Октябрьская весна и институт слюноварения

Приближается юбилей Александра Башлачева, шестидесятилетие со дня рождения,
и мне хотелось бы поздравить всех почитателей его творчества, и подарить добрую заметку. Моя предыдущая заметка «Да как же любить их, таких неумытых» собрала хороший урожай:
на сегодняшний день 1300 просмотров и почти 100 одобрений ВКонтакте,
и почти 1000 просмотров при 20 одобрениях в «Одноклассниках».
Для меня это очень много, и я благодарен всем поддержавшим меня читателям.

Есть у Александра Башлачева в поэтическом арсенале некая «поэтическая двустволка» - две песни, написанные в стиле Высоцкого, с юмором и скоморошиной,  «Подвиг разведчика» и  «Слет-симпозиум». Их всегда хорошо принимали слушатели, и даже сам Саша исполнял их после серьезных, глубоких песен, разряжая обстановку.

Но так ли они легки на самом деле? У сегодняшних молодых слушателей песни
«Слет – симпозиум» может сложиться несколько искаженное мнение о ситуации
с продовольствием и сельским хозяйством в 80–х годах прошлого века в СССР.

Но если предположить, что эта песня «с двойным дном», и попытаться это
второе дно «просканировать», то многое станет в ней понятнее.

Смысловая «рогатка» , употребленная в первой строфе песни – «слет – симпозиум» -  намекает на еще одно, не озвученное, но явно подразумеваемое слово на букву «с» - «съезд».
Съезды же у нас в СССР были делом святым и священным, поскольку их проводила
«ум-честь-совесть» нашей страны, то есть родная коммунистическая партия.

Итак, слово – ключ произнесено, и оно отрывает нам весь текст песни по-новому.Речь здесь идет о именно об одном из съездов КПСС, допустим, 26-ом, случившемся в 1981 году от Рождества Христова.
Тогда, соответственно, получает новый смысл и «институт слюноварения», поскольку имелся в стране тогда институт марксизма – ленинизма, такая же,
по сути, лажа… Далее, становится ясно, что это собрание именно государственного уровня, а никак не областного, поскольку «депеши с запада» могли придти только в Москву.

Народу нашей страны темой этих съездов полоскали мозги непрерывно:
тут и подготовка к следующему, и обсуждение проходящего, и выполнение
наказов прошедшего, и встречные планы, и герои трудового фронта…
На заводах и вообще везде, где только можно проходили обязательные собрания
по поводу съездов, политинформации, висели плакаты и транспаранты,
где упоминались всевозможные съезды партии, и призывы претворить в жизнь
решения этих самых съездов….
В общем, можно только позавидовать новым поколениям россиян, выросшим
в полном неведении, что же такое «съезд КПСС».

Но главная фишка была в том, что все эти «турусы на колесах» были, по сути,
суррогатом религии, народ заставляли молиться на эти съезды, жить от съезда
к съезду, портреты политбюро КПСС стали повсеместно заменой иконам,
бурные, продолжительные аплодисменты, переходящие в овации, объединяли
делегатов и весь народ в едином духовном порыве….
Хотя нет, народу как раз все это давно уже осточертело, но надо было лицемерить,
чем и занимались все граждане страны, рядовые – по-тихому, но чем выше
по партийной или административной лестнице – тем громче и активнее.

«У нас есть место подвигу, у нас есть место доблести,
Лишь лодырю с бездельником у нас здесь места нет!».

Обычно прозвища «лодыри и бездельники» присваивались, в том числе, священнослужителям и монахам, хотя статья «за тунеядство» была положена
и нигде не работающим писателям, поэтам и музыкантам.
Гонения на верующих в советское время весьма сильно сдерживались стремлением правительства советского Союза иметь приличное дипломатическое
лицо в мировой политике, поэтому звучали с самого верха лицемерные заявления
о свободе вероисповедания и отправления религиозных культов.
Гнали, били и сажали втихую, объявляли диссидентами, предлагали уехать
из страны, иначе – лагеря…

Башлачев очень хорошо обыгрывает «сельскохозяйственную» тему, но понятно,
что когда он говорит о «прополке, культивации, мели-мели-орации»,
вспоминаются страшные страницы «пропалывания» русского народа:

«И населенный пункт 37-ого километра
Шептал соседу радостно: к стене его, к стене!
Он давний и заслуженный сторонник стиля ретро,
Давно привыкший истину искать в чужой вине…».

