли!.. Служба такая – дел очень много, бумажных. А за бумагами и людей не видишь… Фотография в газете неудачная – лиц ваших почти совсем не видно. Вот и не узнал вас сразу… А фамилии там ваши не упоминаются. Только сказано, что герои пожелали остаться неизвестными.

- Народ должен знать своих героев! – строго прервал его Остап, - Да! Мы пожелали остаться неизвестными – из скромности. Но вам мы представимся – Задунайский! – и приподнял фуражку, - А это – товарищ Загоруйко!

   И пнул под столом Пашку. Загоруйко прыснул в кулак.

   Председатель облегчённо вздохнул:

- Товарищ Задунайский! А я – Дудко, Иван Васильевич, - и снова горячо пожал героям руки, но уже через стол, - Чем могу вам служить? Просите, что хотите – всё исполню.

   «Вот почему исполком так называется! – мысленно возликовал Бендер, - он исполняет все желания. Как золотая рыбка!».

   А вслух попрекнул:

- С этого и надо было начинать!

- Мы временно без работы, без пристанища, без денег… - со слезой в голосе признался Пашка.

   Председатель принялся судорожно рыться в своих карманах, выудил оттуда пригоршню мелочи, покраснел, бросил монетки на стол и открыл большой железный сейф. Вынул оттуда несколько новеньких радужных купюр и торжественно вручил героям:

- Вот всё, чем могу! Фонды не выделяют, бюджет маловат, - и добавил горстку мелочи, - А пожить пока можете в Доме колхозника – я распоряжусь. Обедать будете бесплатно – в рабочей столовой, я вас прикреплю.

   Спасители сердечно распрощались с золотой рыбкой (и даже расцеловались на прощание) и выбежали из кабинета, как молодые застоявшиеся кони, радостные и довольные жизнью. Топоча копытами по паркету. Теперь можно жить!

   Первым делом голодающие поскакали в столовую и взяли по выданным им талончикам комплексный обед. И с урчанием набросились на него, как изголодавшиеся шакалы. Образцово-показательный обед показался им восхитительно вкусным. Просто божественно вкусным! Не хуже, чем в ресторане. А, может быть, и лучше.

   За каких-то пять минут с обедом было покончено, и, насытившись, они уже не могли вспомнить, из чего же он состоял. Кажется, там были образцово-показательные кислые щи, сухой шницель, больше похожий на подошву, и синяя картошка пюре. Жаль, что добавки нельзя было попросить. Не положено – порции стандартные.

   Наелись и принялись критиковать.

- Да! Обеды здесь совсем не царские! – презрительно заметил отяжелевший и порозовевший Остап, - И публика тут соответствующая. Рабоче-крестьянская. И обстановочка спартанская. Столы и стулья - ничего лишнего. Убогое заведеньице! Сугубо для пролетариата. И пахнет, как на помойке. Вчерашними кислыми щами и прокисшей квашеной капустой.

- Да уж! С Лёнькиной стряпнёй не сравнить! Это вам не «Альбатрос»! – ехидно захихикал Пашка и сыто рыгнул.

   Командор критически осмотрелся по сторонам:

- И плакаты эти жуткие аппетита отнюдь не прибавляют!

   По стенам повсюду были развешаны яркие плакаты с броскими надписями, напечатанными квадратными аршинными буквами.

   Пашка язвительно принялся читать по слогам:

- «Стой! Руки перед едой помой!», «Когда я ем – я глух и нем!», «Поел – убери за собой посуду!». Ещё и посуду самим уносить за собой?

   Бендер одобрительно похлопал друга по плечу:

- Дитя моё! Вы делаете успехи! Вы уже умеете читать, пусть даже по слогам. Это большой прогресс! Осталось научить вас писать. Надо отдать вас в школу первой ступени. И восполнить этот пробел в вашем образовании.

   Сытые жулики лениво встали из-за стола и потащили подносы с грязной посудой на мойку. В укромном закутке там висел пугающий своей оригинальностью плакат: «Остатки еды – свиньям на корм!». Под этой надписью была нарисована круглая вислоухая свинья и стоял большой железный бак со скудными остатками пищи. Что воздух совсем не озонировало. И взгляд не радовало. 

- Фу! Как в свинарнике! – скривился Пашка и захрюкал по-поросячьи.

   Бендер весело рассмеялся и почесал борова за ушком:

- Мой юный друг! Мы сыты, у нас есть жильё и немного денег – это уже хорошо! Пойдёмте в Дом колхозника и завалимся спать. Отдохнём наконец-то по-человечески! Я просто дьявольски устал от нашей бродячей жизни.

   В Доме колхозника номера были обставлены также без излишней роскоши – две кровати, вешалка и тумбочка. Даже стола и стульев не было. Удобства на этаже. Обстановка для аскетов! Но Остап с Пашкой привыкли к суровой жизни, полной лишений и тягот, и сочли свой номер просто княжескими хоромами. Клопов нет, и ладно. Всё же лучше, чем под лодкой! Измученные и уставшие, как собаки, они завалились на кровати прямо в грязной обуви. И мгновенно заснули тяжелым, каменным сном. И проспали почти целые сутки.

   Проснулись друзья от горячих лучей полуденного солнца, которые щедро заливали всю комнату через широко распахнутые окна. За окнами буйствовало молодое зелёное лето. С улицы врывался тёплый морской ветер и звонкий щебет птиц. А в раме окна, как в белой раме картины, вырисовывался чёткий силуэт какой-то странно знакомой фигуры. Вокруг чёрной фигуры сиял радужный солнечный ореол. Человек стоял спиной к солнцу, поэтому лица было не разобрать.

- Это что за явление Христа народу? – изумился Бендер и протёр глаза.

- Кто это светится? – недоумённо вытаращился Пашка.

   Фигура ожила и невесело хмыкнула:

- Святой Пётр! Стою у врат рая. Но вам туда ещё рановато. Поживите пока на грешной земле.

   И они тут же узнали этот голос – это был Леонид.

- Мы не святые. Мы простые грешные люди. Нам в рай вход воспрещён! Паша, вы узнаёте этого человека? – Остап сладко потянулся и сел на кровати.

- Как не узнать! – издевательски ухмыльнулся Пашка, - Этот человек когда-то называл себя нашим другом…

   И, разувшись, швырнул оба башмака в чёрную фигуру, целясь в голову.

   Лёнька увернулся, и башмаки чуть не вылетели в окно, стукнувшись об оконную раму. Он с отвращением поднял их за шнурки и кинул обратно Пашке.

- И кто его сюда пустил? – сердито пыхтел Пашка, снова обуваясь и с трудом завязывая шнурки.

   Он не умел делать  бантики, и они всё время развязывались.

- Вы залезли через окно? – нелюбезно предположил Бендер, брезгливо стряхивая песок с покрывала.

- Окно было закрыто! Это я его открыл – запашок тут стоял весьма гадостный от вашей обуви. Хоть топор вешай! Ещё швыряются такой гадостью. Выбросьте ваши башмаки в окно! А дверь была не заперта.

- И как же вы нас нашли? – цинично усмехнулся командор, - По следам нашей обуви? Или по запаху, как гончая?

- Калерия рассказала – видела вас вчера в столовой, она там работает заведующей. Не успела подойти к вам – машина прибыла с продуктами, пока принимала их по накладным, вы уже успели уйти. Она слышала ваш разговор в очереди на раздаче, и поняла, что вы в Доме колхозника обретаетесь. Весь вечер тёща рыдала в обнимку с Леной, а утром я уже был тут. Целый час жду, когда же вы наконец проснётесь.

   Лёнька отвернулся к окну и подозрительно долго разглядывал птичек на ветвях развесистого тополя. Ему больно было смотреть на эти заросшие исхудалые лица с горящими голодными глазами.
 
