В небо

Это писание есть ничто иное, как описание одного искания. История о том, как человеку неготовому к изменениям и выбору дали свободу, которой ему не хватило, чтобы осводить себя от рабства.
Однажды мне выпал шанс прийти в гости к старым друзьям семьи и, потому что они были мне близки и важны ещё с детства, я не решился дать отказ.
Находились они за городом в одной деревне, чьё название уже стерлось из истории и более о нем никто не вспоминает и не знает, пожалуй, кроме старожилов этого самого поселения. Впрочем несмотря на всю свою безысвестность и пропащий статус,  деревушка не прибеднялась колорит своих видов, которые открывалиь как на проселочной дороге ведущей к населенному пункту, так и на крышах отдельных домиков испещренных всевозможными узорами. В детстве я часто разглядывал и проводил на их поверхности руками, точно хотел прочувствовать всю яркость и цвет.
Дорога, протянувшаяся вдоль холмов опоясывающих эту деревушку, часто радовала проезжающие машины ухабами и гладкими поворотами. К слову, если ты бывалый автомобилист или велосипидист - ехать по ней тебе будет одно удовольствие. Тут и виды красивые и уставать сильно тебе не придется.
Но в первую очередь, чтобы начать весь этот запутанный рассказ, для меня все ещё являющийся странным и глупым стечением обстоятельств, которые мне хотелось бы принять как простой дурной сон, объяснюсь почему эти самые друзья бросили такой веселый клич и пригласили меня. У них - и у семьи, и у деревни - был свой праздник, который отмечается в кругу исключительно людей близких и родных или тех, кого признали таковыми. Мне пришло письмо с этим за пару недель до предстоящего и я усердно готовился ко всему торжеству с упорством подобным козлу, так как не хотелось удариться лицом в грязь перед родными и "неродными" людьми.
Когда я уже пропустил животрепещущие виды закрытой деревушки и начал спускаться по дороге, минуя, конечно, все ухабы и раслабленно подъезжая к домику, меня встретили совсем незнакомые мне ранее лица. Понятное дело неизвестные люди были этими самыми "чужими", но их глаза мне внушали доверие и отход моего страха неизведанного и непознанного. Первое впечатление - самое главное при знакомстве. Видимо, мы с ними были на одной волне, так что разговор наш был приятен и чист, хотя меня не покидало тревожное ощущение и душевное осязание лицемерия, которое витало в вохдухе. А может показалось?...
Дом у них был по своему красивым - те же узоры, что в детстве, только теперь они казались мне более живыми чем тогда... даже двигались немного, но возможно это лишь моё воображение фантазирует на почве ушедшего времени и несбывшихся мечтаний. По периметру дом укреплялся за счет бетонных столбиков разрисованных под стиль самого дома - каждого нижнего угла тянулись по три линии. Все они тянулись к противополодным друг другу углам, но каждая жила по своему - одна напрямик, вырисовывая четкую линии проходила по грани монолита, другая закручивалась по часовому направлению, третья - против часовой. Крыша угасающим серым шифером образовывала практически идеальную пирамиду - ни каких бы то ни было зазубрин, ни каких неровностей - всё смыкалось на вершине, а из вершины в свою очередь торчала один единственный предмет, демонстрировавший всему люду современность - антенна, чьи железные прутики во все разные стороны время от времени (как я потом мог сам узнать) пугал и крутил ветер, тем самым лишь отдаленно напоминая флюгер с его стрелками и бешенным ритмом жизни.
 - Как давно вы знакомы? - поинтересовались у меня провожатые.
 - Да с моего детства наверное. - пояснил я. - Где-то в два, а то и три года, я приехал сюда с родителями и жил вон в том доме на холме, - моя рука указывала куда-то в неизвестность, а если говорить простым языком - около дороги, где я проезжал, - мы разместились здесь и иногда спускались сюда за продуктами.
 - А почему пришлось переехать? - не уставали расспрашивать они, когда мы уже практически заходили в помещение.
 - Да так, у отца был кризис на работе или, как он сам его назвал, "сущее перегорание" и мы, собрав предварительно заранее все вещи, так как матушка видела его состояние, ринулись в путь. - по житейски рассказывал я и гордо завершил, обернувшись на то родимое место с переполненными воспоминаниями глазами, - сюда.
 - А долго вы тут пробыли?
 - Ни много, ни мало - порядком пяти лет где-то.
Моя память оставляет желать лучшего. Всё про своих бывших соседей помню, а сколько пробыл вместе с ними - вжих - вылетело из головы, словно и не было вовсе. Надо что-то с этим делать, точно надо!
