МАРТ

                МАРТ
Их   палаты   были  на  разных   этажах: Вилли  мучился  на  5-ом,  Моника – на  2-ом.  Изредка   они   пересекались – все-таки   среди    лиц    опечаленного   возраста   они   приятно   и    терпко    выделялись   явственной    свежестью   чувств   и    нравов;   но  истинным  посредником  единения   стал   анамнез: его  безапелляционная  холодность  стремительно   подтянула   их   друг   к   другу   и   поставила   жирную   точку   на  прошлом; Моника  выразилась   гораздо   сочнее: «На   нас   обвалилась   лавина   слоновьего   помета – и  нам   не   выкарабкаться  из-под    этого   говна». Да   и    будущее   тоже   синхронизировалось,   практически   без   обсуждений   и   сомнений - надо   делать   ноги   из   данного   богоугодного   заведения. Но   это   стало   лишь   предисловием   их   спонтанного   решения – гибкий,   излишне   подвижный   язычок    Моники   завлек   ещё    небольшую   группу    товарок,   чрезмерно   возбудившихся      идефикс   неугомонной    пифии. Однако   к   решительному   старту   одиссеи   практически   все   они,   уже    переболев (теоретически)  фантазиями   в   стиле   «да   гори   оно   всё   синим   пламенем»,   остепенились    и   с   разного   рода   причинами (очень   вескими,   само   собой)   решительно   остыли. Все    кроме   Марты,   которая   быстро   и   отчаянно   запрыгнула   в   их   карету (не  скорой   помощи,   а   дерзости)   и   почти   без   раскачки   стала   не   пассажиром,   а   возничим.   
  -   Само   провидение   привело   меня   к   вам,- очень   серьезно  сообщила   она   им   во  время   крайнего   разговора   о   времени   и   дороге. – Вот   и   Март  подошел – это   ли   не   знак   для   Марты – ждать  нечего,  вперед. Решили   не   заниматься   официозной   галиматьей,  а   просто   выйти   по-простому,   а  там   «будет  что   будет»; была   правда   небольшая   трудность – отсутствие   денег (относительное): на  троих   сложилось   около   400  евро  наличными  и  карта   Марты   с   879  евро,  соответственно. К   тому   же   подвернулся   автомобиль,   где   плохо   ухоженный   хозяином   брелок   с   ключами   в      барсетке   случайно   прихватила   Моника   на   своем   этаже    рядом   с   Вип-палатой,   куда,   видимо,   и   явился    посетитель   или   посетители.  Короче,   времени   на   умные   решения   не   было -   единственным   тормозом  оказался   сам    автомобиль – это   был   Мазерати   представительского   класса   и   у   Вилли   возникли   некие   сомнения   по  управлению   и,   особенно,   по   возможному  Touch-ID   включения   зажигания;  но   страхи   улетучились   после   первых   километров (система   распознавания   была   выключена   и   управление  стало   для   него   приятной   неожиданностью). Коротким,   но   бурным  совещанием  решили   двигать   на   юг   сапожка – ранняя   весна   указала   направление   без   обиняков. В   Гамбурге (первый  крупный   город   маршрута) Марта   указала   точку   для   парковки – на   ратушной   площади   и   отправилась   в   ТЦ,  где   приобрела   им   цивильную   одежду   в   цоколе   здания (на  распродаже).
– Хорошо,  что   ты   мне   купила   более-менее   удобоваримый   блейзер,   и      я   не   буду   выглядеть   клоуном,  выходящим  из  Maserati  Levante; нам  надо   срочно   сменить   автомобиль – предпочтительно   на    меньший   и   не    такой   яркий,   в   смысле   его   стоимости.               