- А что мы с ним разговариваем! – разозлился Пашка, - Он же не хотел с нами разговаривать! Бросил нас в самую трудную минуту! Где он был, когда мы под дырявыми лодками валялись на мокром холодном песке?

- И в самом деле! –  подхватил Бендер, - Где вы были раньше, Леонид? Почему не протянули нам руку помощи? Когда мы чуть не протянули ноги – от голода. Где же было ваше милосердие? Так друзья не поступают! Или вы нам больше не друг?

- Вы съехали из гостиницы, и никто не знал, куда. А дальше ваши следы потерялись… Сами виноваты в своих бедах! Я вас устроил на работу, вы её потеряли, - и ту, и другую. Из-за собственной глупости! Я вам не нянька и не мамка! Вы люди давно уже взрослые. Пора своим умом жить.

- Леонид! – грубо прервал его командор, - Не учите нас жить! Мы сами можем вас многому научить. Мы не нуждаемся в ваших мудрых сентенциях. Скажите прямо – что вам от нас нужно? Мы с моим другом просто теряемся в догадках.

- Документы ваши наверняка уже готовы! Не забыли? Пора идти узнавать. Два месяца уже прошло. Или вы передумали?

   Друзья переглянулись и как-то нехорошо улыбнулись.

- Так вот оно что! – недобро рассмеялся Бендер, - Так вы только из-за этого сюда пришли?

- Не только! Калерия вам работу предлагает на этот месяц, временно, до отплытия.

- Поварами? – встрепенулся Пашка.

- Нет! Повара уже все есть. Грузчиками! Продукты разгружать. Если, конечно, продукты у вас не будут налево уходить, на продажу, в чём я лично сильно сомневаюсь.

- Ну уж нет! Грузчиками мы работать точно не будем! Мы не вьючные ишаки!

- Бараны вы упрямые, а не ишаки! Тогда сами ищите себе работу. На бирже труда.

- То козлы, то бараны, то ишаки… - обозлился Бендер, - Вы уж как-нибудь определитесь со своим зоопарком. И отнесите нас уже к какому-либо одному виду парнокопытных. Мой друг прав – мы устали ишачить на ваш хвалёный социализм. И не желаем губить своё цветущее молодое здоровье на этой крайне тяжёлой работе. Тяжёлый физический труд для нас непосилен, увы. Это не для нас. Такая убогая перспектива отнюдь нас не прельщает. Мы не относим себя к рабоче-крестьянскому классу. И не желаем иметь ничего общего с вашим гегемоном-пролетариатом.

- Ну как хотите! Потом не обижайтесь тогда, что я вам не помогаю. Пирог оставлю на тумбочке – Калерия просила вам передать, сама испекла. Если что надо будет, заходите к нам, Лена с тёщей будут вам рады. И я тоже. Лена искала вас тогда вместе со мной. Весь город обегали, с ног сбились. И тёща всё и всех обзвонила. Вы как в воду канули! Ну ладно. Не желаете со мной общаться – не надо. Я вам не навязываюсь. Я тоже гордый. Встретимся в порту. Через месяц. Если не передумаете.

   Остап с Пашкой угрюмо молчали. Лёнька в бешенстве грохнул кулаком по стене, выбежал из комнаты и с треском захлопнул за собой дверь, с досады чуть не оторвав ручку.  Окна испуганно затрепетали и тоже захлопнулись от свозняка.

   Жулики вздрогнули и синхронно вздохнули. Окна снова распахнулись от свежего ветра, и в комнату вновь ворвался весёлый птичий гомон. На тумбочке торжественно возлежал пышный румяный пирог и восхитительно благоухал на всю комнату. Перебивая своим нежным тонким ароматом затхлый и прелый запах сырой обуви. Остап с Пашкой, недолго думая, кинулись к пирогу и растерзали его в мгновение ока. Даже крошки все склевали. И облизали грязные пальцы. Пирог был тёплый, прогретый солнцем, и непередаваемо вкусный. Он был прекрасен, как песня. Кажется, он был с мясом и с картошкой. Они не успели это прочувствовать.

- Молодец Калерия! – похвалил Бендер, алчно облизываясь и жмурясь от удовольствия, как сытый кот, - Вкуснейший пирог! Жаль, маловат. Вот если бы каждому по такому пирогу…

- Это да! Чудо, а не пирог! – согласился Пашка, смахнув оставшиеся крошки в ладонь и забросив их в свой широкий, как лопата, рот, - Каждый день бы такой ел, и не надоело бы.

- Это вам не убогая трапеза в рабочей столовой! Кстати, нам пора в столовую, а то талончики пропадут. Какая-никакая, а всё-таки еда. Не всё же нам перебиваться пищей духовной. Святым духом сыт не будешь. Пирог, конечно, великолепный, но нам нужна и горячая пища, первое и второе. А ещё нам срочно нужна новая одежда и обувь. Мы с вами поизносились и поистоптались, мой бедный друг. Зайдём по дороге в магазин и купим себе обновки. Председатель вознаградил нас за наш, скажем прямо, смелый подвиг, и тем самым исполнил свой гражданский долг. Город в его некрасивом топорном лице отблагодарил нас сполна. Хотя, конечно, не сполна. Всё же мы спасли людские жизни. А человеческая жизнь – бесценна. 

- Да уж! Обувь нам точно нужна! – загоготал Пашка и пошевелил большими пальцами ног, которые одиноко высовывались в большие дыры разбитых башмаков, - Я уже почти босиком!

- И я тоже! – расхохотался Остап, критически оглядев свои дырявые стоптанные туфли.

   И лихо сплясал чечётку, ритмично пристукивая почти отвалившимися подошвами туфлей – они хищно разевали свои рваные пасти и недвусмысленно просили есть.

   Пашка в ответ сплясал с вызовом «Яблочко», звонко отбивая дробь драными башмаками.

   Так и вышли они на улицу – хохоча во всё горло и пританцовывывая на ходу, ловя на себе косые взгляды прохожих. Город встретил их как родных - шумом автомобилей, звоном трамваев, криками рыбных торговок и горячим, ласковым, как мамины объятия, солнышком. Мир опять принадлежал им двоим, и жизнь вновь была чертовски хороша. 

   У витрины магазина «Одежда» Пашка остановился, как вкопанный, и даже онемел от восхищения: на него смотрел из-за стекла его близнец-манекен, худой кудрявый блондин, одетый в карнавальный матросский костюмчик.

   Командор рассмеялся:

- Костюмчик в тему! Моряку матросский наряд к лицу! Паша, давайте купим вам этот матросский костюмчик. Вы будете выглядеть в нём, как настоящий заправский юнга. На корабле нам выдадут морскую форму. Или поварскую. Но это будет через месяц. Покупайте, дитя моё! Берите, берите, пока я добрый.

   Однако продавец долго отказывался продать им этот вожделенный тёмно-синий костюмчик с полосатым матросским воротником. Умопомрачительный наряд был непродажным, увы.

- Это выставочный объазец! – взволнованно картавил тщедушный продавец, протестующе раскинув руки и тщётно пытаясь закрыть манекен своим хилым телом, - Это пгосто для декогации! Только для офогмления витгины! 
 
  Остап злился, Пашка чуть не плакал от отчаяния. Еле-еле уломали. Манекен раздели и переодели его в какой-то скучный серенький костюмчик скромного конторщика. Отчего вся витрина тут же поблёкла и враз потеряла свой прежний яркий и нарядный вид. К матросскому костюмчику Паша выбрал белое кепи – бескозырок тут не было. Командор купил себе клетчатые пижонские брюки и ослепительно белый пиджак в узенькую чёрную полосочку. А ещё белый длиннющий шёлковый шарф, который он два раза обмотал вокруг своей могучей выи. И новую фуражку-капитанку с золотым якорем. Деньги остались только на обувь.

