Perpetuum Mobile

            

  Корабли не должны умирать в затонах, в этих нефтяных болотах – или в бою, или в огонь, на переплавку. Вот «Корчагинцу» повезло, он еще на плаву, должны отбуксировать в Китай, как говорят, «на гвозди». Да, повезло… Здесь, на Камчатке, много погибших кораблей. Громкие имена! «Теодор Нетте» - подтащили к берегу, поставили металлические щиты, злили бетоном - сейчас это шестой причал торгового порта. «Я недаром вздрогнул» …  А трофейный немецкий лайнер – говорят, это был «Адольф Гитлер», а у нас стал «Советским Союзом». Корабли, которые давали названия на карте – «Мыс Африка» побережье - это не на чёрном континенте, это на Восточном побережье Камчатки, там, где проходит незримая граница между Беринговым морем и Тихим океаном.
  Пока Дмитрий Павлович, седеющий, часто впадающий в задумчивость человек, прощался с кораблём, неслышно подошёл его сын.
- Я слышал, его мореманы «попугаем» дразнили! – сказал сын.
- Было дело! У него вдоль бортов наискосок разноцветные полосы намалевали! – отозвался Дмитрий Павлович. – Да и не только за это…
- За то, что всякие лозунги повторял, как попка?
- Макс, в советском строе было много формального, но ещё больше толкового, нужного.
- Ладно, вспоминай! Веночек-то на волны кинешь?
- Брысь… - и сынуля отвалил.
  Какой же это был год? Да, конечно, восемьдесят пятый, он же тогда в море свои тридцать лет отмечал.
  Сын всегда немного иронизировал над его приступами задумчивости. Вот и сейчас Дмитрий Павлович слазил в портфель, нашел фляжечку с коньячком, глотнул для бодрости. Он давно превратил воспоминания не в ожоги совести, а цветное, сладкое, осязаемое действо, когда он слышал голоса, ощущал прикосновения, различал запахи.
   Вот и сейчас натянуло запахом трубочного табака «Кэбстон», это курил после литературных боёв Евгений Игнатьевич, руководитель местного литературного объединения. 
- Митя, задержись на пять минут, - попросил он тогда, до встречи с кораблём.
- Весь внимание…
- Тут такое дело – комсомольцы, беспокойные сердца, просят кого-нибудь из нашего лито в рейс сходить. Как ты на это смотришь?
- Когда? Как надолго?
- Недельки на три с середины января… - пыхнул душистым табачком отец-наставник.
- Это значит… мой день рождения попадает на эти даты. Может, кто-то другой сходит, а то ведь тридцать пять лет, юбилей! – попытался отмазаться Митя.
- Юбилеи, друг мой, начинаются с семидесяти лет, ты ещё успеешь. Посмотришь, как народ в море мантулит, напишешь на эту тему… Команда тебе подбирается – Лёва Лысков со своей рок-группой «Календарь» … знаешь такого?
 - Пересекались на всяких тусовках… С таким народом, да с такой датой – и всё в сухую! Я слышал, у комсомольцев там строго с этим делом… беспокойные сердца… С компотом будем отмечать?
- У тебя же книжка недавно вышла… - сказал, улыбаясь, мэтр.
- И что?
 – Возьми часть тиража…
- Дарить с автографами?
- Ну… было бы неплохо. К тому же на дно портфеля можно положить что-то ещё… а уж сверху – твои стихи.
- Понял. Простите бестолкового, - засмеялся Митя.
- У меня большой опыт – училище, академия, военно-морской флот, пока до капитана первого ранга доберёшься – чему только не научишься, - засмеялся мэтр.
   Агиттеплоход «Корчагинец», так теперь называлось это судно, и вправду, был уникален. На месте бывшего конвейера – зрительный зал с бархатными креслами, вместо кают-компании, где раньше торопливо закидывались жратвой рыбообработчицы и экипаж – теперь кафе с барными стойками, бармен в белой капитанской фуражке, а еще кинозал, сауна, спортзал, лекторий и даже на борту присутствовал нотариус на тот случай, если у кто-то из гостей появится волеизъявление составить завещание.
   Внезапно динамик прокашлялся и сообщил:
- Товарищи поэты и музыканты, к нам швартуется большой морозильный траулер «Сероглазка», через час мы будем приглашать гостей в концертный зал, не опаздывайте на сцену.