Культивация же, прививание народу новой, безбожной культуры, со «звездинами»
вместо именин, с чудовищными именами новорожденных, типа «Даздрапермы»,
с отказом от названий дней недели, с теми же доносами, переселениями народов
и всенародными рабскими стройками….
Ну и конечно «мели-мели-орации», которыми славились те же самые съезды…
И «демонстрации, те, что два раза в год», такое всенародно-массовое безумие,
тоже, кстати, инструмент культивации.

Особенно хлесткой у Александра Башлачева получилась строчка:

»Кричала с места станция Октябрьская Весна».

И вот «в своем докладе сам товарищ Пердунов» называет этот съезд
«событием важного культурного значения». Значит, наша догадка, что это
высокое собрание к сельскому хозяйству никакого отношения не имеет...

А в Европе тем временем махровым цветом расцветало экуменистическое движение, активность проявлял Всемирный Совет Церквей, пытавшийся объединить все христианские конфессии, ереси и секты «в один флакон», и Запад настойчиво
предлагал руководству СССР не оставаться в стороне и приглашал на свои
сборища представителей советских религиозных организаций.
Хочешь – не хочешь, а властям надо было как-то выкручиваться…

Итак. Съезд. Президиум, который «шушукался», чтобы «сложилась точка зрения».
В письме, поступившем в адрес съезда, «тетушка Ойропа» с поклоном зовет на завтрак, а затем, уже в телеграмме бьет челом, и предлагает пообедать.
Эти предложения вызывают бурю негодования в президиуме, ведь никто из них
«не ужинал».
О чем здесь речь? Дело в том, что суточный цикл богослужений в христианских
церквях имеет в своем составе «завтрак» - утреню, потом обедню, и вечерню
(вечерю, так, кстати, называлась трапеза Христа с учениками перед распятием).

«Голодное урчание в слепой кишке» - это, очевидно, некая статья в подпольном
самиздате одного из наших отечественных диссидентов, размышляющего о вере.
Ведь одной из заповедей Христовых является заповедь
об «алчущих и жаждущих правды, которые насытятся».

Идеи научного марксизма – ленинизма действительно не могли стать «духовной пищей» для «голодающей» нации, которая жадно расхватывала, перечитывала, переписывала, перексеривала произведения самиздата, несмотря на реальную опасность «схлопотать» срок. Самиздатовские писатели зачислялись
в диссиденты, ссылались и высылались из страны:

«Кто хочет много сахару (намек на академика Сахарова),
Тому дорога к Горькому (намек на его ссылку в город Горький),
А тем, кто с аппетитами, у на положена статья!».

Какое же «питие» предлагается советскому народу, после того, как
«удаль конармейская» разворочала все «столы»,
(то есть престолы – во-первых, престол царя, а, во-вторых, престолы в алтарях
храмов, где свершалась «безкровная жертва»)?

«В президиум – «Столичную», на первый ряд – «Зубровую»,
А задним, уж, чем Бог послал, из репы и свеклы…».

И Коммунистическая Партия, со своими претензиями на религию, с демонстрациями (заменой крестным ходам), с портретами вождей (заменами иконам), здравницами, провозглашавшими «да здравствует…» вместо «да будет воля Твоя», и сама страна советских людей «скрылись в черной мгле». А искореженный ими механизм народной веры теперь с трудом поддается реставрации и ремонту.
 
«Объявлен был упадочным процесс пищеварения…».

Но русскому без веры нельзя. Православие у нас отняли, дали взамен «верку»
в светлое будущее и в победу коммунизма. Не прижилась, рассыпалась, как плохо сложенная печь.
Что дальше? Странно было бы ожидать, что православная страна с тысячелетним духовным опытом, как пассажирский поезд скрывшаяся в семидесятипятилетнем
тоннеле безбожия, выкатится с другой стороны из этого тоннеля чем-то другим…
Может, все-таки вспомним, как, несмотря на безконечную вереницу чужеземных нашествий и агрессий мы  «остались вольными и росли вровень с колокольнями»?

Ведь мы все еще, несмотря ни на что, «одна семья – единая, здоровая», значит прорвемся!

В Европе стынет вера, дохнут последние христианские принципы, безнадежно тают под напором толерантности все человеческие ценности.
«Тетушка Ойропа» с затаенной надеждой глядит на восток, ждет от наc веского русского слова. Скажем ли?