   В обувном магазине Пашка подобрал себе самые крепкие башмаки на толстой кожаной подошве, а Бендер – легкомысленные зелёные лакированные туфли с модными узкими носами. На этом их поход по магазинам закончился. Потому, что закончились деньги. Остались только какие-то жалкие гроши – на парикмахерскую.

   Небритые, но нарядные и сияющие, братья мошенники горделиво вышли из магазина, величаво ступая в новых ботинках и самодовольно косясь на своё отражение в зеркальных витринах магазинов. Парни были великолепны. Просто глаз не оторвать. Так они сами себя ощущали. Ещё бы побриться, и тогда цены им не будет. Красивые девушки снова им улыбались (и некрасивые тоже), и молочные братья ослепительно улыбались им в ответ, отвешивая направо и налево бесчисленные цветистые комплименты.

   От радости и полноты жизни молодые люди задирали прохожих, остроумно шутили и искромётно острили – чрезвычайно тонко. Так им казалось самим. Остап останавливался возле каждого памятника архитектуры и подробно рассказывал о нём Пашке всякие небылицы. И описывал исторические здания с такой шутливой серьёзностью, что собирал вокруг целую толпу любопытных горожан. Которые и в самом деле думали, что это интересная экскурсия, а Бендер – талантливый экскурсовод.

   Проходя мимо единственной в городе синагоги, командор в шутку предложил Паше туда зайти – чисто из любопытства. Исключительно с познавательными целями. В виде экскурсии. Зайдя в прохладный пустой придел храма, они в нерешительности остановились и осторожно огляделись. На вешалке у двери висели длинные чёрные одеяния еврейских раввинов и большие чёрные шляпы с широкими полями. Друзья, давясь смехом, тут же нацепили на себя чёрные балахоны и примерили шляпы. Свои кепки они засунули за пазуху.

   Пашке все шляпы были малы, и он нашёл себе маленькую чёрную ермолку типа тюбетейки. Остапу шляпа была очень к лицу. Задыхаясь от хохота, он прикрыл рот рукой и принял серьёзный и задумчивый вид. Для солидности он надел очки в металлической оправе, которые лежали на лавке, и строго посмотрел на Пашу, грозно подняв вверх указательный палец:

- Тише, дитя порока! Вы находитесь в храме божием, то бишь, в синагоге!

   Пашка взорвался от хохота и испуганно закрыл рот обеими руками.

- Похож я на раввина?

   Бендер старательно накрутил на висках пряди отросших волос, превратив их в пышные пейсы.

- Похож! – хихикал Пашка, -  Можно охмурять! Почём опиум для народа? 

   И в этот момент внутренняя массивная дверь храма открылась, и оттуда вывалилась целая толпа прихожан и служителей синагоги в длинных чёрных балахонах и больших чёрных шляпах. Служба закончилась. Увидев Остапа и Пашку, толпа тут же окружила их плотным кольцом.

- Вы наш новый раввин? Рубинштейн? Из Одессы? Ну наконец-то! Мы вас уже заждались! – обрадовались чёрные шляпы, сердечно пожимая руку Бендеру.

- Да? – оторопел командор, но тут же спохватился, - Да! Я – это он. Раввин. Новый, - и с достоинством выпрямился во весь рост, - Рубинштейн! А это – мой помощник, Айзенберг!

    И кивнул на побагровевшего от распиравшего его смеха Пашку.

    Шляпы радостно закивали:

- Значит, завтра утром вы проведёте службу в синагоге?

- Конечно! – самонадеянно пообещал Бендер, - Проведу! Завтра. Утром.

  Пашка отчаянно лягнул копытом зарвавшегося командора, но было уже поздно. Остап вошел в кураж.

   Наутро он куражился над прихожанами вовсю. Он превратил синагогу в свою трибуну и усердно сеял с неё разумное, доброе, вечное. А вечное в этом земном мире только одно – деньги. За которые Бендер предлагал купить евреям беспечную вечную жизнь в раю – в мире ином.

- Итак! Заседание продолжается, господа присяжные заседатели! То бишь – возлюбленные прихожане… Короче! Продолжаем нашу лекцию! Дети мои! – вдохновенно вещал новый раввин, - Путь в еврейский рай устлан острыми каменьями и колючими терниями. Но я, как ваш избранник, то есть, реббе, могу облегчить вам этот трудный и сложный путь. В средние века в католических церквях продавались индульгенции, которые заранее прощали все грехи. Мы с вами евреи, господа! А, значит, люди практичные. Зачем покупать индульгенцию, если можно купить сразу место в раю? Все места в еврейском раю уже давно расписаны! Вот схема!

   Пашка торжественно развернул большой плакат с нарисованной гуашью схемой рая, спешно выполненный накануне ночью под руководством командора. Синагога ошеломлённо ахнула. Рай был чётко поделен на отдельные участки с твёрдой ценой и выглядел заманчиво и притягательно. В нём хотелось поселиться уже прямо сейчас, при жизни.

   Охмурёж начался. Остапа несло. На него снизошло вдохновение. Он откровенно и нагло врал, но ему верили, как самому богу. Это был талантливый охмуритель и гениальный актёр. Любимец публики! Он умел зажечь массы, как никто другой. Торговля шла бойко.

- Предупреждаю! Торг здесь неуместен! – строго пресёк Бендер наглые, но бесплодные попытки сбавить цену.

   К вечеру почти половина участков была раскуплена. Деньги текли рекой в карманы мошенников. Всем хотелось попасть в рай легко и без хлопот, пусть даже за небольшую плату. Что значат какие-то жалкие презренные деньги по сравнению с вечностью!

   Остапа прихожане полюбили и уважительно называли его «реббе». Он снисходительно позволял себя любить и всячески поклоняться. Принимал подношения и дары (в основном дары природы с дач и огородов). Бороду не брил, и Пашке запретил – в служебных целях. Пашка во всём подражал командору и на службах просто повторял за ним все его слова. Командор в детстве учился в одесской гимназии Илиади, и у него были твёрдые пятёрки по законам еврейской веры, поэтому он легко освоился со своей новой ролью.

- Вы еврей, Бендер? – поражался Пашка его глубоким познаниям в иудейской вере.

- Мой папа был турецко-подданнным! – смеялся Остап, - Я - потомок свирепых янычаров. Но мой дедушка был одесским банкиром. И ходил в синагогу. Из чистого любопытства! Как в музей. И меня с собой брал иногда. Я смутно помню, как проходили там службы. Я был крайне мал тогда. Я был дитя.
 
   Однажды, выходя из синагоги, командор нос к носу столкнулся (с кем бы вы думали?) – с Калерией Валерьевной! В скромном чёрном платочке, повязанном по-еврейски, и длинном чёрном платье до полу.

- Боже, какая встреча! – осклабился Бендер, - И вы тут?

  Калерия остолбенела:

- Вы – наш новый раввин? Вы же атеист, Бендер! И уж совсем не еврей. Вы сами это говорили.

- А вы – верующая, Калерия Валерьевна? Вы же член партии! Вы сами это говорили. Не боитесь лишиться партийного билета? И доходной должности – заведующей столовой?
 
   Калерия вспыхнула и прикусила язык. Командор нахально раскланялся. Они молча и с достоинством разошлись. Как в море корабли. Над чем долго и упорно смеялся Пашка. Просто до слёз! В рабочую столовую они больше не ходили, обедали в кафе, поэтому с Калерией там не встречались. А в синагоге они старались обходить друг друга стороной. Как-будто они были незнакомы. Действительно, смешно до слёз!