  И тут же, как чёртики из табакерки, появились музыканты, пробегая мимо, совали ладошки лодочкой и представлялись:
- Серега, он же Огурец… дядя Стёпа, он же Степан… Лев Борисович, клички не имею.
  Это и была рок-группа «Календарь». 
- Дмитрий, он же Дима, для старшего поколения – Митя, - откликнулся он тогда.
   Лёва со своей командой чётко, как солдатики, разобрали провода, подключили микрофоны и электрогитары, быстренько каждый проговорил хулиганскую поговорку: «Рядом с домом холм с кулями, выйду на холм, куль поставлю». Всё прошло нормально, только Огурец оговорился в матерную сторону и получил леща.
  Потом подошёл уверенный молодой человек в костюме и в галстуке и попросил, коль скоро они не рецензируют тексты, исполнить что-нибудь патриотическое.
- Как получится… - проворчал Лёва.
 Времени оставалось еще минут сорок, и артисты, как их уже пару раз назвали, пошли на верхнюю палубу.
  А там шёл процесс перегрузки зрителей с одного борта на другой. Точнее, зрительниц… Корабельная стрела крана взмывала над кипящей между бортами водой, потом с лихим разворотом и под бабий визг стрела переносила железную корзину с молодыми тётками на другой борт, и они, задирая юбки и весело матерясь выбирались на палубу. Ещё один взмах корабельного крана… еще… публика прибывала.   
  Музыканты отошли в сторонку, осмотреться – море светилось тысячами огней.
- Это не Охотское море, это чёрт знает что, Бродвей какой-то! – сказал Лёва.-
- Никогда не думал, что у нас так много кораблей! – сказал с чувством Огурец.
- Наших кораблей здесь в лучшем случае – одна треть.  А всё остальное – китайские, корейские, японские и прочие суда, - сказал Митя.
- А как они оказались здесь? – удивился Огурец. – Это же наше море!
- Наше, да не всё. Двести миль от берега – наше. Но есть чёрный коридр у этих друзей, заползают и гребут. Считается, что здесь нейтральные воды.
- Пора, мужики. Дима, ты на разогреве со своими стишками! – скомандовал Лёва.
- Как скажешь, командир! Раньше сядешь – раньше выйдешь, - «включил дурака» Митя.
  Весь зал был заполнен молодыми бабами. Митя хотел прочитать главу из поэмы «Русские колокола», но посмотрел на их ждущие, тревожные, жадные к чему-то новому и светлому глаза – и начал:
                Эгейское море на древний размер
                Шумело, Гомеру внимая,
                И грецкие дядьки сходил с триер,
                Мечи на ходу вынимая.
                Любовь утверждали огнём и мечом,
                Прибоем с кровавой пеной!
               И женщина шла, не жалея – о чём! –
              И звали её Еленой.
А потом:
           И до чего докатился ты, сударь –
           Дразнятся, снятся рыжие кудри…
… и ещё с десяток подобных. Слушали хорошо, искренне. Когда он закончил, хлопали минуты три-четыре, это было неплохо.
  Спускаясь в зал, Митя строго сказал:
- Комсомольский начальник сказал: «Патриотичное!» А то кормить не будут.
       Лёва хмыкнул, и они рванули:
       Трудные времена миновали,
       Наступают ещё трудней! – ребята пошли по политике.

- А что? Трудные времена… Актуально! – бодро сказал комсомольский начальник. – Вот, БАМ строим…
  Пока новые зрители взлетали к звёздам железной корзине, публика разбрелась по кораблю. Бутик с сувенирами тёток не заинтересовал, да и не при деньгах, как говорили раньше – деньги за рейс выдавали только по окончанию рейса, в порту. Спортзал – баловство, на конвейере напрыгались, а завещание как-то рановато составлять. Потом их всех пригласили в ресторан – соляночка, люля-кебаб, салатик, кофе – женщинам понравилось. И коронный номер «Корчагинца» – бар: соки, мороженное, американская апельсиновая газировка – вот только название никто не запомнил, толи фата, толи фантик.
  Девки, что помоложе, попробовали охмурять бармена в адмиральской белой фуражке, но парень был кремень – вежливо улыбался.
