Юбилей Бродского

80 лет Бродскому. Уже многое сказано, да и сам я написал ранее. Сегодня – об одном из знаковых, лично для меня, стихотворений ХХ века.

«Мексиканский романсеро» Бродский создаёт в середине 70-х. За плечами – невозможность публиковаться, ссылка за тунеядство в Архангельскую область, вынужденная эмиграция, презрение поэтического бомонда СССР, первый из четырёх сердечных приступов, каждый из которых имел шанс оказаться роковым, оторванность от родителей и несчастная любовь.

Название ироничное и нелепое одновременно. Нет здесь никакой Мексики. Это фон для художника, попавшего в совершенно чуждое для него культурно-эмоциональное пространство. «Лень и слепая сила»... «смешаны, как в сосуде» – тут я вообще понимаю, что Бродский пишет о России. Бедность и нищета, «масса бронзовых статуй», соседствующие с великой и страшной Историей.

Чаще всего в стихе выделяют совершенный лирический кусок «Сад громоздит листву…», но я скажу ещё и о вступлении.

Кактус, пальма, агава…

Ночь. Улица. Фонарь. Аптека.
Эти строки Александра Блока для поэтов нечто вроде той же гоголевской Шинели для писателей. Точные и лаконичные существительные, как отсылка к Языку Адама, дающего имена животным. Имя, предмет, в коем (если вдуматься) и характеристика, и сущность, и значение без вспомогательного синтаксиса. Далее – и эмоционально, и поэтически – всё идёт по нарастающей, завершаясь философично, что мне очень близко по восприятию.

В «Романсеро», помимо всего прочего, Бродский являет одно из свойств подлинного поэта. Когда на тебя катится неминуемый ком обстоятельств, способный раздавить в одну секунду, открываются недоступные прежде возможности. Измерения – расширяются, переживания и даже смерть становятся средством в руках художника, которого менее всего волнуют земные обстоятельства, включая дату собственных похорон. Его зрение – за пределами трёхмерного пространства.

Ибо, «То, что удобно растеньям,
камню, светилам. Многим
предметам. Но не двуногим»...



***


МЕКСИКАНСКИЙ РОМАНСЕРО (1975)

Кактус, пальма, агава.
Солнце встает с Востока,
улыбаясь лукаво,
а приглядись – жестоко.

Испепеленные скалы,
почва в мертвой коросте.
Череп в его оскале!
И в лучах его – кости!

С голой шеей, уродлив,
на телеграфном насесте
стервятник – как иероглиф
падали в буром тексте
автострады. Направо
пойдешь – там стоит агава.
Она же – налево. Прямо -
груда ржавого хлама.

___


Вечерний Мехико-Сити.
Лень и слепая сила
в нем смешаны, как в сосуде.
И жизнь течет, как текила.

Улицы, лица, фары.
Каждый второй – усатый.
На Авениде Реформы -
масса бронзовых статуй.

Подле каждой, на кромке
тротуара, с рукою
протянутой – по мексиканке
с грудным младенцем. Такою
фигурой – присохшим плачем -
и увенчать бы на деле
памятник Мексике. Впрочем,
и под ним бы сидели.

___


Сад громоздит листву и
не выдает нас зною.
(Я не знал, что существую,
пока ты была со мною.)

Площадь. Фонтан с рябою
нимфою. Скаты кровель.
(Покуда я был с тобою,
я видел все вещи в профиль.)

Райские кущи с адом
голосов за спиною.
(Кто был все время рядом,
пока ты была со мною?)

Ночь с багровой луною,
как сургуч на конверте.
(Пока ты была со мною,
я не боялся смерти.)

___


Вечерний Мехико-Сити.
Большая любовь к вокалу.
Бродячий оркестр в беседке
горланит «Гвадалахару».

Веселый Мехико-Сити.
Точно картина в раме,
но неизвестной кисти,
он окружен горами.

Вечерний Мехико-Сити.
Пляска веселых литер
кока-колы. В зените
реет ангел-хранитель.

Здесь это связано с риском
быть подстреленным сходу,
сделаться обелиском
и представлять Свободу.

___


Что-то внутри, похоже,
сорвалось и раскололось.
Произнося «О, Боже»,
слышу собственный голос.

Так страницу мараешь
ради мелкого чуда.
Так при этом взираешь
на себя ниоткуда.

Это, Отче, издержки
жанра (правильней – жара).
Сдача медная с решки
безвозмездного дара.

Как несхоже с мольбою!
Так, забыв рыболова,
рыба рваной губою
тщетно дергает слово.

___


Веселый Мехико-Сити.
Жизнь течет, как текила.
Вы в харчевне сидите.
Официантка забыла
о вас и вашем омлете,
заболтавшись с брюнетом.
Впрочем, как все на свете.
По крайней мере, на этом.

Ибо, смерти помимо,
все, что имеет дело
с пространством, – все заменимо.
И особенно тело.
И этот вам уготован
жребий, как мясо с кровью.
В нищей стране никто вам
вслед не смотрит с любовью.

___


Стелющаяся полого
грунтовая дорога,
как пыльная форма бреда,
вас приводит в Ларедо.
С налитым кровью глазом
вы осядете наземь,
подломивши колени,
точно бык на арене.

Жизнь бессмысленна. Или
слишком длинна. Что в силе
речь о нехватке смысла
оставляет – как числа
в календаре настенном.
Что удобно растеньям,
камню, светилам. Многим
предметам. Но не двуногим.