Карл ван Штомп - писатель-самоучка. Отрывок

Не так давно нас настигла печальная весть о кончине малоизвестного автора трудов «Апология Павича» и «Апология Кафки» голландского писателя Карла ван Штомпа, смерть которого, как и в случае с остальными представителями рода человеческого, была предсказуема, но всё же оказалась внезапной.

        Труды его являют собой дичайшую смесь исторических, лингвистических, а также псевдоисторических и псевдолингвистических изысканий за пределами обыденного человеческого сознания. Мне кажется, что отсутствие интереса к данному автору как со стороны земляков, так и за пределами его родины не в последнюю очередь обязано именно этому обстоятельству.

        Я же (да и не только я, полагаю) могу по праву назвать К. ван Штомпа своим вдохновителем и наставником на нелёгком писательском пути. Отдавая дань его настойчивости и мужеству в постижении последних истин, разгадке вопросов, ставящимся им и только им одним самому себе, автор принял на себя труд составления энциклопедии произведений Штомпа[1].

        Так, перу его принадлежат такие шедевры, как «Старческие годы Мао», где он описывает окутанного лёгким флёром медикаментов разжиревшего коммунистического императора Поднебесной, развлекающегося под звучание сяо и гуциней с косоглазенькими симпатяшками в военной форме. Необузданная фантазия К. ван Штомпа перенесла его в святая святых – опочивальню Мао (оприходовавшего одну за другой девиц в тщетных поисках бессмертия), реальное проникновение в которую привело бы писателя к бесславной и скорой смерти.

        «Муж Евы Браун» - вторая по хронологии книга писателя о тех немногих оставшихся ему часах жизни человека, женившегося 29 апреля 1945 г. на небезызвестной прадочери первой женщины, являющейся одновременно её тёзкой, Еве Браун, для того, чтобы на следующий день, 30 апреля 1945 г., покончить жизнь самоубийством.

        Писатель рассуждает, о том, чем было обусловлено такое нестандартное решение – жениться за несколько часов до смерти? – выдвигая гипотезу о том, что Гитлер таким оригинальным способом хотел умилостивить католического Бога.

        Идя далее в своих размышлениях, Штомп приходит к выводу о том, что в глубине души Гитлер всё-таки вовсе не хотел быть грешником.

        Ещё несколько вопросов тревожили до глубины души писателя. Отчасти они так и остались без ответов, несмотря на предпринятое писателем фундаментальное исследование чувств и мыслей мёртвого мужа Евы Браун. Что чувствует низвергнутый вождь в последние часы жизни? Как долго в голове Гитлера созревал план самоубийства? Созрел ли он ещё до женитьбы на Еве или же после, когда Гитлер был уже порядком измотан семейной жизнью?

        Безусловно, центральной темой книги являются всё же предполагаемые чувства и мысли Гитлера – развенчанного вождя и тирана. Теме этой посвящены примерно 200 страниц эссеистического шедевра Штомпа. Ближе к концу своих занудных рассуждений он приходит к постулированию теории «комплекса Гитлера», через понятие которого он пытается объяснить феномен стремления к бессменному правлению лиц, возглавляющих государства, находящиеся восточней Западной Европы.

        Вкратце суть его умозаключений сводится к тому, что все вожди, императоры, кормчие и т.д. стремятся сохранить за собой свои должности до самой гробовой доски, дабы не испытывать тех мук, которые испытывал Гитлер в течение достаточно незначительного промежутка времени, равного, как утверждает Штомп, одному дню, оказавшихся однако достаточными для него, чтобы реализовать план окончания жизни самоубийством.

        «Можно лишь представить, насколько невыносима жизнь человека, когда такие муки отстранённого, развенчанного, забытого всеми властителя, преследуют его не один день, а месяцы, годы и даже десятилетия!» - пишет Штомп в своём эссе.

        Именно феномен стремления любой ценой удержаться у власти голландский писатель достаточно смело считает своим происхождением обязанным «комплексу Гитлера».

        Далее можно перечислить труд писателя с весьма нескромным названием «Мой брат Борхес», в котором тот повествует, что многие творения Борхеса, начиная от цикла стихотворений в прозе «Пыл Буэнос Айреса» и заканчивая «Алефом» и «Пьером Менаром, автором Дон Кихота» пришли Штомпу в голову ещё до их прочтения[2].