   Мошенники процветали. Места в еврейском раю шли нарасхват. Люди покупали места про запас – детям и внукам. Жулики катались, как сыр в масле. Стали обедать в дорогих ресторанах. Переселились из убогого Дома колхозника в шикарные аппартаменты в гостинице. Ездили по городу исключительно на такси. Но вся эта райская жизнь однажды закончилась так, как и должна была закончиться.

   Прямо на утренней службе случился великий конфуз. Массивные дубовые двери с шумом распахнулись, и в синагогу бесцеремонно ворвался сам Рубинштейн, в полном облачении раввина.

   Остап, как всегда, нёс какую-то бессмысленную витиеватую чушь, слегка приправленную отдельными религиозными словечками из жизнеописания пророка Моисея. Шокированный таким грубым вторжением, он грозно воззрился на наглого нарушителя спокойствия. Рубинштейн остолбенело выпучился на своего двойника. В обоих медленно вскипало благородное негодование.
 
- Вы кто? – прямо в лоб вопросил Рубинштейн.

   В душе Остапа вдруг смутно зашевелились какие-то неясные сомнения. У Пашки сомнения сразу же превратились в твёрдую уверенность. И он стал бочком незаметно пробираться к выходу, таща с собой за рукав строптивого недогадливого командора.

- Я – Рубинштейн! – наивно признался Бендер, - Раввин этой синагоги.

   И на всякий случай потихоньку стал пятиться задом вслед за Пашкой.

- Это я – Рубинштейн! – негодующе загремел густым басом нарушитель, - Это я -  раввин этой синагоги! Самозванец!!! – вдруг злобно завизжал он тоненьким женским голоском и попытался схватить двойника за грудки.

   Остап, не теряя зря времени, сорвал шляпу с головы раввина и молча швырнул её ему же в лицо, крепко припечатав к большому мясистому носу. И тут же дал дёру, упорно влекомый за руку Пашкой, как трактором.

- Равви бьют! – заверещал фальцетом Рубинштейн.

   Мошенники сломя голову помчались к выходу. Следом кинулась вся синагога во главе с обиженным раввином.

- Сюда! – шепнула из-за женской перегородки какая-то женщина, схватила за руку Пашку и повлекла их к выходу из женской половины синагоги.

   Это была никто иная, как их старая добрая знакомая - Калерия Валерьевна. Теперь они бежали втроём, крепко держась за руки.

   Сзади слышался топот преследователей и их озлобленные вопли: 

- Стой! Гнида! Догоним – убьём!

- Ворюга! Деньги наши верни!

   Калерия потащила беглецов в тёмный запутанный лабиринт розовых аллей – это были большие железные дуги, густо увитые благоухающими розами. Долго они блуждали по бесконечным спиральным лабиринтам, уходя от преследования, и, кажется, им удалось оторваться. Где-то далеко мелькали то там, то сям чёрные шляпы, безнадёжно заблудившиеся в лабиринте.

- Дальше – сами! – полная тяжеловесная Калерия совсем запыхалась, - Я больше не могу! Бегите огородами! Спрячьтесь на нашей даче – Садовая, пять. Запомните!

   И прерывисто вздохнула, смахнув горькую слезу:

- Этот реббе был лучше настоящего! Хотя, жулик, конечно.

   Мошенники ринулись к дачам, прячась за придорожными кустами и распугивая дачных кур и коз, которые в панике шарахались от них в разные стороны. И цель уже была близка, и черепичная крыша вожделенной дачи уже краснела вдали, как вдруг Остап круто затормозил и остановился, как вкопанный. Пашка не успел затормозить и врезался со всего размаху в железную спину командора, расплющив об неё нос.

   Впереди их ждала предательская засада – преследователи разделились на две команды, и уже поджидали их за огородами, пробравшись коротким путём с другой стороны. Враги окружили беглецов с двух сторон и злорадно потирали руки в предвкушении заслуженной расправы со злодеями.

- Собратья! – укоризненно обратился к ним раскрасневшийся от бега Остап, - Дети мои! Вы посмеете поднять руку на своего папу? На своего возлюбленного реббе?

- Ещё как посмеем! – завопили вразнобой прихожане, - Деньги отдай, падла!

- Фу! Как некультурно! Разве этому я вас учил? Надо прощать ближним своим!

- Сначала прибьём, а потом простим! – свирепо пообещали чёрные шляпы.

   И угрожающе надвинулись на беглецов с двух сторон. Кольцо врагов смыкалось. Жаждущий реванша Рубинштейн уже нервно размахивал в воздухе своей сплющенной шляпой, науськивая прихожан на самозванцев. Пашка обречённо закрыл лицо локтями. Сейчас начнётся…

- Паша, к обрыву! – отчаянно крикнул Бендер.

   И они вихрем помчались через кусты напролом прямо к отвесному обрыву. Это было их единственным выходом. И единственным шансом на спасение.  Разбежавшись и снова крепко взявшись за руки – для храбрости, они с разгону кинулись с обрыва – прямо в бурное, кипящее волнами море. И камнем полетели вниз, как чёрные падшие ангелы в ад, трепеща на ветру подолами своих длинных балахонов. Большая шляпа слетела с головы командора и кружилась над ними, как чёрный ворон.

  Над обрывом показались чёрные шляпы и разочарованно взвыли:

- Упустили!

- Разобьются о камни!

- Потонут! Море штормит!

   Плюнув с досады в море и прокляв напоследок злодеев и весь их род в семи коленах, шляпы нехотя удалились. Жаль, что не было при себе ружей!  Перестреляли бы негодяев!

   Жулики, захлёбываясь и задыхаясь, вынырнули из воды и поплыли к берегу, поминутно скрываясь с головой под большими гребнями волн. Доплыв до узенькой прибрежной полоски, они были вышвырнуты могучей волной на берег, и с размаху плюхнулись на песок, больно ударившись животами.


       
           ГЛАВА ВОСЬМАЯ.

                ПРОЩАЙ, МОЯ СЕРАЯ РУСЬ!

      
- Как низко мы пали! – невесело усмехнулся Бендер, отползая на четвереньках под защиту нависшего над ними обрыва, - В буквальном смысле!

   Беглецы залезли в каменный грот и устало уселись на большие влажные камни. Балахоны свои они сбросили, и те грустно валялись на горячем песке, как большие чёрные кляксы. В гроте было тихо, прохладно и уютно, будто в католическом соборе. Голоса их звучали громко и торжественно, перекатываясь гулким эхом под высокими каменными сводами пещеры.

- Теперь это наш храм! – через силу ухмыльнулся Пашка и грустно понурился, обняв колени руками.

- Не грустите, Паша! – бодро хлопнул его по мокрому плечу командор, - Мы живы! А это главное. А ведь могли разбиться об острые скалы. И утонуть в бурном море. И седые волны выбросили бы на берег наши бездыханные  тела. А наутро газеты запестрели бы печальными заголовками: «Ещё двое ушли безвозвратно из этой бренной жизни. Они были молоды и прекрасны. И жизнь их ещё только начиналась. Как много они ещё успели бы сделать! И скольких ещё успели бы спасти! Наши скромные герои. Спасатели и спасители. Но уже никогда не сделают. И уже никого не спасут. Увы и горе нам! Снимите шляпы, господа! Свои большие чёрные шляпы. Склоните головы. Почтите героев минутой молчания…»

   Пашка передёрнул плечами, приглушённо всхлипнул и опустил голову на колени.

- Пойдёмте, Паша! – негромко позвал Остап и положил руку на слипшиеся, потемневшие от воды кудри.

- Куда? – безнадёжно отмахнулся Пашка, - Нам некуда идти… Останемся тут…

- Как это некуда? А дача Калерии? Разве вы забыли? Садовая, пять, я помню. Или вы предпочитаете жить в пещере, как неандерталец? И добывать огонь, высекая искры камнем? И питаться исключительно подножным кормом?

