Кульминация - 43

     * * *

     Несмотря на то, что до начала акции протеста оставалось полчаса, народу на площади собралось довольно много. Люди непрерывно прибывали со всех сторон, заполняя пространство перед зданием администрации. Омоновцы в полной амуниции со щитами и дубинками в руках полукольцом в два ряда оцепили фасад. Уже на подходе к площади Любу стало охватывать беспокойство. Былая решимость улетучилась, уступив место растущей тревоге. Иван взял спутницу за руку и стал протискиваться к грузовой машине с опущенными бортами, на платформе кузова которой стояли три офицера. Один из них говорил в микрофон. Он призывал людей соблюдать порядок, действовать слаженно по команде и не поддаваться на провокации. Автомашину плотным кольцом окружили молодые парни в десантной форме. Со стороны ОМОНа высокий крепкий мужчина в форме с офицерскими погонами говорил в мегафон, перебивая оратора. Он требовал немедленно разойтись и не вынуждать органы защиты правопорядка применять силу.
     Чем дальше пробирались сквозь толпу, тем страшнее становилось Любе. Она с ужасом озиралась вокруг, видя, как меняются лица людей. Страх рос, словно снежный ком, заполняя собой все уголки души. И вдруг она поняла, что не может идти дальше. Резко остановилась. Ужас ледяной рукой сдавил сердце.
     - Анжела, ты чего? – спросил Иван. – Идём, милая. Нас ждут.
     Она решительно затрясла головой.
     - Нет, Ваня! Нет! Давай уйдём отсюда.
     - Ну, чего ты? – заговорил он просящим тоном. – Тебя напугали чьи-то лица? Не обращай на них внимания. Смотри вниз и иди за мной.
     - Как ты не понимаешь?! – воскликнула Люба, едва сдерживаясь. – Туда нельзя!
     Он озадаченно огляделся, но, похоже, ничего странного не заметил.
     - Скажи, что ты там увидела? Что тебя напугало?
     - Я не знаю!
     Иван поднял руки в примирительном жесте.
     - Анжела, милая, успокойся. Постарайся потихонечку выбраться из толпы. Ни на кого не смотри. Жди меня дома. Прости, что не могу проводить тебя.
     - Ванечка, давай уйдём вместе, - взмолилась Люба. – Здесь нельзя находиться. Ни мне, ни тебе.
     Иван тяжело вздохнул.
     - Пойми же, милая: отступать поздно. Я должен быть там.
     Он хотел ещё что-то сказать, но она повернулась и стала выбираться из толпы, стараясь не смотреть на лица окружающих. Однако дело было не только в лицах. Душу всё сильнее леденил ужас, природу которого она не могла понять. Ей казалось: ещё немного, и она либо сойдёт с ума, либо упадёт под ноги и будет затоптана. Гонимая страхом женщина всё стремительнее пробиралась сквозь растущую толпу, расталкивая тех, кто оказывался у неё на пути, и наступая им на ноги. Одни расступались перед ней, стараясь пропустить. Другие толкали в ответ и грубо ругались.
     Наконец Люба выбралась из людской массы и побежала. По щекам катились слёзы. Она бежала, не поднимая глаз и натыкаясь время от времени на кого-то из прохожих, спешащих в сторону площади. Ей что-то кричали. Она ни на кого не обращала внимания, спасаясь бегством от неведомо чего. Остановилась, когда кончились силы, и стало тяжело дышать. Люба медленно повернулась и посмотрела туда, откуда её только что прогнал необъяснимый страх. Там уже волновалось человеческое море. Она видела, как зашевелилось, заколыхалось множество людей, от которых… вверх потянулись серые ниточки. Этих ниточек становилось всё больше. Они поднимались высоко над площадью и там сливались в небольшое, но быстро растущее облако. Не в силах отвести глаз, женщина стояла и смотрела, завороженная этой сюрреалистической картиной. Вот ниточки стали притягиваться друг к другу, сплетаться в более толстые и тёмные жгутики, охватывающие у основания целые группы людей. Потом жгуты начали объединяться в ещё более толстые, при этом всё больше темнея. Так продолжалось до тех пор, пока всех собравшихся на площади не объединил один огромный чёрный вихрь, напоминающий по форме ядерный гриб. Доносящийся с площади шум также набирал силу.