   Не  успел  Вилли   закончить   предложение,  как   Марта   сообщила   им   о    надежных   друзьях,  проживающих   под   Мюнхеном   и   могущих      произвести   любой   шахер-махер   в   мгновение   ока.   С   Александром (одним   из   них)  ещё   недавно    её   связывали   высокие   романтические   отношения,   не   подпорченные   даже   их   расставанием. Через   пять   часов   они   предстали   пред   очами   Александра – голодные  и  злые – Вилли   гнал   не   останавливаясь,   предполагая   вскорости  заиметь    болезненные    шероховатости,   которые   он   предчувствовал   задним   местом,  а   оно   его   никогда   не   подводило. Сдав   машину,   они  крепко      по-баварски   перекусили,  игнорируя   предписания   врачей,   но    на  исходе   пира  возник,  словно  апокалипсическая   Кассандра,   Александр.  Он   просканировал   автомобиль   на   электронику   и   прочие   нагульные   мелочи,   и   его   краткий   жестокий   приговор   прозвучал   совершенно   конкретно:
- Стоял   маячок,  почему-то  включился   с   двухчасовой   задержкой,  если  бы  сразу,  то  вас  бы   здесь   не  было,   в  скрытой   нише   под   бензобаком   крутейший   на   сей  час   крэк – ФорЗож,   стоимостью   за   10  лимонов; я   связался  по  закрытой   линии – по-быстрому   купят   за   4; 2 – мне,  2 – вам. Маячок   я   вывез   на   стоянку   фур   и   подбросил   в   отъезжающую. Но   времени   у   нас   обрез,   надо   делать   ноги   в   течение   часа – подключат   IT  специалистов – весь   маршрут  будет   до   метра. Вы   меня   поняли? Ты   врубаешься   Марта,  почему  я   так   нежно   забочусь   о   вас?  Причем,   разные   сентиментальные   сопли   не   включай. Нам   надо   обрезать   все   наши   контакты   в   конец;  можно,  конечно,   иначе…      Вилли   поначалу   набычился,  но   после   обработки   девиц   успокоился,  хотя  совсем   другие   мысли  его   успокоили: «чего   торговаться – жить   непонятно,   сколько   осталось;  там   деньги   не   понадобятся».  Через   два   часа       Александр   вручил   им   деньги: часть   наличными,  часть   двумя   картами   VISA   и   подогнал   скромный    фольксваген; отъехали  они  не   прощаясь,  но   уже   на   первом  километре  взмолилась   Моника – она   мечтала   всю   жизнь   пройтись   по  знаменитой   пешеходной   улице   Таль,   а  после  скептического  мнения   Вилли   всё   же   женское   начало   возобладало   и    победило; к   тому   же   наличие   денег   возбуждало   в   них  новые   горячечные   желания. Машину   оставили  на   гигантской   стоянке     площади   и   двинулись   по   многолюдному   ярмарочному   пути.  За   три   часа    одиссеи   они   насытились   прекрасными   григорианскими   хоралами   в   Соборе   Святого   Михаила   в   исполнении   младшего     хора   капеллы;  Марта   и   Моника   в   помпезно-безумном   по   ценнику   бутике   оторвали   себе   гардеробные   излишества,   на   Мариенплац    скоро   и   дорого   перекусили,   затем    на   Одеонплатц    восхитились   россыпью   цветников,   закрывающих   зиму   окончательно.  Во   время   всей   этой   вакханалии   удовольствий   Вилли   пытался   их   собрать   в   твердый   комочек,  дабы   сие   перманентное   блаженство   не   закончилось   крахом;  и   Марта,   в   конце   концов,   прочувствовала   серьезность    его   намеков; к  тому   же   у   Вилли   разыгралась   его   поджелудочная:  и   это   был   первый   признак   кризисной   ситуации /как  он   сказал: «она   всегда (железа) предугадывает  мои   будущие   проблемы»/. И  когда   они   вернулись   в   район   стоянки,  то   решили – по  настоянию   Марты - отпустить   её  одну   к   автомобилю,   а   Вилли   и   Моника   зашли  в   ближайшее   кафе    выпить   кофе – это   Моника   и  подлечиться   минеральной  водой – это   Вилли. Марта  вернулась   нескоро,   и   они   довольно   сильно   напряглись   к   её   приходу.  