- Наверху нас наверняка ждут эти шляпы. И выследят нас.

- Мы проберёмся окольными путями. Я знаю здесь каждый камень и проведу вас потайной тропинкой – между скал. Адрес дачи Калерии они не знают. Отсидимся там несколько дней, а там видно будет. Что-нибудь придумаем. Загранпаспорта и все документы мы уже с вами получили. Я отдал их на хранение Леониду. Отплытие уже через полмесяца! Уж две недели-то мы как-нибудь перекантуемся. Всё хорошо, мой юный друг! Нет причин для отчаяния. Идёмте, Паша! Нас Калерия ждёт, волнуется, наверное. Не заставляйте женщину ждать. Это неэтично.

   Пашка тяжко вздохнул, и печальный вздох запутался эхом в сталактитах и сталагмитах, и прочих каменных сосульках.

   Оглядывась по сторонам, мокрые жулики осторожно пробрались тайными тропами к дачному посёлку, тщательно скрываясь между серых раскалённых скал. И долго прятались в дренажной канаве, пережидая, пока дорожку не перейдёт весёлая стайка длинношеих белых гусей во главе с белобрысым малолетним пастушком. Важные гуси гордо вышагивали, переваливаясь с боку на бок, как матросы во время качки, и радостно гоготали.

- Паниковского на вас не хватает! – ругнулся Остап.

- Хороши гуси! – восхитился Пашка, - Большие, жирные. Зажарить бы их сейчас! Хотя бы парочку.

- Ещё один гусекрад выискался! – разозлился Бендер, - Даже и не думайте! Нарушите конспирацию. И будут гонять нас тогда всем посёлком. С большими дрынами наперевес. Не шляпы, так дачники. А потом и все вместе, сообща. Из огня да в полымя. Сидите тихо! И носа не высовывайте! Мы сами сейчас как парочка гусей. Хороши гуси! Это про нас с вами. 
               
   Пашка весело загоготал, как гусь, но тут же поперхнулся и уткнулся носом в траву, встретив суровый взгляд командора.

   Целый день жулики отсиживались на даче, опекаемые заботливой Калерией Валерьевной и доброй наивной Леной. Лёнька долго хохотал над их коммерческим проектом с продажей участков в раю и пообещал, что теперь их точно в рай не пустят. Он был атеистом, поэтому  сия грандиозная афёра показалась ему просто остроумной шуткой. Хотя, мошенники, конечно, отпетые. И деньги надо бы вернуть потерпевшим по-хорошему. Лёня привёз им бритвенные принадлежности, и они наконец-то побрились, что было великим облегчением. Калерия их подстригла, как могла.

   Бритый, без пейсов, очков и шляпы, Бендер уже нисколько не походил на еврейского раввина. Без чёрных балахонов и толстых талмудов в руках в них уже никто не узнал бы дерзких самозванцев. И они могли без опаски открыто выходить на улицу. Ажиотаж вокруг них уже улёгся, и все решили, что жулики разбились о скалы и утонули в море. Но скорбеть о них никто не стал. Просто одной проблемой стало меньше – некого больше было разыскивать. Хотя денег было жалко. Жалко до слёз. Но кто знает? Может, это отчасти и правда. С местами в раю. Сие лишь бог ведает. И святой пророк Моисей.

   На следующий день жулики вышли на промысел. В город пойти пока не решились, а стали просто бесцельно слоняться по дачному посёлку. И скоро набрели на старый знакомый домик, в котором они когда-то снимали комнатку у сердобольной старушки.

   Из-за деревянного покосившегося забора доносились какие-то странные причитания, завывания и плач. Сквозь щель в заборе с трудом протиснулась толстая курица и попыталась взлететь. Но это ей не удалось. Потому, что курица. А курица не птица. И потому, что курица была … лысая. Абсолютно лысая. Без перьев. Совсем. Ну просто неприлично голая. Шатаясь, как пьяная, она поковыляла вдоль забора куда глаза глядят.

- Паша, вы видите то же, что и я?.. – протёр глаза Бендер.

- Это что ещё за чудо в перьях? А, вернее, без перьев! – оторопел Пашка.

- Здесь что – кур ощипывают ещё при жизни?.. Или это какая-то новая, неведомая нам, порода лысых кур?

   Пашка, недолго думая, схватил курицу и сунул её за пазуху. Курица скандалила и клевалась. Возмущению её не было предела.

   Бендер строго зыркнул на Пашку глазами:

- Вы идёте по неверному пути Паниковского! – и постучал в калитку.

   Ответа не было. Тогда они толкнули незапертую калитку и вошли во двор.

   Посреди двора сидела прямо на земле пьяненькая Степанида Петровна и оплакивала своих несчастных кур. Видимо, какой-то странный мор пронёсся, как смерч, в её курятнике и погубил всех кур до единой, не пощадив даже красавца петуха. Куры валялись в беспорядке по всему двору, печально задрав лапы вверх. Но все почему-то лысые. Все до единой. Кроме петуха. До него ещё руки не дошли. Последнюю курицу бабулька держала в руках и ощипывала оставшиеся перья, поливая лысую тушку горючими слезами.

   Командору вдруг внезапно вспомнилась сцена из милого беззаботного детства. Он тайком подкрадывается сзади к младшей сестрёнке и загадочно шепчет ей на ушко:

- Хочешь, я покажу тебе, где у нас лежат два трупа в прихожей?

   Сестрёнка испуганно вздрагивает и оборачивается. В её круглых голубых глазах застыл ужас и детское любопытство:

- Дохлые?

- Дохлые! Раз трупы.

- Совсем дохлые?

- Совсем!

- Покажи!

- Покажу! Если отдашь мне свою копилку.

- Пустую?

- Полную! Со всеми монетами.

- Не отдам!

- Тогда не покажу!

   Сестрёнке жалко было расставаться с любимой киской-копилкой. Да и с деньгами тоже. Она копила на велосипед. Осталось совсем чуть-чуть накопить. И потому мужественно крепилась. Целый день. До самого вечера. А вечером не выдержала и сама принесла корыстолюбивому братцу любимую копилку. Крепко прижимая её к сердцу. И обильно поливая её слезами.

- На! Жадина! Теперь покажи!

- Пойдём!

   Братец потащил сестрёнку за руку в полутёмную прихожую. Малышка зажмурилась от страха.

- Вот! Смотри!

   Девочка приоткрыла один глаз и завизжала на весь дом от неожиданности. В обеих руках корыстолюбца были крепко зажаты за тонкие шеи … две дохлые курицы. Голые, синие, страшные. Жуть! Но обидно. Какие-то слишком маленькие трупы.

   Братец зловеще расхохотался и весь вечер гонялся за сестрицей с лысыми тушками в руках. Пока кухарка не отобрала и не унесла на кухню жарить.

   Остап очень любил свою сестрёнку. Особенно он любил над ней подшутить.

   Это и был его самый первый способ честного отъёма денег у граждан. Придуманный ещё в нежном возрасте. И опробованный на родной сестрице. Элементарный шантаж. Эффективный способ! Весьма. А способов этих командор знал ни много, ни мало – а ровно четыреста.

 
- Это что за Мамай у вас тут прошёлся?

   Ошеломлённый Остап оглядел куриное побоище (или лежбище?) и присвистнул.

- А зачем вы их ощипываете? – добавил шокированный странной картиной Пашка.

    И осторожно перешагнул через голых кур, которые валялись вповалку по всему двору.

    Опечаленная старушка икнула и вытерла платочком горькие слёзы:

- Чтобы хоть перья на перину собрать…

- А живую зачем ощипали? – не понял Пашка и выпустил свою курицу на свободу.