        Как успел понять автор, у Штомпа с небезызвестным аргентинцем, уроженцем Буэнос-Айреса Х.Л. Борхесом были довольно-таки сложные отношения. Это следует хотя бы их того факта, что, называя Борхеса своим другом, писатель, тем не менее, не посвящает аргентинцу какой бы то ни было «Апологии».

        Чем обусловлено возникновение таких чувств к Борхесу со стороны Штомпа, нам невдомёк. Писатели, как известно не встречались, по крайней мере в окружающей нас видимой Вселенной, а также не вступали в какую-либо полемику. Нельзя исключить, что в Борхесе голландец видел некоего конкурента в сфере построения миров-фикций. Однако же на этот счёт мы можем строить лишь догадки.

        Штомп в нескольких кратких эссе со всей очевидностью пытался развенчать миф о глубокой и яркой фантазии великого аргентинца, закончившего свои дни в Швецарии. В своей миниатюре «;» писатель убедительно доказывает, что изложенное Борхесом в его рассказе «Алеф» не представляется возможным, по зрелому размышлению, признать ни сумасшествием, ни даже особо высоким полётом фантазии, ибо изложенное твёрдо зиждется в своём основании на вполне земных вещах.

        Здесь, как полагает автор, необходимо обратиться непосредственно к тексту эссе Штомпа. Так, он указывает, что «название рассказа Борхеса – первая буква арабского письма. Она же означает и единицу. Вместе с тем, стоящий, как перст посредь листа бумаги, он, «Алеф», не произносим. Звук он даёт только в сочетании с другими знаками арабицы (огласовки и «хамза»). Он – мост, проложенный меж Небом и Землей. Он же включает в себя и Небо, и Землю.Он рвётся ввысь и ниспадает вниз.Ограниченный, он подразумевает бесконечное.Совершенно простой, точнее, совершенный в своей простоте, он означает Начало.

        Итак, непроизносим (невыразим) и включает в себя идею всего сущего. Это как раз то, что витиевато выразил в своем рассказе Борхес».

        Примерно таким же образом Штомп доказывает, что рассказ «Фунес, чудо памяти» имеет в своей основе совмещение идей китайского иероглифического письма и не десятичных систем счисления.

        В книге «О чудовищном различии в мировосприятии и мышлении народов Ближнего и Дальнего Востока» писатель, на примере написания цифры один – «;» у арабов и «;» в Японии и Китае, призывая на помощь сравнения культурологического, исторического и других планов, на пятистах с лишним страницах обосновывает, доказывает, полемизирует с невидимым собеседником, делая для того очевидным, что указанные в названии книги различия огромны и не в последнюю очередь обязаны своим появлением разницей в написании числа «1» - мысленного представления отдельного абстрактного объекта, являющегося одновременно наименьшим натуральным числом.

        Аналогичным образом писатель обосновывает разительные различия и постоянные конфликты между семитами и окружающим их арабским миром частным случаем различия написания первой буквы алфавита – «алеф». Напомним, изображение алефа в иврите выглядит «;», а в арабице «;». Различие написания, по мнению автора, и приводит к столь разительным противоречиям в мировосприятии и в изложении картины мира, со всеми вытекающими отсюда последствиями.

        Далее, в обширном труде «Что немцу молоко, то арабу – соль» Штомп, в свойственной ему саркастической манере, зачастую переходящей в откровенно шовинистическую, сравнивает слова разных языков, созвучных при произношении, однако зачастую имеющих противоположный смысл.

        В частности, в книге имеется заметка с парадоксальным наименованием «Почему в Китае так много Хуанов», которая может привести неосведомлённого читателя к ложному умозаключению, что в Поднебесной много испаноязычных граждан.

        Полагая себя, по-видимому, утончённым лингвистом-остряком, писатель развёртывает нить своего объяснения феномена, приведённого им в названии заметки, с посылки о широком распространении суждения о том, что китайцы имеют желтоватый оттенок кожи. Это приводит к тому, что китайцев зачастую называют «жёлтыми». Слово, созвучное с испанским именем «Хуан» в китайском языке означает «жёлтый» (;). Таким образом, в самом названии заметки кроется как парадокс (для неосведомлённого читателя), так и риторический вопрос (для читателя осведомлённого).

        Это же в полной мере относится и к названию книги. «Milch», звучащее как «мильх», с немецкого переводится как «молоко», а «;;;;;», звучащее практически таким же образом, с арабского переводится как «соль». Таким образом, в названии книги кроется, опять же, как парадокс (для неосведомлённого читателя), так и банальнейшее утверждение (для читателя осведомлённого).