Её   пунцово-бледный   вид   о   многом   рассказал   ещё   до   её   жаркого   монолога. Сразу   же   она   предложила   делать   ноги   и,   причем,   с   олимпийской   скоростью,  а   не   с   олимпийским  спокойствием; дальше   несколько  безалаберно,   но  пылко   Марта   рассказала   о   своем   подвиге,   несколько   ирреальном  и   все   равно  героическом: «она   уже   на   подступах   к   стоянке  учуяла   странное,   вроде   бы   беспричинное,   беспокойство,   переходящее   в   страх,   с   каждой   секундой,  по   мере   движения,   все   более   черный   инфернальный   ужас   поглощал   её;  и   вот   на   кончике  оголенного   нерва   её   пробила   пронзительная   картина,  практически   наяву,  в   которой   она   подходит   к   машине,   открывает   её,   и   тут  же   оказывается   между     двумя   амбалами  и   с   кляпом   во   рту,   через   паузу   её   начинают  страшно   мучить,   пытать – от   этого   видения     она   теряет   на   мгновение   сознание,  но   не   падает,   а   словно   зомби,   не   владея   собственной   волей,   разворачивается   и   в   она   здесь».  Тут   у   Моники   начинается   тихая   истерика,   куда   более   непредсказуемая,   чем   бурная,  эмоциональная,  а   Вилли   с   трудом   гасит   женский   коллективный   припадок,   убеждая   всех,   в   том   числе   и   себя,  в   необоснованности   опасений. Дальше   он   уводит   их   подальше – в   собор,  где   оставляет   девушек   под   минорные   звуки   оратории   Баха   страсти   по   Матфею,   а   сам   возвращается   назад.  Прошло  3   часа;  девушки   до   такой   степени  успокоились,  что   потеряли   ощущение   времени.  И  когда   он   вернулся – поначалу   они   его   не  узнали - Вилли   кардинально  преобразился: вместо  постриженного   почти   наголо  молодца   перед   ними   стоял   хиппиподобный    агнец   в   соответствующей   обновке;  единственным   атрибутом   прошлого   был   несессер,   который   он   извлек   из   тщательно  свернутого   пакета.
- Я  договорился   с    менеджером  польской  тур группы – мы   едем  в   Италию   через   Австрию,  выезд   в   20.00.
- Как   договорился?                Уточнила   Марта,   Моника   же   находилась   в   каком-то   блаженном   состоянии   и   выходить   из   него   не   собиралась.
- Он   не   смог   отказаться. Вам  тоже   надо   изменить   свой   облик,  я   взял   набор  париков,  сходите   в   туалет   и   подберите   себе   по   вкусу.               
– Ну  почему  нас   не   оставят   в   покое,  сколько   это   будет  продолжаться?                Наконец-то  вернулась   из  нирваны   Моника,  но   Вилли   объяснил,      ей   в  частности,  что   помимо   криминального   порошка (капитала)    они   нарушили   своеобразный   кодекс   чести   данного   сообщества: какие-то   лохи   сумели   их – пусть   даже   случайно – кинуть   особо   циничным   образом – без   перестрелки   и   активного   воздействия;  и   теперь    у    них   мотив   двойной – не   просто   возврат   бабла,  а   жесткое   наказание   виновных   и,   судя   по   результатам,   они   Александра   уже   приказали.   
      – Так   что   ноги    в    руки   и   бежать.               
  Глубоко  ночью   на   севере   Италии   в   одном   из   скромных   благопристойных   отелей   Вилли   и   Компания   остановились   на   ночлег; и   хотя   проезд   был   с   большим   запасом   оплачен,   им   пришлось   свой   номер   оплатить  отдельно – количество   забронированных   мест   было   четким,   а   они   проходили   в   качестве   случайного   довеска.  Ещё,   кстати,     за   люксовый   номер   с   двумя   комнатами   хозяин   потребовал   оплаты   картой,  невнятно   объяснив   это   придирками   налоговой   службы.  