   
   Лысая курица зигзагами понеслась к родному курятнику. Старушка охнула и выронила полуощипанную тушку из рук.

- Да они тут, похоже, все живые! – догадался командор, - Просто в обмороке валяются. Чем вы их обкормили?

- Ягод им насыпала из-под наливки – не выбрасывать же добро. Наливку выпила, а ягоды им отдала. Вишни.

- Пьяные вишни! – расхохотался Пашка, - Да они у вас просто пьяные все валяются!

   Бендер хохотал, как сумасшедший, и, корчась от смеха, валялся вповалку рядом с пьяными курами. Разбуженные раскатами громкого хохота, куры начали постепенно очухиваться от своего пьяного обморока и потихоньку приходить в себя. Шатаясь и заплетаясь ногами, лысые куры медленно поковыляли к корыту с водой – на них напала страшная жажда с похмелья. Последним очнулся петух и был страшно возмущён бесстыдным видом голых кур. От негодования он даже голос потерял – из клюва вырывалось только злобное шипение. Обозлившись, петух накинулся с угрозами на бесстыжих кур и принялся их клевать и бить крыльями. Куры, испуганно кудахтая, понеслись прятаться в курятник. Это было так дико смешно, что Пашка с командором от хохота просто лежали пластом на траве.

   Однако старушке было совсем не смешно. Осуждающе покачав головой, она вновь принялась причитать и плакать:

- Всех кур придётся забить и продать!

- Не надо резать кур, которые будут нести нам золотые яйца! – остановил её командор, - Буквально золотые!

- Как это? – оторопела бабулька и взволнованно вытерла слёзы.

- А вот увидите! Мы покупаем у вас всех ваших кур! Только петуха надо продать – на рынке. Пернатый может помешать. И снимаем у вас комнату. Деньги – после окончания нашего дела.

- Ну уж нет! – заартачилась бабка, - Деньги вперёд! И так вас кормила почём зря целую неделю. А вы мне за это ещё и сарай сожгли! Поджигатели! Вы мне ещё за сарай должны!

- Рассчитаемся! – обнадёжил Остап, - Аванс отработаем!

   Пашка дёрнул Бендера за полу пиджака, но командора уже было не остановить. У него уже родилась новая гениальная идея, и великий комбинатор принялся спешно разрабатывать свою очередную великолепную комбинацию.

   Аванс они отработали у Степаниды Петровны батраками на даче. Снова копали огород, окучивали картошку, белили стволы яблонь, красили забор, чинили крышу дома и т.д. и т.п. Бабка заставила их построить новый сарай. Построили вкривь и вкось из старых досок, но на сезон хватит. Пока ветер с моря не подует.

   Бендер развил бурную административную деятельность. Написал письмо в Академию наук от имени учёных-селекционеров профессора Задунайского и доцента Загоруйко, в коем с гордостью сообщил, что им удалось вывести новую породу кур, которых не надо ощипывать, поскольку они уже… рождаются без перьев. К письму прилагались фотографии лысых кур на фоне подоопытного хозяйства. Последовала немедленная реакция – из Москвы прилетела телеграмма-молния: на место опытов срочно выезжала комиссия учёных. Академию наук живо заинтересовала эта полезная в сельском хозяйстве новинка.

   Учёных радушно встречали в сельской лаборатории передовые селекционеры: сам профессор Задунайский и руководитель научной лаборатории Загоруйко -  в белых столовских халатах Калерии и в роговых очках Степаниды. Профессор воодушевлённо рассказывал о своём новом методе селекции:

- Однажды у нас в лаборатории вылупился голый цыплёнок без перьев. Мы уже хотели его забраковать, как вдруг меня осенило: эврика! Это же настоящая революция в сельском хозяйстве!

- Да! – важно поддакнул Загоруйко, - И мы сразу же принялись их выводить – лысых кур, совсем без перьев.

- Путём многочисленных скрещиваний нам удалось вывести принципиально новую породу голых.. пардон, лысых кур! – вдохновенно врал командор, больно ущипнув покрасневшего от смеха Пашку.

- Это же просто полный переворот в сельском хозяйстве! – восторгались учёные-москвичи.

   И с любопытством осматривали и даже недоверчиво ощупывали лысых толстых кур. Куры ругались, клевались и вырывались из рук. Учёные не верили глазам своим, и даже тщательно протирали свои очки платочками. Восхищению их не было предела.

- Этот передовой метод надо немедленно внедрить в сельское хозяйство повсеместно! – немедленно решила учёная комиссия.

   И тут же выдала передовым учёным кругленькую сумму – ассигнования на развитие и продвижение нового метода. И прихватили с собой в Москву самую толстую курицу – для наглядной демонстрации. И укатили в свою Академию наук, потрясённые и счастливые.

   И полетели телеграммы-молнии из самых разных концов большой страны – все колхозы и фермерские хозяйства торопились первыми заключить сделку. И получить от учёных-селекционеров потрясающий генетический материал, лысых кур – для разведения в сельском хозяйстве. Договора заключались моментально, во дворе Степаниды Петровны яблоку уже негде было упасть – гости толклись тут чуть ли не круглосуточно, выстраиваясь в длинную нетерпеливую очередь, хвост которой  вываливался на улицу.

   Все куры были распроданы мгновенно за большие деньги. Оставили только одну – для показа. И посыпались бесчисленные авансы на разведение новых кур. От заказов и заказчиков не было отбоя. Деньги текли рекой в карманы жуликов. Незаметно пролетели две недели. Близился заветный день отплытия. Мошенники щедро расплатились с доброй Степанидой Петровной и ещё до рассвета покинули сельскую лабораторию. Когда наутро во двор ворвались нетерпеливые заказчики – за новой партией лысых кур, их встретила одинокая голая курица с запиской на шее, крепко привязанной шерстяной ниткой: «Одесские селекционеры вывели новую породу кур -  без костей и без головы!».

   Подвыпившая с утра Степанида Петровна сидела, пригорюнившись, на крылечке, и лыка не вязала. И на все вопросы отвечала односложно и кратко:

- Нетути!

   А на «нет», как известно, и суда нет.

                ***

   До отплытия оставались ровно сутки. Завтра наконец-то наступит долгожданный и столь вожделенный день – день воплощения голубой мечты. Радостные и счастливые, Остап с Пашкой бродили по городу в предвкушении великого для них события. И город виделся им праздничным, оживлённым и дружелюбным. Казалось, весь город их любил и не хотел отпускать от себя. А они в ответ любили весь город и всех горожан.

   Но страстно, нетерпеливо жаждали отсюда уехать и распроститься навсегда с этим доброжелательным, любвеобильным городом. Друзья фланировали по набережной и любезно беседовали с торговками рыбой и варёной кукурузой, щедро одаряя их белозубыми улыбками. Торговки в ответ щедро одаряли их горячей кукурузой и вяленой рыбой. Солнце шурилось и ласкало их горячими лучами. Море ярко синело и рокотало кудрявыми волнами. Полуголые бронзовые девушки на пляже махали им руками и широкополыми шляпами, посылая ослепительные улыбки и воздушные поцелуи. А улицы города стали как-будто чище и шире, чем раньше.

   Даже автомобили предупредительно уступали им дорогу на пешеходных переходах. А все здания в городе нестерпимо сверкали чисто вымытыми стёклами и красочными зеркальными витринами, приветливо отражая собой двух элегентных, но весьма самоуверенных парней.

   Проходя мимо частного банка с броской вывеской (а их в городе было всего два), Остап весело присвистнул:

- А он что, не лопнул ещё?

- Не, работает! – радостно ухмыльнулся Пашка и оценивающе окинул взглядом тяжёлую железную дверь, - Во буржуи окопались! Такую дверь грабителям и не вскрыть!