        Следует признать, Штомп – писатель уникальный. Так, в 2000 году он опубликовал ненаписанное произведение. В литературном журнале «Вестник голландских высот» под названием рассказа «Толкование времени» и фамилией автора красовалось несколько пустых страниц.

        Некоторые критики бросились комментировать очередное творение писателя, причём мнения критиков разделились. Ряд статей взахлёб расхваливало произведение: «Штомпом опубликован весьма и весьма символический рассказ, красноречиво показывающий, что толкование времени – занятие неблагодарное и, по сути, невозможное», «сквозь чистые страницы журнала нам улыбается Будда».

        Более скептически настроенные критики указывали, что «этот, с позволения сказать, писатель, окончательно исписался – он уже на пустом (в прямом и переносном смысле) месте изображает глубокомыслие и загадочность».

        Между тем, как нам кажется, символизм рассказа заключался всё-таки в том, что Штомп, оплатив из своих скудных запасов публикацию задуманного им творения, не смог уложиться в срок, не успел написать его к моменту вёрстки журнала и редактор принял волевое решение действовать в рамках подписанного с писателем контракта.

        Поскольку из контракта были почерпнуты сведения о названии рассказа и авторе, а также о предполагаемом объёме творения, оплаченном писателем, под заглавием и фамилией автора красовались десять страниц абсолютно белой бумаги.

        Конечно же такое волевое решение редактора привело, насколько известно составителю путеводителя, к тому, что Штомп в дальнейшем не присылал в редакцию «Вестника голландских высот» рассказы для публикации. Вполне вероятно, что это впоследствии привело и к полному отказу Штомпа от публикации своих произведений, однако тут мы вторгаемся в область домыслов и предположений.

       Известным исследователем творчества практически неизвестного автора, о котором здесь ведётся речь, найдено также несколько томов эпиграфов, которыми, как представляется, писатель хотел украсить свои творения, однако по тем или иным причинам не смог этого сделать. Это обусловлено, скорее всего, краткостью пребывания на земле человеческого существа, включая и существо К. ван Штомпа, на реализацию всех проектов которого потребовалось бы не одно тысячелетие.

       Здесь автор приведёт лишь некоторые, показавшиеся ему наиболее интересными, эпиграфы. Хотя к какого рода произведениям они могли бы подойти, нам остаётся лишь гадать.
1.
Моя жизнь – вечная ночь… Умирая, я мог бы воскликнуть,
как Ахиллес: Dubistvollbracht, NachtwachemeinesDaseins!
С. Кьеркегор
(Греческий Ахиллес говорит на немецком – это идея,
которую необходимо использовать! К. ван Штомп)
2.
           …и социально-экономические проблемы гонки вооружений…
                В докладах рассматривается эволюция ядерных арсеналов
                и социально-экономические проблемы гонки вооружений…
                В докладах рассматривается эволюция ядерных арсеналов
                и социально-экономические проблемы гонки вооружений…
                Depeche Mode – To have and to hold.
3.
Писатель в своих творениях
приводит лишь свою точку зрения,
с которой он, в общем-то,
не согласен.
Г.А. Серов
4.
Здесь, по идее, должна быть размещена фотография
Хорхе Луиса Борхеса на ступеньках, ведущих в подвал дома
Карлоса Архентино, где, как известно, тот обнаружил в своё время Алеф.
На губах Борхеса тень неуверенной улыбки, ибо он убеждён,
что его знакомый – обычный сумасшедший, который толкает
его на какую-то бессмысленную авантюру.
Слыханное ли это дело – иметь в подвале некую
точку пространства, где, не смешиваясь,
находятся все предметы, которые можно видеть со всех сторон!
Фотография здесь, тем не менее, не приводится,
в связи с отсутствием согласия потомков фотографа,
запечатлевшего сей исторический момент,
на её бесплатное размещение в конце рассказа,
который одновременно является его началом.
Впрочем, как я полагаю, желающие могут
найти данную фотографию
на просторах Интернета
(;).
5.
Вот, все талдычут, что пессимист
– это тот, кто говорит:
«хуже не бывает»,
а оптимист – это тот,
кто говорит «бывает и хуже».
Я же говорю вам, олухи,
что любой оптимист
является пессимистом
в силу того, что он допускает
худший вариант развития
событий, а любой пессимист
является оптимистом в силу того,
что он худший вариант развития
событий не допускает.

Ересиарх Мисрандил Богохульник

Конец эпиграфов.