Потом   наступил   отдых,   без   кошмарных   сновидений,   под   трогательное   психотерапевтическое   журчание   горной   речки,   создающей    особую   атмосферу   альпийской   деревни.   В   Вероне,   несмотря    на   уморительные   просьбы   Моники   посетить   дом   Джульетты,   они   скромно,   по-английски,   удалились   от    группы.  Вилли  не   хотелось   нагнетать,   и   он   мягко   тихо   подал   девушкам   их   будущую   диспозицию;   живо,  без    проволочек,    они    сели   на   скоростной   поезд   и   через   полтора   часа   были   во   Флоренции;  там   остановились   рядом   с    вокзалом   в   знаковом   для   Вилли   отеле  «Донателло». Их   скромное   уютное   пристанище   располагалось  около   небольшого   цветущего   скверика    и   в   10   минутах  пешего   хода   до   Пьяцце   дель   Дуомо. Вилли   помнил   и   маршрут,   и   попутчицу,   и   тот   юношеский    задор,   с  которым   он    осваивал   Италию.  И   конечные   слова   произнесенные   подругой   после   возвращения: «Что   может  быть   лучше   поездки  в   Италию – только   следующая…»  В   поезде   они  плотно   поели   и   в    гостинице    только   бегло   подретушировали   гастрономическую   карту   дня: кофе   с   пирожными,   фрукты,   тосканское   вино   для   дам   и   100 грамм   водки   для   Вилли.  Однако,   выйдя   из   бара   в   холл,   с   ними   чуть   не   произошел    внезапный   казус,   лишь   мгновенная   реакция   Вилли   разрядила   возможное   напряжение.  По   телевизору   шла   новостная   программа   с   комментариями,   аналитикой   и   другим   засоряющим  нормальное   сознание   шлаком,  но!  вдруг    появился   тот  самый   автобус,   на    котором   они   благополучно   переместились   недавно   и   под   рубрикой  «breaking   news»  пошел   темпераментный   эксклюзивный   материал,  естественно,   на   итальянском   и   хотя   в  легкую   его   понимал   только   Вилли,   Моника   взорвалась   истерическим   всхлипом.  На   экране   были   в   смерть   перепуганные   туристы   и   плотно   уложенный   на   носилки   гид. Вилли   все  же   ухватил   главный   посыл   репортажа: автобус   в   разветвлении  улиц   Местре – это   предместье   Венеции – был  остановлен   группой   вооруженных   людей; они   жестко   побеседовали   с   пассажирами,   в   результате   чего  гид   стал   предметом   огромного   интереса   этих   отморозков. А   слегка     заинтригованному   администратору (на   бурное   излияние   Моники)  Вилли   дал   исчерпывающе  краткое   разъяснение,   мол   «Enfant  terriblе».  И   все   же    захотелось   каким-то   образом   выскочить   из   этого   морока   и   «выдающаяся   любительница»  живописи   Марта   предложила   Уффици,   на   что   Моника   критически   отозвалась: «Лучше  в   галерею   Питти,  ведь   там   собрано   уникальная    коллекция   для   эстетов,   а   твоя   Уффици – большая   галочка   в   повседневном   туре». Вилли    устраивала   любая   инициатива,   уводящая   вдаль   от   сиюминутности   и   он   охотно   присоединился.   – И   там   побываем,   ты   не  сомневайся,  Моника. 
Они   недолго   были   в   музее – только   зал  Боттичелли   их  действительно    увлек,   прежде   всего – доминантной   моделью   художника (а   заодно   и   его   любовницей),   изображенной   на   его   главных   полотнах – поспорив   о   ней,   девушки   посчитали   культурную   программу   избыточной   и   попросились   на   волю. На   первом   этаже   Вилли   забрал   рюкзачок   из   сейфа-хранилища,    и   они   направились   к   выходу,   но   перед  самыми    дверьми   с   Моникой   случился   приступ,   подобный   баварскому,   и    она    сквозь  еле   сдерживаемые   крики   и   шепоты    заставила   их   развернуться; они   опять  поднялись   на   второй   этаж    и,   выглянув   в   окно,   она   нехорошо   вытянула   указательный   палец   в   направлении   двух   девиц,   небрежно   сидящих   на   парапете.               