- А зачем вскрывать? – пренебрежительно сплюнул Бендер, - Примитивно мыслите, мой недалёкий друг! Есть и другие, более лёгкие пути.

- Какие?

- Кроме двери, есть ещё и крыша.

- Как это? Через чердак, что ли?

- Необязательно. Есть более прямой и короткий путь. Через дымоход!

- Оу! Ночью? Тут же сторожа.

- Днём! Совершенно легально! Открыто, у всех на глазах. Всё проще гораздо. Видите трубочистов на крыше?

- Аааа! Трубочистами?!! – Пашка в волнении даже кулак закусил чуть не до крови, -  Это гениально, командор!

- Вы поразительно догадливы, мой юный друг! Именно – трубочистами. Это же элементарно! И никакого риска.

- А когда? Сегодня? Завтра же отплытие! Не успеем!

- Даже и не думайте! – строго осадил его командор, - Подмочим репутацию накануне отплытия, и тогда нас вообще никогда и никуда из страны не выпустят. Да ещё и  посадят. Я не гангстер, а честный мошенник. Я отнимаю деньги у глупых доверчивых граждан исключительно при помощи своего интеллекта.

- Да и я не грабитель! Тем более, - банков. Я простой вор, карманник, щипач. Да и не посадят нас! Вы же сами сказали – никакого риска! 
 
- Да, никакого! Почти. Но оно нам надо? Хотя, надо, конечно. Денег мало не бывает. Пригодятся в Бразилии – на мелкие нужды. Хотя, нонсенс, конечно, - мой дедушка был банкиром. А я собираюсь грабить банк, как простой американский гагстер. Ну и поделом им! Всё равно скоро лопнут. Помните, как мы им прислуживали официантами в ресторане? Отомстим буржуям за эксплуатацию нашего тяжкого труда! Но учтите, Паша, – это была ваша идея, не моя! Не сваливайте потом с больной головы на здоровую. Итак, или сейчас, или никогда! Риск – благородное дело. Кто не рискует, тот не пьёт шампанское!

   Пашка весело усмехнулся и по-дружески крепко стукнул Остапа кулаком по спине, так, что тот чуть не осел на корточки. Ткнув друга в ответ кулаком в бок, Бендер схватил его за руку и уволок за угол дома. Там в кустах акации жулики терпеливо дождались трубочистов, когда они спустились с крыши и вышли через задний ход. А дальше было делом техники. Трубочистов заманили в ближайшее кафе, напоили, подкупили и раздели в туалете.

   Быстро переодевшись и прихватив орудия труда, жулики вышли из кафе и быстрым шагом деловито отправились в банк. Зайдя с заднего двора, они приветливо помахали ручкой охраннику:

- Мы на обед выходили, дядя!

   И  без помех поднялись на крышу. При себе у них был план, наспех накорябанный огрызком карандаша на салфетке, составленный в кафе со слов пьяных трубочистов. По нему они быстро нашли каминную трубу, ведущую через кабинет директора в главное хранилище. Оно надёжно охранялось снаружи. Но не внутри. Попасть внутрь теперь не представляло никакого труда. Хотя протиснулись через узкую трубу, забитую сажей, с великим трудом.

   Остап застрял посредине трубы и чуть не задохнулся, пока Пашка, тоже задыхаясь, но уже от смеха, не выдернул его за ноги с другой стороны – уже изнутри. Хорошо, что он пролез туда первым. Чёрные, как дьяволы, перепачканные сажей с головы до ног, вылезли через большой шикарный камин, который не зажигали во время работы трубочистов. Директора вечером в банке не бывало, кабинет был пуст. Тихонько вскрыли смежную с хранилищем дверь.

   Осторожно оглядевшись по сторонам, жулики увидели перед собой отнюдь не сокровища Али-бабы. А скучные ряды металлических сейфовых ячеек. Но их не пришлось долго и упорно вскрывать – все ячейки были доверчиво открыты, более того – даже радушно распахнуты настежь. Потому, что ячейки были пустыми. Увы! Все, кроме большого директорского сейфа, - он один был закрыт наглухо. Вздох глубокого и полного разочарования вырвался у грабителей из самой глубины души. Пашка с трудом подавил глухое рыдание где-то глубоко у себя в гортани.

- Да этот банк уже лопнул! – трагически прошептал Бендер и злобно пнул открытую дверцу ячейки, - Просто о банкротстве ещё не объявили!

- Прогорел банк! – огорчённо плюнул Пашка в пустую ячейку и в бешенстве стукнул кулаком по директорскому сейфу, - Предупреждать надо! Буржуи недорезанные!

   Сейф жалобно застонал, и дверца со скрипом распахнулась. Взору ошеломлённых грабителей предстала отрадная картина – высокие ровные стопочки радужных купюр, заклеенные бумажными полосками с синими круглыми печатями, и целая поленница толстеньких, тускло и матово мерцающих, золотых слитков с глубоко вырезанными на них клеймами. 
   
   Командор бешено захохотал, но сразу же осёкся, прикрыл рот шарфом и приглушённо просипел сквозь смех:

- А ларчик-то просто открывался! Даже вскрывать не надо!

   Пашка радостно загоготал в кулак, но тут же поперхнулся и тревожно оглянулся. И встал у входной двери, крепко привалившись к ней спиной – на случай, если кто зайдёт. Командор быстро выгреб директорские закрома и побросал всё в мешки трубочистов. Свой мешок взвалил на спину, а Пашкин потащил к нему по полу.

- Дед Мороз! – давился смехом Пашка, - С подарками! – и проворно подхватил свой мешок.

- Как же я люблю их! Деньги! – радостно осклабился командор. – Любовь к деньгам у меня в крови. Я всосал её с молоком матери. Мой дедушка был одесским банкиром. Жаль, я не банкир.

   По дороге Бендер на секунду остановился и быстро накалякал записку директору на большом листе писчей бумаги, которая аккуратной стопкой лежала на столе: «С паршивой овцы хоть шерсти клок!» И придавил тяжёлым позолоченным пресс-папье. В виде кудрявого рогатого барашка.

   Жулики открыто, у всех на виду прошли с мешками на плечах мимо охраны:

- Ну и сажи у вас накопилось! Просто угольные копи какие-то!

   И спокойно пересекли задний двор. Переоделись и умылись в туалете в кафе и, погрузив на тачку трубочистов добычу, не торопясь, повезли её домой – как мешки с углём. Топить дачу. Так они и объяснили Калерии – это уголь, для отопления. И спрятали мешки в сарае с дровами – до утра. 

   Наутро жулики первым делом помчались со всех ног в дровяной сарай – полюбоваться на награбленное богатство.

- А как мы пронесём это всё на судно? – озадачил командора запыхавшийся радостный Пашка.

   Честно говоря, Бендер об этом пока ещё не задумывался.

- Так же, как и сюда привезли - под видом мешков с углём. Подкупим грузчиков и кочегаров, если надо будет. И спрячем в трюме среди таких же угольных мешков.

- А как потом с корабля вынесем? Так же – как угольные мешки?

- Да! Вы умнеете прямо на глазах, дитя моё! А там нас уже Жора встретит в порту, он же грузчик, унесёт и спрячет наши мешки понадёжнее. Мы с ним поделимся.

- И с Лёнькой тоже!

   Пашка уже торопливо раскапывал драгоценные мешки, нетерпеливо разбрасывая поленья во все стороны, и чуть не угодил командору поленом по лбу.

   Наконец, откопали мешки и накинулись на них, урча и ворча, как стая изголодавшихся гиен, и начали остервенело рыться в них, выискивая сияющие золотые слитки.

- Паша, а вам не кажется, что слитки слишком лёгкие для золота? – ужаснулся вдруг Бендер, взвешивая на ладони толстый, но почему-то подозрительно лёгкий слиток.