     Люба отвернулась и побрела – всё равно куда, лишь бы подальше от страшного места. Она чувствовала себя абсолютно чужой в этом враждебном ей городе. Словно маленький затравленный зверёк, случайно попавший в поле зрения безжалостных охотников. Единственный родной и близкий человек находился в самом центре обезумевшей толпы, охваченной ненасытным эгрегором. А ей сейчас нестерпимо хотелось припасть к сильному плечу, найти если не защиту, то хотя бы сочувствие и понимание.
     Она вдруг подумала, что такой человек есть. Немного поколебавшись, вызвала по телефону такси и поехала в третью городскую больницу. Её не хотели пропускать – приёмные часы закончились. Люба долго упрашивала, умоляла. Потом сорвалась на крик: какое право имеют эти люди не пускать её к пациенту, лечение и содержание которого она полностью оплачивает? Пусть ей немедленно сообщат телефонный номер главного врача.
     Номер телефона главврача ей не сообщили, но и удерживать больше не стали. Поднявшись на этаж, Люба постучала в дверь палаты. Ей открыл сам Фёдор Михайлов. Слегка припадая на бок, он провёл посетительницу в палату, усадил на стул. Сам присел на кровать напротив гостьи. Вглядевшись в её лицо, участливо спросил:
     - Что-то случилось?
     - Да, - сказала она, едва сдерживая слёзы. – Так вышло, что сейчас мне больше не к кому обратиться за помощью. Или хотя бы за советом.
     - А как же твой друг? Кажется, Иван?
     - Он там, на площади. Я не смогла его отговорить от участия. Я знаю, чувствую: это плохо кончится. И мне страшно.
     Фёдор продолжал вглядываться в её лицо. И вдруг спросил:
     - Как тебя зовут?
     Она растерялась.
     - Разве ты не слышал моего имени прежде?
     - Слышал. Но мне показалось, что Анжела – не твоё имя.
     - Но… почему?
     Он пожал плечами.
     - Не знаю. Почувствовал так, а почему – самому неведомо. Живя среди зверей, невольно вырабатываешь звериное чутьё. Но, возможно, на этот раз я ошибся?
     Она покачала головой.
     - Не ошибся. Меня зовут Люба. Обстоятельства сложились так, что я  вынуждена скрываться и жить под чужим именем, хотя не совершила в жизни ничего дурного. Ты веришь мне?
     - Верю. Я умею разбираться в людях. Но почему ты решила довериться мне? Мы едва знакомы. Потому что я однажды защитил тебя?
     - Не только поэтому. Я тоже разбираюсь в людях. Вернее – я вижу их насквозь. Знаю: в это трудно поверить. Но я действительно вижу сущность любого человека. Такая способность однажды спасла мне жизнь, но она – тяжёлый крест. И я устала его нести.
     Фёдор взял её ладони в свои.
     - Что я могу сделать для тебя?
     - Я не знаю, - сказала Люба. – Понятия не имею, чем ты мне можешь помочь? Я просто хочу, чтобы меня выслушал человек, которому я могу довериться.
     В палату вошла медсестра – по времени требовалось поставить больному укол. Люба отошла к окну, стала смотреть во двор. Редкие пожелтевшие листья, словно проседи, украшали ветви деревьев. Осень посылала людям первые знаки о том, что скоро настанет её время. Яркое, красивое время, когда природа облачается в свой самый красочный наряд, прежде чем сбросить его и впасть в зимнее оцепенение. Но и зима не вечна. Холод и темень уступят место весеннему цветению. Не так ли и в человеческой жизни? Сколько раз уже Любу одолевали отчаянье и чувство безысходности? Но жизнь продолжалась. И хотя проблемы и неудачи по-прежнему преследовали её, всё же в безвыходных, казалось, ситуациях внезапно находился выход из тупика. Может быть, и на этот раз всё не так безнадёжно?