 – Это   они! И   я   почему-то   чувствую   этих   тварей   внутри   себя – это   как   наваждение. Присмотревшись,   невдалеке   обнаружили   группу   ликвидных   мужчин   лапидарной   наружности,   сидящих   на   открытой   веранде   претенциозного   кафе – между   ними   и   девицами   заметна   была   четкая   и   в   тоже   время   не   броская   связь.  Дальше   события   развивались   почти     гротескно:  Вилли   достал   из   рюкзака   пачку   купюр   и,   увидев   первого   из   работников (в   форменной   одежде – оказался   электрик),  предложил   ему   за   20.000  евро   вывести   их   незаметно   и   подальше   из   этого   храма   искусств.  Скорость   реакции   специалиста   стала   для   них   приятной   неожиданностью:   в   течение   10   минут   он     провел   их   через   служебную   лестницу   на   второй   этаж,   потом  сквозь   череду   темных,  глухих   анфилад   подвел   к   двери,  открыл   её,  дал   им   красивый   фигурный   ключ,  показал   направление   и  сказал: «этим   ключом   отомкнете   дверь,   закроете   её,   ключ    потом    выкиньте,   вы    окажетесь   в   Палаццо  Питти,   спуститесь   в   сады   Бобола   и   выйдите   из   любого   приглянувшегося   вам   выхода»;  после   этих   наставлений   он   закрыл   дверь   изнутри,   а   хронические   пилигримы   устремились   к  цели.  На  редкость   порядочные    люди    за  время  их   странствия  попадались   им   постоянно (за   соответствующую   мзду,   конечно);  в    конце   концов,  они   оказались   в   этих   самых   садах    и   даже   успели  кое-что   узреть   там,   Марта,   в   частности,   осталась   в   полном   восторге   от   скульптуры   толстяка   верхом   на   черепахе.  В   этот    самый    момент   Вилли   осенила  мысль,   давно   рвущаяся   наружу:   
   – В   глушь,   вдаль   от  центра…  я   полный   идиот,   только   сейчас   сообразил,   как   они   нас   вычисляют - по   карте; у   них  не   только  специалисты   мокрых   дел (этих   мы   видели),   но   и   айтишники   само  собой   имеются; вопрос    только  один – он  сдал   обе   карты   или   одну,   но   надо   отскочить,   а   потом   я   проверю.                Из  Флоренции   они  выбрались   на   такси – цена   вопроса   Вилли   не   смутила,  но   водитель   имел   лицензию   ограниченную   Римом   и   потому,   и  поэтому (а   у    Вилли  ещё   были   рисковые   и   загадочные  идеи)  промежуточным   финишем   был   определен   вечный   город;  к   тому   же    в   процессе   общения   Рикардо   помог   им   с   ночлегом: его   кузина   содержала   дешевенький   хостел   около   дворца   Барберини   на  via   Giardini   и   для   особых   гостей   у   неё   имелся   номер   повышенного   класса; позвонив  ей,   он   получил  скорый   положительный   ответ   и   предварительный  траверс   был   определен.                Два  дня,   впервые   за   время    оно,   они   наслаждались  покоем   и    Римом,   особенно   он   поглотил   Монику – это   было  её   первое   свидание   с   вечным   городом   и   ей   показалось,   будто    любовь   с   ним   будет      взаимной.  Но   гладко   было   лишь   на   бумаге,   то   бишь   в   голове,   а   потом   пошли…                Через   два   часа   после   ухода   на   прогулку   Моники   раздался   неожиданный   звонок   с   её   телефона (Вилли   выбросил   все  крутые   смартфоны   и   купил   древние   мобильники  Nokia  Classic),  который     ничего   благоприятного   не   предвещал.  Моника   не   успела   ничего   сказать,  послышались  невнятные   звуки,  шуршание   и   всё. Через   5  минут   пара   была   на   улице,   через   час   на   другом   конце   большого   Рима – даже  не  самого  города,  а   дальнего  предместья; правда    с   новой   легкой    проблемой - ею  стал   громоздкий   баул   на   колесиках,  наполненный   наличными (таких   трудностей,  да  побольше),  снятыми   Вилли   с   дырявой   карты – её   он   с   радостью  и    облегчением   выкинул. Совсем   недолго   пришлось   ждать   и   традиционного,   как   свиная   рулька   на   пивном   фестивале,   звонка   с   угрозами   и   сладкими   обещаниями,   с   включением   Моники,  забито   шепчущей   какие-то   слова,   со   временем   сначала   сжатым   до   беспредела,   потом   отпущенным   по   чуть-чуть,   видимо   для   создания   ощущения   собственного   волеизъявления,   с   бурными   циклическими   взрывами   Марты  то   в   одну,   то   в    другую   стороны,   с   хаотичным   коллапсом   полной   безысходности,   так   не   вовремя   настигшим   Вилли. И   когда   интервал   между   явью   и   бредом   достиг   своего   пограничного   состояния   к    Марте   невзначай   и   с   неким   ужасом   воскрешения    вернулось   предощущение   возможного   перехода   от   мертвого    к     живому.  