         Ближе к концу своего земного пути, писатель решил заняться более глобальными проектами, чем написание эссе и «апологий». О них мы можем судить по незаконченным записям, найденным после его смерти и частично уничтоженным его родственниками. Вместе с тем, несмотря на гибель, как полагают многие исследователи его творчества, значительной части наследства писателя, даже по обрывочным и разрозненным остаткам его творений мы можем судить об обширности задуманного.

        Так, среди записей, хранящихся в библиотеке родного города писателя, Арнхема, можно обнаружить начальные страницы его труда «Генеалогия рода человеческого», в котором, как усматривается из этих записей, писатель взялся за описание генеалогического древа своей семьи, а также генеалогического древа соседки по кровати. Однако он, по всей видимости, поняв всю бесперспективность сего занятия забросил составление такого обширного труда. В ряды своих сторонников ему не удалось завербовать своих учеников и последователей, которые, как известно, в последние годы жизни отвернулись от всё более замыкавшегося в себе писателя.

        Далее, мы можем видеть из сохранившегося практически целиком творения «Генеалогия песчинки, обнаруженной автором на берегу марроканского побережья Атлантического океана в районе Каф Ляхмам». Разумеется, приключения песчинки и её происхождение, берущее своё начало в глубине неисчислимых веков, является целиком и полностью плодом фантазии Штомпа, поскольку сведения о такой истории вряд ли осознанно можно найти в какой бы то ни было библиотеке мира.

        Взяв за основу романа гипотезу о том, что песчинка, оказавшаяся на берегу океана, была перенесена из внутренних пределов Сахары, Штомп описывает как она, став такой, каковой она является в настоящее время, ещё в пятидесятом веке до Рождества Христова, переносилась на лёгких крыльях ветров по пространствам громадной пустоши и видела на своём веку, словно в трубке калейдоскопа, перемещения доисторических племён Северной Африки, зарождение, расцвет и угасание Египта фараонов, Карфаген, римские легионы, а затем и приход Ислама, англичан, французов, Сервантеса и Камю, выдуманную Доде высадку Тартарена, танковые колонны Вермахта, «арабскую весну и зиму» и многое, многое другое.

        Чуть не забыл!

        Автор путеводителя по произведениям Штомпа чуть не забыл о серии его «апологий», которые следует воспринимать не как оправдание, но как восхваление, временами даже чрезмерное, любимых писателей Штомпа – Кафки и Павича.

        Ничего апологического в «Апологии Кафки», честно говоря, обнаружить не удалось. Это, скорее, попытка совместить сюжеты «Превращения», «Процесса» и «Исправительной колонии» на некоем, известном только Штомпу, уровне.

        Так, главный герой «Апологии…», Франц, сначала превращается в жукообразное существо, затем его судят за это, а может, и не за это, однако после этого не приканчивают «как собаку», а обрабатывают на адской машине из «Исправительной колонии».

        В ходе казни Франц понимает, за что его осудили, однако, поскольку рот (точнее, мандибулы, лабрумы и лабиумы) у него заткнут, читатель так и не узнаёт, осудили ли его за то, что тот превратился в жука или за какое-то иное прегрешение.

        Равным образом не удалось обнаружить ничего апологичного в «Апологии Павича». Составлена она из двух глав, первая из которых состоит исключительно из вопросительных знаков, а вторая – из восклицательных.

        Вот, собственно, и весь обзор произведений Карла ван Штомпа, Если кому не нравится сей путеводитель, он может его и не читать.

        Что же до нашего суждения о творениях этого малоизвестного сочинителя, то мы можем лишь констатировать, что ничего особо выдающегося Штомп не написал за всю свою не слишком короткую жизнь. В ряде мест в книгах данного писателя создаётся впечатление, что он бодрствует во сне и забывается наяву – настолько неясны, непонятны и загадочны смыслы и замыслы его произведений.

        Хотя в начале путеводителя его автор счёл и назвал Штомпа своим учителем, к концу путеводителя автор сменил точку зрения на прямо противоположную и, в общем-то, полагает, что совершенно напрасно взялся за труд написания сего опуса. Пожалуй, он его даже бросит в топку перед публикацией!


[1] Энциклопедия – это, пожалуй всё-таки, слишком громкое название для простого путеводителя. [2] Нет, всё можно понять – зачастую мы находим в книгах те идеи, которые пришли к нам в голову буквально за день-два до прочтения о них в книгах, но мы же не трезвоним об этом во всеуслышание и не называем авторов книг, в которых оказались идеи, помысленные нами до их прочтения, своими братьями и сёстрами!