 - Ой, надеюсь теперь всё в порядке! - послышался из глубин громадной утавленной столами и стульями, украшенной самодельными гирляндами и забавными безделушками, усталанной перед дверьми малюсенькой циновкой и под ногами собравшихся величественным и красивым ковром комнаты знакомый для моего сознания голос.
То был голос друга и товарища моего по тем временам, которые всё ещё тепляться в душе моей и являют собой эссенцию чего-то приятного и неповторимого. Звали его старик Карам (ну, как звали он сам выбрал себе это имя и теперь абсолютно каждый привык его так называть) и он был хозяином этого дома. Всякие мои приключения с парнишками по деревне если и случались - только с ним. Сейчас он стал похож на сдобный пряник, а тогда, ещё в моём детстве, я, будучи совсем неразумным и озорным малышом, сравнивал его с крекером. Он часто показывал как сильно могу хрустеть его суставы и пальцы. Нам казалось, что это очень опасно, и время от времени не просили этого делать, чтобы с ним чего доброго не случилась беда, но он гордо по отечски смеялся нам в лицо со словами: "Ничто меня не сломает, запомните мои слова - ничто никогда не сможет сломать простака Карама!".
Обнялись мы с ним и я присел на скамью у маленького подъема за стол, чтобы приступить к празднику и трапезе. У нас с ним нашлось уйму тем для разговоров, так как давно уже не виделись со всеми - ни я, ни мои родители - времени слишком много просто, так что я был неким проводником Карама в мир моих родителей.
 - Как там твои родители, родной мой? - спрашивал он по дружески, - Не забывают старика Карама? Раз уж не приехали, видимо-с, позабывали вы все меня, кроме тебя конечно. - с детской свойственной только ему обидой промолвил старческим голосом старик.
 - Да что ты, старый друг! Никто и никогда тебя не забывает - всё помним да ничего не забываем, - начал было успокаивать я его, - если уж на то пошло - вспомни, как мы с тобой летом порой собирались вместе и бегали за ягодами и цветами в лес и на холме как мы веселились. Вот такое разве забыть? - с улыбкой поинтересовался я.
Он смотрел на меня и в глазах его вставал немой вопрос. Он хотел спросить меня о чем-то, но только оступился и заплакал, глядя прямо в мои глазенки:
 - Спасибо тебе, малыш... Главное, чтоб вы все не форсили.
Этим словам я не придал такого внимания, какого должен был, так как голова была занята другим. Я слишком был голоден.
От меня ехать сюда было очень долго, а так как в последние дни, по странным обстоятельствам, испытывал необыкновенную усталость и лень - я совсем забыл о том, что нужно было взять хотя бы сосиски или колбасу в магазине вместе с буханкой хлеба. Благо, конечно, в машине оказалась упаковка маленьких чипс, которые матушка сделала мне, когда у неё было настроение немного поготовить и пошаманить над таким блюдом на кухне. Зато право нужно сказать, что вышли они совсем без химии и даже так - не потеряли своего замечательного и занимательного вкуса. Но такого сниданка мне не хватило, поэтому мне слышался гул живота, требущего незамедлительно принести ему еды, чтобы заполнить пустоту в своей душе.
Всё шло совершенно обычно.
Малютки бегало друг за другом, пытаясь выиграть в догонялках, а взрослые сидели, томно и деловито смотрели друг на друга (казалось будто бы они играют в игру, которой не было аналогов среди детского спектра выбора - грубая и жесткая игра, где каждый молчит, делая вид слишком сознающего больного человека) и разговаривали на актуальные темы. В общем можно сказать, что около моего места было сгусток всего такого взрослого, зрелого и мудрого, хотя себя к их числу я так не мог причислить. Пока люди обсуждали повышение курса валют, своих детей, смешные ситуации на работе - разум мой погрузился в фрустрацию. Пространство укутало темное одеяло и более мои глаза ничего не различали, кроме очертаний еды и напитка стоящего в бокале передо мной. Есть мне совсем перехотелось и всем чем я занимался это медленным и точечным вырисовыванием из спиральных макарон цветка. Получилось не очень.
 - С вами всё в порядке? - тоненький голосок пробудил меня от раздумий; я протер глаза рукавом и устремил глаза куда-то вниз, но увидел там лишь строгую юбку-карандаш, - Эй, я здесь, сверху... - по подбородку прокатилась волна тепла и чья-то мягкая и чистая рука приподняла мою голову куда-то вверх, в небо.
Молодая девушка с чистыми голубыми глазами глядела на меня с каким-то недоумением и страхом. Впервые упало на голову человека, что на него смотрит Человек.