Но   для   распускания   бутончика   нужен   был   живительный   впрыск    и   он   явился; сидя    в    баре    и   потребляя   некую   субстанцию    она   привлекла     внимание   мужчины   средних   лет,  мягко   говоря,    рубленой   конструкции,   а   если   точнее – звероподобной; но   после   того   как   он   недолго   насладившись   её   печальным   журчанием   о   несчастной   жизни   одной   рукой   обхватил   её   талию,  а   другую -  нежно    и   тяжело   положил   на  бедро   она   вновь   налилась   теми   соками   естества,   которые    весь   последний   год   непрерывно    истончались.  Ушли   они  очень   быстро,   а   вернулась   Марта   к   полудню    следующего   дня,    расхристанная   до   основания,   на    тяжелых      ногах   и    с   мерцающими    забытым   сиянием   глазами.  Антонио,   как    и    свойственно   подобным    людям,   был   немногословен,   он    снова   спросил   Марту   о    подруге,   выслушал   девушку   ни   разу    не   перебив;    Марта   в  свою    очередь    рассказала   ему   всё   без   утайки,   забыв   лишь   упомянуть   некие   детали  о   деньгах. Через   час   к   ним     зашел   Антонио,   он   забрал   телефон   у   Вилли,   на   его   попытку   возразить   не   ответил – только   хмыкнул   себе   под   нос    и   предложил   Марте   немедленно   собрать   вещи   и   вернуться   в   их   номер.  Единственным   внятным   сообщением    от    него    были   слова    о   том,   чтобы   они   сидели   как    мышки    и   не   рыпались.  Дальнейшее   запомнилось   им   навсегда: они   бродили   по   зеленым   окрестностям,  говорили   ни  о  чем,  возвращались   в   отель   перекусить,  ожидали   новостей   и   опасались   их; уже   поздним  вечером   подъехали   две   машины,    из   одной   вырос   Антонио   с   Моникой   и   её   вид   оказался   гораздо  приличнее   ожидаемого. Антонио   ничего   не   сказав   ушел,   а   Моника   с   ошалевшей   улыбкой,   в   которой   было   намного   больше  невнятности,   чем   радости,   бросилась   к   ним   и   лишь   через      десять   минут   зашлась   в   истерике. И   только   на    следующий   день,     Моника   собрала   в   пучок    мысли   и   где-то   невнятно,  где-то   судорожно   рассказала   о    пережитых   двух   днях – её   несостоявшейся,   слава   богу,  Голгофы.                На  вокзале   Термини   она   оказалась   не   случайно: ей   захотелось   проводить,   хотя   бы   понарошку   поезд   в   Германию -  она   не  знает   почему?..  но   очень,   очень   захотелось   прикоснуться,   пусть   взглядом   на   отходящий   северный   экспресс.  Кто   же   знал,   что   они – эти   твари   дежурили   там   тоже. Повязали   её   сразу (ещё   до   отправления  поезда).  Не   били,   не   пытали,   догадались,    что   съедете   сразу; телефон   отдала   с   лету,  спрашивали   о   деньгах,   сказала,   мол,   не   знаю,   где   держишь,   смеялись   сильно,  спросили,   есть   ли   ещё   карточка,  соврала - ничего   не   знаю (сильно  боялась,   в    тот   момент);  отвезли   в   какой-то   домик,  похожий   то   ли   на   сарай,   то   ли   на   склад   автозапчастей;  компания   все   та  же,  только   2   итальянца   появились,   но   каких-то   не   итальянских – блондинистых    и   голубоглазых – и   один   ко   мне   клинья   подбивать   начал; затем   приехали   ваши  громилы (я   не   видела – только   слышала); был   ор,  потом   тихий   разговор,  опять   вопли – потом   автоматная   очередь   и   после    неё    почти    сразу     пришли   за   мной;  да   ещё   там   все   время   произносили   какое-то      слово   или   название – типа   рагета    или   драгетта – я   плохо   разобрала,   но   они   его,   ваши   приехавшие,   грозно   так    выкрикивали; когда   меня   выводили – увидела   нескольких   моих   тюремщиков,   валяющихся  в    крови   на   полу,  кажется,   живых – только   раненных,   а   потом    уже   ничего  интересного   и   не   было,   и   вот   я    с    вами   снова. Теперь   вы   должны   мне   рассказать     о   таком   счастье   и   как    оно    нам    привалило. И   Вилли,   в   свою   очередь,   выложил   Монике    не  только  порядок    действий (гораздо   более   заурядных),  но   и   собственную   интерпретацию   событий,   где   основной   упор    был    направлен   на   Марту    и   на   её   скоропостижное   любовное    приключение,   которое   в   итоге   и   спасло    Монику.  Моника    оживилась   и   потребовала   у    Марты    подробностей,   причем   со    всеми    скабрезными    деталями,   так    как   без   прекрасных   частностей    живой    любви    никакого   ответного   подарка    ждать    не    пришлось   бы.  Марта   скромно   и   без   всякого   кокетства   все   объяснила   простым   жестом   из   лексики     немых – ударив   несколько   раз   ладонью   правой   руки   по   верхней   закругленной   части   кулака   левой,   присовокупив    к    сему  фразу: «Очень   соскучилась   по   жесткому   мужскому   началу».               
