Священное письмо

          

    Шёл третий год войны  и столько же лет моя семья скиталась
в эвакуации. Судьба забросила нас в мирный уголок Липецкой
области в деревню Ровенка, где проживали добрые и приветливые
люди, благодаря которым мы выжили в те тревожные, голодные
и холодные времена.

    В этой деревне было четыре колхоза. В одном из них, «имени Сталина»,
нашли применение руки членов моей семьи: отца – пенсионера, матери,
старшего брата, сестрёнки и меня. Мне тогда уже доверяли выполнение
разных работ, которые были под силу взрослым. У меня там было много
друзей,  но самым авторитетным был Иван Незнамов, который жил в
 добротном  доме  на берегу реки Битюг. Он был старше меня на два года
и, конечно, намного опытнее в житейских  вопросах. Иван хорошо плавал, нырял. Всему этому я со временем научился у него. Ему были известны
 многие виды съедобных трав, которые мы находили и ели, находясь
в поле. Всё это сближало нас.

    Отец  Ивана погиб в первые  месяцы войны, и мать осталась с пятью
несовершеннолетними  детьми. Материально они были обеспечены
сравнительно хорошо: у них была корова, куры, огород. Конечно,
Ивану приходилось много работать и в колхозе, и дома по хозяйству,
так что на личный досуг времени оставалось очень мало.
   
    У  Ивана в деревне ещё было много родственников. Среди них,  родной дядя Митя. Его не взяли в армию по болезни. Одни говорили, что у него эпилепсия, другие, что шизофрения. Иван за глаза называл его « злой псих».
Кстати, у этого дяди была взрослая дочь Любовь Дмитриевна. Она работала
В нашей школе учителем немецкого языка. Её уроки заметно отличались  других предметов. Она частенько находила время на уроках, чтобы прочитать нам похождения Хаджи Насреддина. Мы с удовольствием слушали эти весёлые истории.

    Помню, как у неё на уроке разучивали только что опубликованную в газете песню  «Прощай любимый город». Пели всем классом. Было очень трогательно и интересно. Но и немецкий язык мы старательно учили, не подводили свою учительницу. Знали, что «Halt! Hande hoch!», в переводе  означает: «Стой! Руки вверх!». И удивлялись, как могло такое  ласковое слово «Kuchlein», в переводе цыплёнок, присутствовать в языке нацистских убийц?

    Так вот, дядя Митя, отец Любови Дмитриевны, был заядлым рыбаком.
У него была вместительная лодка, с помощью которой он расставлял 
свои сети по реке, и, периодически забирал улов. Надо сказать, что рыбы
в  Битюге, в то время было очень  много. И дядя Митя иногда, в помощники
себе, брал Ивана. Однажды, в начале  июля  сорок третьего, мы с Иваном
возвращались с поля, где собирали кремниевые камушки, с помощью которых высекали огонь. Он предложил мне заночевать у него дома,на  сеновале. Я знал, что мой старший товарищ никогда не делает
непродуманных предложений; за ними всегда что – то должно последовать.
Так было и на этот раз.  - Сегодня ночью, - заговорил Иван,-
неплохо было бы прогуляться на лодочке и, заодно, поинтересоваться
что там попалось в вентеря дяди Мити.- Я ещё никогда в жизни не катался
на лодке ночью, поэтому предложение было поддержано безоговорочно.
 
- А как мы узнаем время? – спросил я – мы же можем проспать.
Как, как, да так… Крылатые будильники разбудят. Я думаю, что
встанем после первых петухов. Это я беру на себя,- подытожил Иван.
Уже смеркалось, когда мы подходили к его дому. На западе
По всему горизонту было сплошное зарево, иногда с яркими всполохами, как зарница, и слышались глухие звуки не смолкающей канонады. Начиналась историческая Курская битва.

   Мы остановились и долго смотрели на это таинственное страшное
зрелище, перекинулись своими понятиями о происходящем,и вошли в дом.
Мать Ивана угостила нас молочным овсяным киселём, и мы отправились на сеновал.

   Одурманивающий запах свежего сена располагал к душевной беседе, но она
только началась сразу и закончилась, потому Иван сказал, как ему становится страшно, когда подумает о том, что если о нашей операции узнает «псих».
Он же нас поубивает! После этих размышлений, моё романтическое настроение сразу сникло. Мы, молча, долго ворочались и никак не могли уснуть.

   …Проснулся я от толчка в плечо.- Вставай,- скомандовал Иван, - слышишь,
петухи поют. Ох как хотелось спать.
-И зачем только согласился на эту прогулку,- сожалел я. Но долго раздумывать
 не пришлось. На это просто не было времени. Через пару минут мы уже шли берегом туда, где была пришвартована лодка дяди Мити. Над нами висела бледная тарелка луны, освещая всю местность матовым светом. На западе всё также пылало зарево войны, и слышались гулкие звуки канонады. А здесь,в деревне, было тихо, тихо.
На зеркальной поверхности реки, там, где отражалась полоска лунного света, спасаясь от хищников,изредка выскакивала из воды мелкая рыбёшка.

    Наше внимание привлекали красивые мелодии, в  исполнении женских голосов, доносившиеся с  «пяточка», где по вечерам на отдых собиралась молодёжь. Наслаждаясь божественной красотой природы, мы обошли прибрежные заросли кустарника,  и вышли на чистый песчаный берег, у которого стояла лодка дяди Мити.