- А чего они… как-то по половому признаку гостей подобрали? Одни девки, – спросил Огурец.
- Потому что ты – Огурец, а огурцы всегда зелёные! – скаламбурил Лёва.
- Нет, серьезно…
- Понимаешь, Огурчик, корабль большой, закутков много, разбегутся кто куда – ищи их тут… Пятый месяц в море, тут у любого крыша поедет, - вздохнул Лёва.
- А у американцев как? – поинтересовался Огурец.
- Всё тоже самое, только наоборот! – засмеялся Дядя Стёпа.
- Поясни!
- Там на конвейере мужики работают, а природные надобности – это отдельный пароход, чистенький такой бордель.
- Всё ты знаешь, Дядя Стёпа, везде ты бывал… 
  А тут и комсомольский начальник подвернулся.
- Товарищ! – сказал Митя. – Тут такое дело – день рождения у меня. К тому же – круглая дата.
- Ух ты! Юбилей? Поздравляю.
- Спасибо. Только юбилеи после семидесяти начинаются, и то кратные пяти. Так я вот что хочу попросить – можно ли нам в каюте уединиться, посидеть, обсудить творческие планы…
- В принципе можно… только, товарищи, у нас «сухой закон», даже пива не предлагаем!
- Да это мы еще на трапе поняли! Досмотр был серьёзный…
- У меня коньяк, между прочим, отобрали! – проворчал Лёва.
- Вернёмся в порт – заберёте, нам чужого не нужно. А так, под «Фанту», посидеть можно. У вас 17-я каюта? Вам принесут. Соляночка, люля-кебаб… А закончите, не поленитесь посуду на камбуз вернуть.
- Но я, собственно, не голоден… кстати, с днюхой, Дмитрий! Расти большой и толстый! – поздравил ото всех Лёва.
- И тебе не кашлять! –в тон отозвался Митя.
  Стюард обернулся быстро – обед на четыре персоны и столик на колесиках, и салфетки накрахмаленные.
- Ну, вздрогнем! – сказал Митя, доставая из портфеля бутылку армянского коньяка «Арарат».
- Но… как? – спросил потрясённый Лёва.  - У нас даже барабаны протрясли – может звякнет… Чуть было интимный обыск, как на зоне, не организовали…
- Любите книгу – источник знаний! – сказал Митя, - кстати, что есть интимный обыск?
- А это, не к столу будет сказано, когда на зоне вертухай в медицинских перчатках зэку в задницу залазит.
- Зачем?
- На предмет наркотиков и других запрещенных предметов, - пояснил Лёва.
- Не знал…
- И мы не знали, пока на зоне не рассказали! Да ты не шугайся – у нас серия концертов по зонам была.
- Зачем? Тебе на свободе зрителей мало? Ты же, как этот коньяк, не просто з с тремя звёздочками, хоть и местного разлива! – пошутил Митя.
- Будем считать за комплимент! -
  Выпили по единой, разговорились.
-Слушай, Лёва… Я все хотел спросить… Что ты здесь сидишь? – спросил Митя. – Камчатка… надбавки… экзотика… Но это мне интересно, я человек пишущий. Ты же не поёшь про коряков… Ты талант, без дураков говорю… Поезжай в первопрестольную, там безголосые и бесполые мальчики и девочки такие деньги поднимают! За один концерт берут столько, что весь экипаж этого парохода, что к нам пришвартовался за всю путину не зарабатывает.
- Как говорится, где родился, там и пригодился, - усмехнулся Лёва. – К тому же есть мои записи, причем расходятся сотнями. Поднакоплю пару сотен песен, вот тогда… Рвану!
- Ну-ну… А там ребята не парятся: «Белые розы, беззащитны шипы»…  И бабки капают.
  Налили ещё по двадцать капель.
- А ты не задумывался – сборник стихов издать? – спросил Митя. – Я твои стихи знаю, это настоящее. Вот это…
Вот придорожный камень, вот небо над головой,
Хочешь – воюй с волками, хочешь по-волчьи вой… 
- Деньги…  Кто откажется! Но… В данном случае, чукча не писатель, чукча рок-энд-рольщик. А если уж пошла такая пьянка, скажу – мне слава сейчас нужна. Рукописи, конечно, не горят, но их часто выбрасывают на помойку. И чем тогда ты оправдаешь своё короткое присутствие на земле? – резко сказал Лёва. – Здесь меня знают, а там? В Москве-то…  А сам-то ты что успел сделать? Тридцать пять лет…
- Ладно, я именинник, прошу налить! – сказал Митя.
