Тайны женского понимания

* * *
Доктор математических наук Любовь Никаноровна по-хозяйски зашла в кабинет, на двери которого значилось: «Заведующий кафедрой Суровый Роман Павлович», - и замерла... Ее глаза сделались большими... Ну, не совсем так, чтобы на пол-лица, но гораздо больше обычного. В них за несколько мгновений выразились, сменяя друг друга, сначала шок, потом недоумение и, наконец, возмущение.

- Чтооо это?..

Роман Павлович оторвал взгляд от журнала и посмотрел в направлении ее указательного пальца, туда, где на стене, на только ему доступной высоте висела табличка: «С женщиной спорить, что поросенка стричь: шерсти нет, а визгу много».

- Это, сударыня, народная мудрость.

- Это возмутительно! Немедленно снимите!

- У Вас, Любовь Никаноровна, очень красивый голос, особенно, когда Вы негодуете, - и, сменив улыбку на мнимое равнодушие, заведующий кафедрой вновь уставился в журнал.

Любовь Никаноровна постояла еще немного, как оказалось, в ожидании действий Романа Павловича, но, начав осознавать, что для него она в этом кабинете уже не существует, направилась к двери, бросив напоследок:

- Вы не снимете, значит? Нет?.. Хорошо, я иду к директору!

* * *
Вечернее пребывание в ресторане ощутимо тяготило Сурового. Но избежать мероприятия не удалось: он получил личное приглашение от коллеги, отмечавшего День рождения.

Две молодые преподавательницы сидели за противоположным краем стола и, украдкой поглядывая на Палыча, о чем-то пытались договориться. Вернее, на что-то решиться. Потому как одна, - к слову сказать, кандидат математических наук, - неоднократно отодвигала стул и порывалась встать, другая - кандидат филологии - тянула ее за рукав, возвращая в прежнее положение. Но вот, похоже, пришли к чему-то общему, синхронно опрокинули в себя оставшееся в рюмках, поморщились и так же синхронно посмотрели исподлобья на философа.

Честно говоря, такой женский взгляд - из под чёлки - всегда наполнял сердце Сурового каким-то эротическим восторгом. Даже сейчас, когда с видимым боевым настроем, огибая неуклюже танцующих в банкетном зале коллег, обе девушки приближались к нему, для верности вцепившись друг в дружку руками.

Они сели на временно свободные стулья в паре метров от Романа Палыча, сели как-то бочком, не переставая держаться друг друга. По всей видимости, они в любой момент готовы были бежать.

Вообще, Суровый с недавнего времени уже не удивлялся такому поведению молодых коллег: как оказалось, его почему-то побаивались не только студенты, но и молодые преподавательницы. И это только умиляло, хотя и порождало вопрос: а с чего бояться коллегам-то?

Нет, очевидно, преподавательницы не пришли к твердой решимости реализовать то, ради чего подсели к Суровому: они замялись, несколько раз переглянулись и, похоже, готовы были даже все "отмотать" назад и вернуться на свои места. Сдерживало их лишь то, что они сидели, сцепившись руками. Бежать так, видимо, было бы крайне не удобно.

Наконец, обе вдохнули, вжали головы в плечи, и математик проговорила:

- Роман Павлович... А правда, что Вы всех женщин овцами называете?

Несмотря на большой опыт общения с женщинами, такой вопрос застал Палыча врасплох. Он перестал жевать, отложил вилку, оставив в руке только нож.

- С чего вы это взяли?

- Так у Вас в кабинете, говорят, табличка висит, - косясь на нож, робко включилась в разговор филолог, - мол, с женщиной спорить как овцу стричь, визжать будет. Громко.

- Да, - подтвердила математик. - Громко... Визжать... Там так и написано.

То ли девушки заметили в Суровом легкое замешательство, то ли спиртное стало вершить в их головах свое туманное дело - они заметно расслабились. Отодвинув локтями тарелки, обе почти разлеглись на столе, кокетливо подперев щеки ладонями.

- А, воот вы о чем, - наконец, сообразил Палыч.

Он взял вилку, поднял ее на уровень глаз и, прищурившись, взглядом сквозь очки оценил степень заточенности ее четырех зубцов.

- Но там не так написано.

С этими словами Суровый воткнул вилку в сочный кусок говядины, ножом отрезал от него ломтик и картинно, ножом же, отправил его себе в рот, лязгнув зубами по стальному лезвию.

- Ой, не делайте так!.. - встряхнулась всем телом филолог. Суровый же, словно не замечая такой реакции, поднял бокал красного вина:

- Присоединяйтесь.

- Н-нет, Вы сначала... нам объясните! Почему Вы нас овцами называете?

С невозмутимостью во взгляде, Роман Павлович сделал глоток вина, отставил бокал и дожевал мясо.

- Слушайте внимательно, дамы…

Он выдержал еще одну паузу и не спеша промокнул губы белоснежной салфеткой. Потом поднял указательный палец кверху и процитировал:

- "С женщиной спорить, что поросенка стричь - шерсти нет, а визгу много".

Преподавательницы сначала замерли, а потом, кажется, стали про себя повторять услышанное.

- Нееет! Там не тааак! - запротестовала филологиня. - Мы с мужем в Интернете смотрели, там что-то про овцу было!

- Про овцу! - подтвердила математик, кивнув головой почти до столешницы.

- Так вы говорите про надпись у меня в кабинете или про фразы в Интернете?

- У Вас в кабинете, конечно!

- Тогда, дамы, еще раз. Слушаем внимательно.

И Роман Павлович повторил медленно, с расстановкой, тщательно проговаривая каждое слово, особенно выделяя «по-ро-сён-ка».

Девушки слушали его, синхронно кивая каждому слову. Потом переглянулись, выдержали осмысливающую паузу и, округлив глаза, с обреченностью произнесли:

- Он нас... свиньями называет!