 - Я здесь, я тут, - продолжал повторять она.
 - Со мной всё хорошо, не переживайте! - моя руку легла поверх её, затем я встал и выпрямился.
А она впрочем была совсем маленькая. Голова её была мне до груди и волосы доходили до моего пояса (видели бы вы их... смотришь и просто диву даешься - честно признаюсь, что смотрел на её волосы также как и она на меня).
 - Ох... - она вся зарделась и теперь она словно искрилась. - Вы не подумайте ничего, просто я увидел, что вы сидите как-то странно и пусто.
 - Это ничего, всё в порядке, не стоит так нервничать из-за меня. Вам это... - следующие слова не могли выйти далее моей гортани, словно комья, они застряли там и не могли двинуться ни вперед, ни назад.
Меня всего душило от этого.
Вдруг она схватила меня за руку, которую я уже успел оттянуть вниз по швам, и потянула на порожек, где громоздились книжные шкафчики похожие чем-то (может своей конструкцией или запахом) на сундуки. Тут моё страдание отступило и я оказался где-то высоко-высоко, да так высоко, что даже пропали страхи и исчезла во тьме зала гнусная фрустрация, чтоб её!
Зал не был прекрасен и царственен, но в нём воздух был преисполнен и пошлостью, и семейным уютом, и ложью, и неизвестностью... Мы вместе с Девушкой стояли и рассматривали всех собравшихся, а когда надоедало - глядели на столы, на явства, на играющих поодаль детей. Одним словом всё это задевало глубь моего сердца, ибо всегда я трепетно наблюдал за всем и чувствовал потаенно сообщение, крик, возглас от тишины, молчания, темноты, игры. Всюду гнездился смысла и обрастал панцырем, который, видимо, мы с ней могла увидеть.
 - Вам стало лучше? - прошептала она и потянула меня за рукав, разворачивая меня всем корпусом к её мягкому и теплому стану.
 - Да, мне намного лучше, спасибо вам большое! - с улыбкой сказал и эта улыбка начала скользить по всему лицу. Улыбка исчезла - челюсть отвисла где-то на 1-2 сантиметра и, поддавшись своей дурной природе, я смотрел в её глаза.
В них иногда появлялись и исчезали черные точки, водовороты цветов и малюсенькие красные ниточки.
 - Что вы делаете?
 - Слежу за глазами.
 - Зачем оно вам надо? - тут она тихо засмеялась, но незлобно, как-то по ребячески. - Или вы скажите - глаза это зеркало души? - теперь её зеркала шутили и призывали меня на что-то.
 -  Отнюдь нет, совсем этого мне не хочется говорить. Просто глаза...
Она немного подтянулась ко мне и перекинула свою руку мне на плечо, я же, совершенно не растерявшись в такой ситуации, обхватил её за талию и прижал к себе.
 - Это нечто...
Теперь её лицо было примерно в паре сантиметров от моего, а губа чуть-чуть ближе.
 - Сакральное...
Она поцеловала меня и по телу прокатилась теплая волна, словно пьешь старое вино. Тебе становится так тепло и прекрасно на душе, что и представить невозможно чего-то лучшего. А хотя нет вот же оно - поцелуй.
И, как только наши губы оторвались друг от друга и я отовдинул от себя в страхе девушку, по дому прокатилась волна страшного звона и шума. Эта какафония звуков походила на взрыв, который случается иногда в горах, когда людям нужна какая-нибудь безумно ценная руда. Представить сложно и больно такое...
Земля... Она разрывается под твоими ногами, деревья опадают великими воинами, а небо над тобой либо умирающе наблюдает за всем, либо вовсе разражается диким и животным плачем. Слезы его сильные и вольные разбиваются о твою нежно-грубую серо-розовую кожу, стекая куда-то вниз, к земле, дабы успокоить её горе и умерить страдание всего сущего. А ты продолжаешь стоять, направляешь взгляд в небо и испуганно стоишь на ногах. Дрожь пробирает твоё тело, ноги сначала наливаются свинцом, а затем тебе хочется пасть на колени в попытках сгладить высшую волю, но под коленями ничего не будет и твоё место будет там, где прогремел бетонный взрыв.
Человек уподобится Животному. Животное уподобится Бездне. Безда поглотить пропащего и падшего творца.
Меж рядов чувствовалось отчаяние и мерзость. Запахи этих черных цветов наполняли грудь каждого человека до краёв, а затем душили их.
Я видел своими собственными глазами, как люди падали навзничь и корчились в припадке странной болезни, после они исчезали, а на их месте появлялась их точная копия, только глаза блестели, как на солнце, цветом черного оникса.
