В Кейптаунском порту

Вам приходилось писать записки знакомым девушкам? Или по чьей-то просьбе передавать записки другим? Нет? Слава Богу! Это добром не кончится. Вот какая история случилась со мной в ранней юности, когда я жил в небольшом городке и работал в живописном цехе фарфорового завода.

Я перешел в десятый класс вечерней школы, посчитал себя вполне взрослым и, повинуясь закону природы, начал искать предмет для обожания. В цехе работало немало приятных девушек, но мой выбор пал на Эмму. Она была немного старше меня, работала учетчицей, и я сразу обратил на нее внимание. Ее звонкий заразительный смех был слышен во всех уголках цеха, а черная толстая коса красиво облегала голову. Хотя она была комсомолкой, но носила мещанские украшения: серьги, колечко и даже красила губы, за что ее ругал наш комсомольский секретарь. Что еще я помню? «У ней походочка, как в море лодочка…» Это из песни “В Кейптаунском порту», «где можно без труда найти себе и женщин и вино». Эмма знала много таких песен: про девушку с острова Пасхи, у которой «тигры украли любовника», про Джона Грэя, который «за все заплатит» и про девушку из Нагасаки, у которой «такая маленькая грудь». У Эммы была большая грудь, но это ее не портило. И я решил влюбиться в Эмму.
 
Ее стол стоял у входа и она отмечала всех, кто пришел на работу. Еще она собирала наряды за выполненную работу, выдавала зарплату, в общем, была в цехе нужным и незаменимым человеком. Если бы я не пришел на работу, думал я, это бы заметили только те, что сидят за моим рабочим столом, а отсутствие Эммы сразу заметил бы весь цех. Здороваясь утром, я стал задерживаться у ее стола, пока меня не отталкивал кто-то из других поклонников.
В это время в школе учительница литературы рассказала о переписке Антона Чехова с Ольгой Книппер, и я решил начать переписываться с Эммой. Так началась эта детская игра с записками. Тексты были вполне невинные: о новом кинофильме, прочитанной книге или услышанной песне. Потом я взял в библиотеке книгу с письмами Антона Чехова и Ольги Книппер и стал выбирать оттуда целые предложения, надеясь, что Эмма этой книги не читала. Утром, проходя мимо ее стола, я доставал из кармана, сложенную вчетверо записку, которую она тут же накрывала пачкой нарядов, потом она поднимала книгу, под которой лежала ее записка для меня.

В один из дней она пригласила меня на свой день рождения, но я, с сожалением, отказался, сообщив, что у меня сегодня контрольная.
- Ты учишься в вечерней школе? - с уважением спросила она, - в каком классе?
- В десятом.
- Как я тебе завидую. А я во время войны сумела окончить только семь классов. Потом пришлось идти работать. Трудно учиться вечером? Я бы, наверное, не смогла.
- А ты попробуй, - посоветовал я, - сначала трудно, потом втянешься. Если надо, я тебе помогу. Не всю же жизнь тебе работать учетчицей.
На следующее утро я принес ей букетик цветов, сорванных в соседнем парке, в который вложил поздравительную открытку и пожал ей руку. У нее была теплая мягкая рука, рукопожатие затянулось, она порозовела и опустила глаза. В этот день она села рядом со мной за один стол в заводской столовой, угощала принесенными из дому пирожками и расспрашивала о моих планах. А планы у меня были немалые: окончить школу и пойти учиться в институт. Я хотел стать инженером. Один раз мы пошли вместе в кино, и я весь сеанс держал ее теплую руку. Мне сказал одноклассник, что надо положить руку девушке на колено, и тогда станет ясно, как она к тебе относится, но я не рискнул.

Пора переходить к решительным действиям, решил я, и нашел у Чехова подходящий текст:
«По записке твоей судя в общем, ты хочешь и ждешь какого-то объяснения, какого-то длинного разговора - с серьезными лицами, с серьезными последствиями; а я не знаю, что сказать тебе, кроме того, что я тебя люблю - и больше ничего.»
На следующий день я получил ответ на мое признание и стал его читать по дороге к своему рабочему месту.
«Извини, что я не сказала тебе раньше, но лучше позже, чем никогда. У меня есть жених. Он служит в армии, и я уже жалею, что наши с тобой отношения зашли так далеко. Лучше нам больше не встречаться. Я буду ждать тебя в столовой за нашим столом, и мы пообедаем вместе в последний раз. Прости. Э.»
До своего стола я дойти не успел, меня остановил начальник цеха, и записку я машинально спрятал в карман пальто.
Это был немолодой, но красивый мужчина с пышными усами. Он носил полувоенную форму: зеленую гимнастерку и синие брюки галифе. Возможно, он был малограмотным, что  пытался скрыть усердной работой. Следил строго за дисциплиной в живописном цехе, сам рисовать не умел, что, видимо, компенсировал большим партийным стажем и преданностью родной стране.
- Обожди, не раздевайся, - приказал начальник, - тут такое дело: приехал из центра инспектор по качеству, а наш художник на бюллетене. Я дам тебе записку, и ты отнесешь ему домой, он живет недалеко. Он должен придти на совещание к 10 утра, это в его интересах, вчера я был у него, он не так уж сильно болен.