     За спиной послышались шаги. Затем хлопнула дверь. Медсестра ушла, оставив их наедине. Люба вернулась на своё место. Короткого перерыва в общении ей хватило, чтобы успокоиться. Она заставила себя улыбнуться.
     - Прости, Фёдор! Это была временная слабость. Теперь я понимаю, что многое зависит от меня самой. Я справлюсь.
     - И как же ты собираешься справляться? – спросил он с мягкой иронией.
     - Пока не знаю, - призналась она. – Но жизнь покажет выход. Непременно покажет.
     - А может быть, жизнь и послала меня к тебе, чтобы показать выход? Подумай об этом. Я готов тебя выслушать. Всё, что ты расскажешь, останется в тайне.
     - Зачем тебе это нужно?
     - Я спас тебе жизнь. Теперь я за тебя в ответе, как сказал один китаец. Слышала о такой философии?
     - Да, это конфуцианство. А как ты сам чувствуешь?
     - Именно так, - Фёдор наклонился к ней, глядя в глаза. – Поверь мне, Люба, в тебе я вижу родную душу. Я готов сделать для тебя всё, что в моих силах. И ничего не потребую взамен.
     Он говорил правду – Люба это видела. Она поборола волнение и стала излагать историю своей жизни. Сначала тяжело и сбивчиво, а потом слова словно сами полились из неё. Она рассказывала обо всём, что с ней случилось в последние годы, не скрывая ни имён, ни мест, ни прочих значимых подробностей. Говорила торопливо, боясь, что зайдёт врач или медсестра и прервёт её рассказ. А потом уже может не получиться продолжить его так, чтобы донести до слушателя глубину своих переживаний и тревог. Ей нестерпимо захотелось выговориться. Михайлов слушал, не отводя от неё пристального взгляда. Чем дальше шло повествование, тем большее впечатление оно на него производило. Когда Люба закончила, он пару минут сидел в задумчивости. Затем сказал:
     - Да, Любаша, удивила ты меня. Оказывается, и такие чудеса случаются на свете. Положение твоё и впрямь незавидное. И мне не вполне понятно поведение твоего друга.
     Она пожала плечами.
     - Что ж тут непонятного? У него твёрдая гражданская позиция. Он поступает так, чтобы его слово не расходилось с делом.
     - Рискуя жизнью близкого человека?
     - Иван и своей жизнью рискует ничуть не меньше. Кроме того, он хотел увезти меня из города и спрятать. Но я отказалась. Не захотела оставлять его одного. Так что сама во всём виновата.
     - В чём же ты виновата? – с грустью произнёс Фёдор. – В том, что не захотела бросить его в трудную минуту? Твой-то поступок мне как раз близок и понятен.
     - То есть ты хочешь сказать, что на месте Ивана отрёкся бы от своих обещаний и обязательств? – удивлённо спросила женщина.
     - Да, - ответил он. – Я готов рисковать своей жизнью, но не жизнью любимой женщины. Ради твоей безопасности на месте Ивана я бы бросил в жертву всё: убеждения, клятвы, репутацию. И уж точно не повёл бы тебя в самый центр смуты, даже если бы ты сама туда рвалась.
     Люба всматривалась в его лицо и внимательно вслушивалась, пытаясь уловить то, что скрывалось за каждым словом. В общем-то, суть сказанного была предельно ясна. Но для чего Фёдор всё это сказал: честно обозначил свою позицию или просто бросил тень на соперника? Ведь он недвусмысленно выразил Любе свою симпатию. Она понимала, что её подозрения в неискренности собеседника беспочвенны – лицо Михайлова при их разговоре не менялось, оставалось человеческим. Это радовало, поскольку ей очень не хотелось разочаровываться в своём спасителе. Но и в Иване разочаровываться не хотелось, пусть даже он был в чём-то неправ. Желая защитить его от нападок, она сказала:
     - Иван поступил так, как ему велела совесть. Ты назвал акцию протеста смутой. Мне это непонятно. Люди борются за свои права. Почему же смута?
     Фёдор грустно рассмеялся.