   Пашка куснул другой слиток и остолбенело выпучился на чуть не поседевшего от ужаса Остапа:

- Это не золото, командор! Это олово! Позолоченное! Слитки поддельные!

- Они не поддельные! – печально простонал командор и озлобленно вышвырнул слиток в открытую дверь сарая – куда-то далеко-далеко, в степь, - Это банковские образцы. Их выкладывают в банке в витринах за стеклом – для посетителей и клиентов банка. Вот почему директорский сейф так легко открылся! От удара вашего могучего кулака. Да он даже и не был закрыт на ключ! Потому, что там хранились вовсе не сокровища, как мы глупо надеялись. А всего лишь тупейшие образцы! Видите, тут даже выдавлено клеймо у них на боку с надписью: «Образец». Русским языком написано, между прочим. Жаль, что вы плохо умеете читать, мой юный неграмотный друг! В данном случае образование вам очень бы пригодилось.

- Образцы!!! – бешено завопил Пашка и спешно распотрошил стопку новеньких радужных купюр, - А это??? Деньги хоть настоящие? Или тоже образцы?!!

- Не хочу вас расстраивать, мой бедный друг… - горько прошептал убитый горем Бендер и вдруг заорал во всё горло, - Но это тоже образцы!!! Читайте по слогам – на каждой купюре напечатано большими, кстати, красными буквами: «Образец»! По слогам вы умеете читать!

   И грубо ткнул Пашку носом в кучу купюр, схватив его за буйные нечёсаные кудри.

   Пашка жалко всхлипнул и затих на мешке с липовым богатством. Плечи его судорожно подёргивались. Остап шумно, как корова, вздохнул, и ласково погладил друга по кудрявой непутёвой голове. Горе, огромное, вспоглощающее горе вселенских масштабов захлестнуло их с головой. Командору тоже страстно хотелось рыдать навзрыд, выть на луну, биться головой о стенку сарая и рвать на себе волосы. И только огромным усилием воли он задушил в зародыше это вполне человеческое чувство.

   Одна-единственная мысль удерживала его на пороге полного умоисступления – пора на корабль! Поэтому он просто злобно пнул ногой злополучный мешок, крепко ушиб при этом пальцы и чуть не вывихнул ногу. И в бешенстве расшвырял разноцветные купюры по всему сараю, раскидывая их над головой, как осенние листья. Пёстрые бумажки, тоскливо шелестя, долго ещё летали в воздухе, кружась по спирали, словно издевательски вальсируя, и медленно опускаясь на головы опечаленных неудавшихся грабителей.

   А в это время в своём кабинете в окружении перепуганных охранников стоял перед своим широко распахнутым и совершенно пустым сейфом директор банка и бешено хохотал.

 - Ограбили … банк! Ха-ха-ха! Украли … образцы! Ой, не могу! Ха-ха-ха! – и, плача от смеха, читал записку грабителей, вынутую из-под рогатого барашка, - «С паршивой овцы … ха-ха-ха! хоть шерсти клок!» Ай! Я больше … не могу! Ха-ха-ха! Хорош … клок! Пусть они им … подавятся! Ха-ха-ха!

               
                ***

- Идёмте, Паша! – настойчиво тряс Пашку за плечо Бендер, - На корабль опоздаем! Пора! Не расстраивайтесь понапрасну, мой юный друг. Это просто знак судьбы! Мы не грабители! И не гангстеры. К сожалению… Мы честные, порядочные мошенники, и таковыми и останемся. Великое нам не по плечу! Увы!

   Пашка вяло поднялся на ватных ногах и скорбно огляделся:

- Сжечь бы все эти бумажки вместе с оловом! Оно хорошо плавится…

- Не вздумайте! Хотя, конечно, лучше было бы сжечь… Да Калерию жалко – сарай сгорит! Один уже сожгли – у Степаниды.

   На Пашку напал горестный столбняк, и Остап еле-еле его растормошил. Пришлось тащить его буквально за шиворот. Очнувшись, Пашка напоследок распинал в бешенстве все радужные бумажки, с чувством попрыгал на них, хорошенько потоптался и тщательно вытер об них ноги. Бендер чуть ли не пинками выгнал его из сарая. К порту бежали уже бегом. Оставив позади все свои горести, беды и несчастья. Впереди их ждала страна вечного, необъятного счастья. Так им хотелось верить тогда. Не будем разуверять их в этом. И читателя тоже. Пусть верят! Что всё у них будет хорошо. Отныне и вовеки веков.   


                ***


   Провожать их на судно пришла вся Лёнькина семья. Калерия притащила с Лёнькиной помощью полные сумки всякой снеди – на дорожку. Слегка подвывая, она по-матерински прижала Остапа с Пашкой к своей необъятной груди и обильно оросила их склонённые головы жгучими слезами.

   Лёнька крепко обнял друзей и ободряюще похлопал их по широким спинам:

- Встретимся в порту Рио-де-Жанейро! Неделю до моего прибытия поживёте у Жоры. Не вздумайте там жульничать – бразильцы народ горячий, за воровство зарезать могут запросто.

   Лена поцеловала друзей в щёчку и горько заплакала. Калерия не выдержала и завыла низким басом. Тут же в тон ей загудела пароходная сирена таким же низким, густым басом. Так они и выли в один голос и на одной ноте – «Карелия» и Калерия. Где-то далеко тоскливо завыли дачные собаки.

   Пашка зябко поёжился и незаметно перекрестился под рубахой.

- Воет, как по покойнику! – прокричал он в самое ухо Бендеру.

   Командора всего передёрнуло.

- Она чувствует, что мы сюда больше не вернёмся! – проорал он в ответ, приставив ладони у Пашкиному уху.

   И Остапу тоже почему-то захотелось заплакать – во весь голос, как в детстве. Пашка давно уже плакал, просто ревел в три ручья, вытирая солёные слёзы рукавом рубахи. Пароход дал последний пронзительный гудок, отчаянно сотрясаясь от натуги.  Порт содрогнулся. Облака в испуге разбежались. Солнце зажмурилось. Собаки в ужасе замолкли. Оглушённые чайки попадали в море. Море заволновалось и глухо зарокотало. Тополя затрепетали и сбросили листья.

   Калерия торопливо сунула друзьям тяжёлые сумки, и они бегом взбежали по трапу, который уже начали поднимать на борт. Лена, спотыкаясь и падая, побежала вдоль берега, прощально махая им вслед голубой косынкой. Глядя на её маленькую жалкую фигурку, Остапу уже не хотелось пренебрежительно изречь:

- Прощай, моя серая Русь!

   Хотелось почему-то совсем другого. Прильнуть снова к материнской груди Калерии и остаться ненадолго в городе.  И вернуться к ней на дачу. И пожить там ещё недельку-другую. В горле стоял ком. Вспомнилось зачем-то босоногое детство. И покойная мама графиня.

   В подавленном настроении друзья долго стояли у бортика, до боли в глазах вглядываясь в очертания родных берегов, пока они не исчезли в туманной дали. Теперь Пашка очень хорошо понимал Жору. И ему страшно захотелось спрыгнуть с борта корабля и вплавь добраться до берега. Стиснув зубы и сжав кулаки в карманах, он с трудом удержал себя от этого невольного порыва.

   Бендер положил руку ему на плечо и дружески приобнял:

- Мой милый друг! Когда-нибудь, когда мы станем богатыми и пузатыми, мы приедем на Родину туристами, и навестим этот город, и Калерию с Леной. И вы встретитесь со своей престарелой мамой в Саратове.

   Но он сам в это не верил – он знал, что они никогда не вернутся.



                КОНЕЦ ПЕРВОЙ ЧАСТИ.