  Выпили.
- Сам я в экспедициях работал, - сказал смиренно Митя. – Писал. Мало, конечно... написалось. Собираю. Накапливаю.
- Не канает за отмазку! – сказал строго Лёва.
- Я оправдаю… дайте подумать… это слабо… это не интересно… Ага, чуть не забыл – я изобрёл Вечный двигатель! Perpetua mobile, - сказал Митя и повернулся в профиль, как на золотой медали Нобелевского лауреата.
- Да брось ты чушь молоть. Все знают, что Вечный двигатель – утопия. Химера, - хмыкнул Лёва.
- Давай, если ты опровергнешь мою теорию, то я… ну сам придумай мне кару. Прыгнуть за борт… прокукарекать со сцены…  А если ты не сможешь опровергнуть моё изобретение, то ты… то ты бороду сбреешь, а то зарос, как моджахед.
- Договорились! Парни, придумайте ему страшную кару! – скомандовал Лёва.
-  Пусть на следующем выступлении он выйдет без штанов! – выкрикнул Огурец.
- Огурец, меня очень беспокоит твоё подсознание. А впереди три недели в открытом море! – огорчился Митя.
- Ладно, хватит трепаться, излагай идею! – скомандовал Лёва.
- Я сейчас тебе всё объясню, а ты попробуешь опровергнуть. Есть карандаш, бумага? Ага … Вот два цилиндра, это сообщающиеся сосуды, только в одном – вода, в другом – воздух. Внутри – достаточно тяжёлые полые шары. Когда шары попадают в цилиндр, где вода – они всплывают, снизу их подталкивают другие шары, и они переходят в цилиндр, где воздух, там они падают и всё начинается сначала. Просто, как всё гениальное.
- Да фигня всё это! – взорвался Лёва. - Рано или поздно вода, как и положено в сообщающихся сосудах уравновесится, и все встанет!
- Лёва, ты же, я знаю, закончил физмат, детишкам физику преподавал… Ты же понимаешь, что это преодолимо – какая-нибудь мембрана, что-то как у фотоаппарата затвор объектива срабатывает…   Не это главное! Главное то, что один и тот же кухтыль… То он всплывает, потому что в одном цилиндре он легче воды, а потом он же в другом цилиндре он вниз падает, потому что он тяжелее воздуха.
- Что? Кто? Есть кухтыль?
- Кухтыли, это большие и тяжелые пластмассовые шары, на сети их навязывают, оранжевые такие… Не отвлекайтесь! Так вот главное – один и тот же кухтыль  то падает вниз, то поднимается наверх.
- Чёрт, я не задумывался над механизмом Вечного двигателя! – начал сдаваться Лёва.
- Каждый человек должен хоть раз в жизни попробовать изобрести Вечный двигатель! – назидательно поднял палец Митя.
– И вообще мне эта борода надоела – чешется… - начал сдаваться лидер рок-группы. – Может, нам, мужики, поменять название? А что? Рок-группа «Кухтыль»! Загадочно и почти матерно. А Вечный Двигатель другой.
- А на самом деле? – спросил Митя. – Так и что есть Вечный Двигатель?
- А на самом деле Вечный двигатель – это творчество. Если это, конечно, настоящее творчество. Нас уже нет, мы умрём, а он до сих пор работает, - сказал Лёва.
  - Ну как с этим было не согласиться! – сказал тогда Митя.
               
     На «Корчагинце» завели швартовы, кажется, собрались тащить в Китай, на гвозди. Дмитрий Павлович полез в карман, достал новенький телефон, нашел в меню «Песни Лёвы Лыскова», нажал кнопочку и…
   Настигает повсюду зевота,
   Дайте же поскорее свет,
    Если в жизни и было что-то,
   То и этого больше нет,
   И лишь только огни миновали,
   Я впотьмах написал на стене:
  «Трудные времена миновали,
   Наступают ещё трудней!»

   И агиттеплоход «Корчагинец» затрубил как раненный слон.

               
                Камчатка – Санкт-Петербург, 2020 г