    Мощная цепь и большой амбарный замок удерживали её от всякой непогоды и возможного хищения. Не теряя времени, Иван подошёл к замку и попытался открыть его без ключа, объяснив это тем, что дядя Митя часто имитирует закрытие замка, рассчитывая, что сама его массивная форма должна отпугивать злоумышленников.
Но замок не поддавался. Иван стал нервничать, прилагая более мощные усилия, дёргал его, пытался рывком оттянуть дужку от корпуса замка, и всё бесполезно.
Он предложил мне попробовать. Я сделал несколько рывков, подёргал, покрутил,
убедился, что замок закрыт надёжно, сдался. Иван пошёл к кустам,где под камнем, по его словам,  дядя прячет ключ; в темноте там рылся, искал, бурчал себе под нос, но вышел ни с чем.
 
    - Всё получилось глупо. Надо было мне днём всё проверить. Пойдём домой,- зло сказал Иван, и  мы  молча прошли шагов пятнадцать.Вдруг он остановился и говорит: - Стой! А что ж я письмо не попробовал. Вот же у меня «Священное письмо», - и он достал из кармана аккуратно сложенное в треугольник письмо. Он побежал к лодке, положил на левую ладонь этот треугольник, сверху его замок, правой рукой потянул за дужку, и произошло чудо: замок открылся! На моих глазах, как в волшебной сказке свершилось чудо!

   – Вот тебе и «Священное письмо», - сказал Иван.
У меня такое письмо тоже было дома. Я сам переписывал его в нескольких экземплярах и раздавал людям, но при себе не носил.

     Содержание письма я хорошо запомнил. Оно начиналось так: «Священное письмо», спущенное с небес на землю в эти суровые дни испытаний предназначено для спасения душ мирских.
   «Священное письмо» имеет всемогущую силу воздействовать:
- там, где безнадёжность – сеять надежду,
- там, где сомнение – сеять веру,
- там, где тьма – сеять свет,
- там, где печаль – сеять радость.
Радуйтесь всегда в Господе; не заботьтесь ни о чём, но всегда в молитве и прошении с благодарением открывайте свои желания пред Богом, и мир Божий, который выше всякого ума, соблюдёт сердца ваши и помышления ваши  во  Иисусе Христе. А дальше описывались его чудодейственные силы против всяческих болезней, заговоров, против бесовских деяний, а также приводились примеры такого рода: Это «Священное письмо» привязывалось на шею собаке, и в неё производили множество выстрелов, пули обходили её. Собака оставалась живой. Я знал, что многие наши односельчане, уходя на фронт, брали с собой такие письма. И всем было понятно: никто не хочет
умирать. Веришь или не веришь, а на всякий случай припрятывали его в кармашек там, где бьётся сердце. Так вот, когда Иван радовался удаче и сказал, что сейчас отправимся, я поинтересовался: - А где же вёсла?

  – Дядя Митя вёслами не пользуется, - ответил он, перейдя на шёпот,- у него
для этой цели где – то в кустах запрятан шест. Он им упирается в дно, и так, отталкиваясь, добирается от одной к другой снасти.

 Шест Иван нашёл быстро, и мы, столкнув лодку с берега,отчалили в путь.
Луна продолжала проливать свет на землю и я, с её помощью, мог  наблюдать красоту прибрежных зарослей реки и звёздное небо. Вокруг стояла такая тишина, что каждый всплеск воды от опускаемого в воду шеста, казалось, слышался по всей округе,
и его мог услышать дядя Митя и прибежать, чтобы выместить всю свою злость за совершенную дерзость. В режиме страха мы следовали от одного вентеря к другому и, когда Иван выбирал из них добычу, я впервые узнал название этих рыб. – Ты смотри, какой сазан, или язь, или налим, - говорил он, - какой красавец!
 
   Правда рыбы было не так уж и много, как часто слышал племянник от своего дяди о богатых уловах, но это могло быть и потому, что он недавно вытрусил свои снасти. Пять вентерей освободил Иван, а к другим добираться не решился, потому, что занимался рассвет. Вскоре мы вернулись к причалу, и, внимательно осмотревшись
на местности; не ожидает ли где – нибудь за кустом «псих».

   Убедившись, что никого нет, пришвартовали лодку, собрали в рубаху рыбу, и возвратились на исходный рубеж.  Там, во дворе, Иван разложил рыбу на две кучки, таким образом, что одна была заметно больше другой, взял длинный пруток,
похожий на удочку, и сказал: - Чтоб было всё по – честному, мы сейчас померяемся. Чей кулак будет сверху, того вот эта кучка, - он указал на большую, - согласен?
   – Согласен, - ответил я.

   Иван первым обхватил снизу прут, я за ним, и так поочерёдно мы мерили до самого верху. Мой кулак оказался последним, но он категорически был не согласен, и сказал:
   - Вот видишь ещё несколько миллиметров свободных выглядывают.
   И стал, чуть придавливая мой кулак,  мизинцем обхватывать этот еле заметный миллиметр, и ухватил.
   – А теперь убери свою руку, - сказал Иван. Я убрал, и прут, как намагниченный остался висеть в его руке. Спать в этот раз нам уже не пришлось, потому что наступил рассвет, и моему другу надо было отгонять корову в коллективное стадо.

   В этот день в моей семье была большая уха, жаль только, что
посолить было нечем.