     - Всё очень просто, Люба. Я говорю так по той же причине, по которой ты не смогла остаться на площади. Не спорю: среди протестующих немало честных и добрых людей, искренне желающих что-то изменить в обществе. Твой Иван, вероятно, из их числа. Но кто реально стоит за спинами этих людей? Сколько всякой дряни крутится в самой массе народа? Они испортят любое доброе дело ради своей личной выгоды. Подобные акции – химера. Для большинства людей они ничего не изменят. Да ещё, скорее всего, будут жертвы.
     В коридоре послышались шаги. В палату вошёл врач. Он осмотрел пациента, задал несколько вопросов. Результатом остался доволен. Сказал, что можно готовиться к выписке. Когда он уходил, Михайлов окликнул его у двери:
     - Доктор, что сейчас происходит в городе? Говорят, там акция протеста.
     - Акция, - подтвердил врач. – С переходом в боевые действия. Боюсь, что скоро к нам хлынет поток новых пациентов. В общем, ничего хорошего.
     Он ушёл. Люба заволновалась, поднялась.
     - Пожалуй, мне пора.
     Фёдор тоже встал.
     - Постой. Сейчас ты ему ничем не поможешь. Надо немного переждать. Не уходи. Я хочу тебе сказать ещё кое-что. Это важно.
     Люба неуверенно посмотрела на него, но всё же задержалась. Они вновь сели на свои места.
     - Скажи, Люба, тебя действительно тяготит твой дар? Не станешь ли ты сожалеть о нём, если утратишь? – спросил Михайлов.
     - Я не стану жалеть, - твёрдо сказала она.
     - Но ведь тогда ты больше не сможешь отличать плохих людей от хороших и станешь беззащитной. Не забывай: в этом городе тебе грозит опасность.
     - Пусть так. Лучше погибнуть, чем сойти с ума. Но почему ты спрашиваешь?
     - Мне пришла на ум интересная мысль, - сказал Фёдор. – Способность видеть истинную сущность людей была тебе дана не просто так, а в нагрузку к большой сумме денег – для защиты от обмана. То есть дар тебе был дан исключительно для того, чтобы ты могла использовать деньги по назначению и не попасться на хитрость каких-нибудь мошенников. Это значит, что способность «просвечивать» людей покинет тебя, как только ты завершишь свою миссию.
     Люба вновь ощутила сильное волнение.
     - Ты действительно так думаешь? – спросила с надеждой. – Да, Фёдор, ты прав: из-за собственных неурядиц я совсем забыла о своей миссии. Сегодня же вернусь к ней и непременно доведу до конца. Я раздам все деньги тем, кто в них нуждается. Но… вдруг это не поможет? Что тогда?
     - Тогда следует обратить внимание на то, что связано с этими деньгами. Вспомни, что из доверенной суммы ты взяла для себя?
     - Квартира, - задумчиво проговорила Люба. – Я купила себе квартиру. Но это было непременным условием Павла Сергеевича. Я не нарушила его требований.
     - В таком случае следует задуматься: не взяла ли ты себе больше, чем было необходимо.
     Она и прежде понимала, что в отношении жилья поддалась соблазну. Уступила мягкому нажиму шустрой девушки-риэлтора. Следовало учесть свою ошибку. Люба, конечно же, сомневалась в том, что завершение миссии избавит её от тяжкой обузы. Но, тем не менее, она была очень признательна Фёдору за подаренную надежду. Волнуясь, сказала ему об этом. Он с удовольствием принял благодарность, посоветовал отбросить сомнения и пожелал удачи в добрых делах.
     Расставшись с больным, она навестила главврача. Сказала, что хочет оказать стационару финансовую помощь. Сиротин позвонил в бухгалтерию и распорядился, чтобы Солнцевой Анжеле Борисовне выдали банковские реквизиты. Вернувшись домой, Люба перечислила на расчётный счёт больницы десять миллионов рублей. Затем приступила к планированию своих дальнейших действий.
     Но чем бы она ни занималась, душу не покидала тревога. Время шло, а Иван не возвращался. Он не звонил и не отвечал на звонки. Вспомнив слова врача об акции, Люба стала обзванивать травмпункты и больницы. Поиск не дал результата. Оставалось одно предположение: Иван арестован.