    Итак,   подошла   к   своему   финальному   пределу   их   не    только   локальная,   но   и   глобальная    попытка    к   бегству – с   довольно   неожиданным    хэппи-эндом. Благодаря   Марте,   Вилли   с   Моникой   получили   свою   толику   безопасности: Антонио   вывез   их   на   родину – в   Калабрию,   в   местечко   неподалеку   от   Сапри   во   внешне   архаичное   необыкновенно   цельное   в   своей   южной   идентичности   поселение,   которое   по   многим   признакам   так   жило   многие   столетия,   а   все   бонусы   современности   существовали   здесь   сами   по   себе,   не   ломая,   не   перекрывая   естественной   основательности   старины. Наконец-то   закончился   Март,   и   южное   веселое   солнце      оказалось   очень   кстати   для   их   подорванных   нервов,   для    испакощенных    медициной    организмов. И   если   женщины   находились   и   до   одиссеи   в   относительно   живом   состоянии,   то   Вилли   последний   раз   принимал   лекарства   в   Германии,   а  в    Италии   он   незаметно,   но   верно   забыл   про   монографию    своих   рецептов   и,   плюнув   с   высокой (пизанской)   колокольни   на   конечность    собственной   истории   (ведь   она   приходит   за    всеми  в  положенное   время),   вздохнул   и   стал   жить    в    полную.  Только   сияющий   великолепной    светоотдачей    череп   иногда    напоминал   ему    о   времени   и   о   судьбе.
- Всё,   и   это    конец   такой?    Тут   и   счастливое   излечение,  непонятно – по  воле   божьей   или   понтифика,   что   на   самом    деле   одно   и    тоже,    тут   и   абсолютно   стерильное (в   смысле   секса)   повествование    и   вдруг   бурное   соитие   с   хэппи  эндом    на   закуску.  Что   молчишь?   Ты,   как   всегда,   увидел   глубокий   смысл,   который   мне   не   дано   узреть.  Давай   колись.
- Мила,  помнишь,   мы   с   тобой   смотрели   в   «Пионере»   фильм  «Улетные   каникулы.
- Убойные,   мне  кажется.
- Да  пусть  так,   суть   не   в  названии,   а   в   авторской   идее   фикс. Ты   тогда   удивилась   совсем   не   характерному   для   этого   кинозала  фильму,  где   все   тонет   в   потоках   крови; а   что    я   тебе   ответил: мол,   все   загущено   до   самых   краев   здравого   смысла    и   в    этом   состоит   главная   фишка    режиссера.  В   сегодняшнем – нет   столь   развязного   тона,   расхристанного   темпа – он    написан    как   бы   акварелью,   а   тот   густыми   масляными   красками.
- Красиво,   как   ты   обычно   и    любишь   выёживаться,   но   не   убедительно.  Просто   там   был   драйв,   а   здесь   тягомотина    с   претензией   на   что-то.
- А   мне   понравилось,   я   вообще   прусь   от   роуд-муви,   даже   таких   малобюджетных,   без   звёзд.  К   тому    же   европейская   весна   здесь   тоже   сыграла   свою   роль   и   не   второго   плана: по   мере    продвижения   с   севера   на   юг   природа    менялась   с   неотвратимой    силой – и   после    зыбкой    травки    северной   Германии    в    Италии     картинка    заполнилась    апельсинами    и    другими   атрибутами      теплого    юга.  И   этот   солнечный   натюрморт    сохранил    надолго    бодрое   ароматное   послевкусие.