Я опустил вчетверо сложенную записку начальника в карман и гордый тем, что именно мне дано такое ответственное поручение, быстро покинул завод и направился по указанному адресу. Я познакомился с художником, когда впервые пришел в цех учеником. Начальник цеха повел меня, чтобы представить художнику, тот разрисовывал большую декоративную вазу для цветов. Такие вазы охотно покупали руководители разных учреждений для украшения своих приемных. Мне очень понравился рисунок: кремль, над которым развевалось красное знамя с серпом и молотом. Когда мы подходили, художник сделал легкое движение животом, задвинув открытый ящик стола. Меня это заинтриговало и позднее, дождавшись, когда художник куда-то уйдет, я подошел к его столу и быстро открыл ящик. Там лежал журнал с картинкой, откуда художник срисовывал кремль. Ходили слухи, что он не ладит с начальником, так как претендует на его место.
Запыхавшийся и замерзший, а дело происходило зимой, я долго стучал в дверь. Видимо художник еще спал, потом дверь открылась, и он появился заспанный и недовольный.
- В чем дело, - строго спросил он, - и почему так рано?
- Меня попросили.. я… э… вам записка, - растерянно сказал я, достал из кармана и протянул ему записку.
- Подожди здесь, - сказал художник, взял записку и, ни говоря ни слова, захлопнул дверь.   
Он вернулся через пару минут еще более хмурый.
- Передай, что я не приду. И… что она еще пожалеет.
Я шел обратно раздумывая над последней загадочной фразой. Почему он назвал начальника цеха «она»? Впрочем, он болен, не выспался, просто оговорка.
В цехе я разыскал начальника.
- Ты отдал записку?
- Отдал.
- Он что-то сказал?
- Да, что он не придет. И что э… вы пожалеете.
- Еще неизвестно, кто пожалеет, - буркнул начальник.

У моего стола меня ждали неприятности. Мастер цеха проверил мою работу и нашел много брака.
-  Это не годится, - говорил он, откладываю в сторону одну за другой разрисованные мной тарелки, это брак, это тоже брак, - где образец, которому ты должен следовать, он должен стоять на столе перед твоими глазами. Сегодня я наряд тебе не закрою, пока ты все не исправишь. Смотри, как должен выглядеть правильный рисунок. Мастер сел на мое место и стал показывать как правильно рисовать цветы и я, забыв про записку Эммы, стоял рядом с  виноватым видом, слушая наставления ворчливого старика.
В обеденный перерыв я подошел к нашему столу, где уже сидела Эмма.
- Ты на меня не сердишься? - спросила она, - кто-то написал моему жениху о наших с тобой отношениях, и он приревновал. Мы с ним дружим с детского садика. Ты многого не знаешь. Наши отцы работали на этом заводе, и оба погибли на фронте. Мы живем в частном доме, одна половина принадлежит моей маме, а другая – его маме. Между нашими кухнями открыта дверь, почти одна семья. Уже готов план: когда мы поженимся, нам дадут одну половину дома, а мамы поселятся в другой. Узнав про тебя, моя мама расплакалась. Так что прощай.
Я уже успел обдумать свой ответ.
- Все кончено, - сказал я, - «судьбой неумолимой я осужден быть сиротой», - эти слова из арии Дубровского мне показалась к месту, - возьми свою записку.
- Я рада, что ты относишься к этому с юмором. Ты еще найдешь себе прекрасную подругу, только не переписывай для нее писем Антона Чехова к Ольге Книппер. Она мельком взглянув на записку, расширила глаза от удивления и  стала читать вслух:
«Прошу срочно придти на завод, приехал из центра инспектор по качеству и ваше присутствие совершенно необходимо. Совещание в десять.»
- Что это значит?
Я стал шарить по карманам.
- Ты знаешь, что я сделал? Я ошибся и отдал художнику твою записку.
- Мою записку художнику? О, Боже! – она сначала испугалась, потом стала истерически смеяться, - ты чуть свет поднял с постели больного человека, чтобы сообщить ему, что у учетчицы живописного цеха есть жених!
Потом спросила серьезно:
- И что он ответил?
- Он сказал, что не придет, и что она пожалеет. Я думал, он оговорился. А кто это – она?
- Ты что не знаешь, художник ухаживает за Эльвирой из планового отдела, он решил, что записка от нее. И я ведь подписалась «Э.» Вон она сидит одна, они часто обедают вместе. Надо ее немедленно предупредить. Что ты наделал!
Я не слышал о чем говорили две девушки, имена которых начинались на одну и ту же букву, но помню гневный взгляд, который бросила на меня Эльвира. Она оставила недоеденный обед и быстро ушла. Наверное, к своему художнику выяснять отношения. Позднее мне рассказала Эмма, что он сначала ей не поверил, но потом Эльвира написала несколько слов и он увидел разницу почерков.

Так что, к счастью, все окончилось благополучно.
Жених Эммы вернулся из армии, и они поженились. На свадьбу меня пригласили, и я с ним познакомился. Отличный парень и квалифицированный сварщик. Эмма пошла учиться в вечернюю школу.
Художник вскоре стал начальником цеха, а я окончил десятый класс и уехал поступать в институт в большой город - «туда, где можно без труда найти себе и женщин, и вино!»
Я запомнил этот урок на всю жизнь, больше записок не пишу, и вам не советую. А, главное, не кладите две записки от разных людей в один карман.




Рецензии