 - Марсель, сын мой... - из темноты проемы навстречу нам с девушкой начала проплывать фигура старика Карама. - Что же ты натворил?
Я смотрел в глаза старикана и не видел там темную пелену. Его глаза блестели, переливаясь от рубиново-красного до изумрудно-зеленоватого, а вокруг светился, будто бы ореол, белый диск.
 - Авия...
Девушка освободилась от моих рук и спокойным твердым шагом прошла меж скамьями и осталась около провидца.
 - Я не хотел, правда, старик Карам, прости ме...
 - Молчать! - голос солнцем прокатился по помещению и отголоском засел внутрь меня. - Не нельзя тебе звать меня Карам, ты не достоин сего произношения... Пропащий ты... Ненормальный ты... Из Самуэля, став темнотой, ты Авуд...
Всю комнату затрясло, но я продолжал стоять. Я впал в оцепенение... Ничего не понимаю и не хочу понимать!
В один момент я остался на маленьком порожке с печью, куда теперь вмещался только я да печь, а старик и девушка остались в другом кубе, который уносился вдаль по проселочной дороге, что петляла по деревне.
Теперь нельзя было медлить...
Голова превратилась в булаву; сжимая всю оставшуюся волю в кулак, я устремился за ними, за ней... Странно, что я понимал как управлять тем на чем передвигался (только машиной я мог нормально управлять). Это средство передвижение было похоже на куб, у которого только нижняя грань осталась видимой, а все остальные стали будто бы невидмыми, но осязаемыми для управляющего.
Мы огибали овраги, перепрыгивали ухабы и поворотах прикладывали все усилия, чтобы не рухнуть. Каждый преследовал свою собственную цель, чьё получение сделало бы их счастливыми.
Я бежал за Человеком.
Человек бежал за Человечеством.
Но мы не пересекались.
Неожиданно в земле образовался дыра и коробка Карам в миг пропала в этой дыре. Страх поглотил меня с головой; я сел на печь на платформе и в порыве злобы и отчаяния нырнул туда же. Моя коробка закрыл проход, а вместе с тем отрубила меня от реального мира - свет погас и я наугад полз в смертельные глубины. Грязь вокруг меня сжималась всё быстрее и быстрее, дыхание начало теряться. По коже прошли мурашки. Перед моими глазами открылась тьма. Таинственная, угрожающая, неизведанная.
Миллионы глаз-искорок устремились ко мне.
Я бежал, бежал со всех ног прочь отовсюду, где я напортачил.
Платформа всё ещё закрывала обзор на улицу так, что даже спиной чувствовалось присутствие чистого укора и осуждения. Действовать необходимо было молниеносно и рука моя опустила в печь и достала оттуда чудо-сферу, чьи переливы напоминали радугу.
 - АВУ-У-У-У-У-У-У-У-У-УД! - громогласно отражаясь от стен, простонал голос.
Ногой я выбил доски платформы и прижал к груди новый трофей. Ноги ступали кавалерийской походкой по новой земле и разум устремлял меня далеко-далеко.
В небо.
Платформа неслась по проселочной дороге, задевая лишь немного ветхие ограды и кувшины, которые чаще всего наполняли молоком. За пару десятков метров от меня стояла лесенка.
 - Сейчас или никогда! - сказал я самому себе.
Прошла моя первая ступень - сердце сжалось и в него вошла первая игла.
Прошла моя вторая ступень - сердце расширилось и в него вошла вторая игла.
Прошла моя третья ступень - сердце сжалось и в него вошла последняя игла.
Я стал подобен птице. Чувствую как несет меня ветер в облачные края, приятные духу моему. Впервые за всё время, что я живу - меня поразила молния счастья.
Я ЖИВОЙ!
 - Авуд-Марсель... - гробовая тишина моего благоговения нарушилась загробным голосом тысячеликого чудища Бездны.
Всё вокруг пронзила боль - глаза стали гореть от хгучих слез неверия, сердце кололо и я чувствовал, что его становится всё меньше и меньше, оно словно уменьшилось до размером самой маленькой блохи, а ноги окаменели.
 - Знай своё место.
С того дня прошло достаточно времени. Никто даже не помнит, что тогда произошло и произошло ли это на самом деле, так как эта история всего лишь легенда, но и слишком скупая и по обидному "реальная", чтобы оказаться действительностью.
Но стоит и по сей день посреди поля громадная статуя счастливого крылатого юноши сидящего на ступенях, которые ни отведут тебя в небо, ни ниспошлют тебя в недра земли.