Летающие радуги Хакасии

Лопнули почки
даже на вязе, растущем
в моей душе.
          Юмико Катаяма


          Желание куда-то поехать, что-то увидеть, может задаваться целым комплексом факторов и событий. Для моей мотивации поездки в Хакасию тоже выстраивается целая цепочка из таких аргументов. В нее встроятся и эмоции моего друга Сергея, который сам из тех мест и бесконечно влюблен в степи Хакасии. Его восторги обрушились на меня стонами, когда он узнал, что я раздумываю над тем, куда бы мне еще попросить путевку в ФСС, чтобы помазать лечебными грязями мои профзаболевания. Я сам Сереге и рассказал, что в совсем небольшом списке возможностей фигурирует санаторий «Туманный», расположенный именно в Хакасии. Он знал о моем фотографическом хобби и надеялся на то, что я привезу ему несколько удачных фото его любимых степей. К тому времени у меня в съемке степей опыта-то и не было, как и любви к ним. Но наши стремления резонировали тем, что меня подкупало название санатория.


          Каждый фотограф мечтает побыть ежиком в тумане, и название санатория обещало мне такую роль, как и найденные мной на карте вокруг него хребты и урочища, чувствовалось, подготовили для этого потрясающие фоны. Если верить интернету, туманы там можно фотографировать, наверное, триста дней в году. Сайт санатория, значительно утяжеляя чашу весов с туманами, заманивал болезных посетителей экскурсиями к курганам Долины Царей и в пещеры Косинского хребта.


          Санаторий «Туманный» дистанцируется от степей Минусинской котловины, в которой и располагаются все эти достопримечательности, пятьюдесятью километрами невысоких гор на юго-восточном излете Кузнецкого Алатау, но соединяется с ними Кутень-Булугским логом в те же пятьдесят километров.


          Юре же понравилась тишина в санатории, хотя мне надежда на нее сначала показалась призрачной. Ну и что, что санаторий расположен в умирающей деревне и до ближайшего магазина в ближайшем городе четырнадцать километров. По пятницам-то отдыхающие, возвращающиеся из этого самого Сорска, объемом своих авосек, наполненных тем, что быстро проникает в аорту, вызывают к жизни мысль: «Свадьба…». Весь вечер в ожиданиях, ждешь: «Сейчас закричат: «Горько!»… вот сейчас… сейчас...» А в ответ – тишина. Уже ближе к вечеру разочарованно соображаешь: «Не то окрестные туманы настолько густые, что глушат все звуки, не то мужики еще помнят тяжелые времена, когда прячась от замполитов, по привычке чокались беззвучно, зажимая всей пятерней горло граненому стакану, стукаясь только донышком, отчего звона не слышно, так, какой-то задавленный утробный стеклянный хрип». Но, скорее, персонал держит всех в строгости, а, может, и в авоськах звенело совсем не то?


          А! О Юре! Юра – это мой, теперь уже бывший сослуживец и командир, с которым мы отлетали в авиакомпании «Сибирь» в Новосибирске по тридцать лет на всем, что напоминает, хотя бы сделанный из тетрадного листка самолетик. А, поскольку бывших летчиков не бывает, мы по-прежнему задираем нос, когда смотрим вслед улетающим самолетам, ну и еще иногда перед девчонками на дискотеках в санатории. Но в тот раз наши пребывания в санатории не совпадали по времени – я уезжал, а он только приехал. Поэтому, пока его не было, я просыпался часа в четыре, выглядывал в окно и уплывал в туман, руля объективом фотоаппарата, бороздя пока только окрестности санатория и немного Долину Царей, уезжая к ней автостопом. Туманов хватило на все три недели пребывания, а фотографий – на целый альбом.


          Естественно, само здание санатория вниманием туманов тоже не обделено. Величественно оно при этом выглядит, как корабль. Но меня всегда интересовал и фон, по которому этот корабль поплывет. А раз санаторий окружают горы, то они не должны быть ниже его, если выполняют роль такого фона. Пришлось утречком, пока охрана спит, выскользнуть из корпуса и влезть на водонапорную башню, благо она рядом, и ее тридцатиметровой высоты хватило, чтобы гора Карасын на фотографии нависла над санаторием.


          Про съемку туманов говорить не имеет смысла, они сами все скажут за себя. С теми, кому они в моем исполнении не понравятся, я нахально не соглашусь. Тем более, потешился я вволю: вышел за ограду - и вот они – урочища, наполненные ими, как бокалы с шампанским. Да просто с балкона можно снимать. И ощущение единения с притихшей перед рассветом природой словами не передать...


          А вот про несколько моих попыток снять коней, в том же тумане, можно пару слов и сказать. Для прогулок выздоравливающих санаторий держит небольшой табун лошадей. Любители общения с этими замечательными животными подкармливают их, а заодно и конюха…


          Несколько рассветов я отдежурил в разных живописных для фотоаппарата местах, через которые лошади должны были пройти утром, когда конюх их выгоняет в луга. Но я ждал в лугах, а он их гнал в горы, жду в горах, а он их гонит в луга.


          Наконец, я взмолился: «До каких пор?». Конюх меня охладил: «Никуда я их не гоню – куда идти, сами выбирают». Я понял, что состязаться с лошадьми в смышлености – себе дороже. Тем более, один мудрый инструктор, прививая моторные реакции «летчицкому» организму, чтобы они были на уровне инстинкта, а не результатом глубоких раздумий, после которых, может быть, уже поздно будет и реагировать-то, говаривал: «Летчик должен быть тупым и здоровым». Поскольку здоровье было уже подорвано тридцатилетним воздухоплаванием, а все остальное – в избытке, я решил действовать тупо - караулить у ворот конюшни. И был вознагражден парой симпатичных снимков.


          В окрестностях можно было охотиться не только за туманами. Я видел несколько отдыхающих в полном и великолепном снаряжении рыбаков. Ездили они куда-то на крутых джипах, но возвращались грустные. Удивил я их своим рассказом, когда поведал об одном своем возвращении из туманов.


          Мимо санатория, в каких-нибудь трехстах метрах от калитки, проходит железная дорога. Я возвращался по ней, уже был у границы станции, когда из подходившего к самой насыпи озерца услышал громкое чавканье. В то время мы с Юрой еще не бегали от ергаковских медведей, но «медвежья болезнь» в тот раз меня с трудом отпустила. Оказалось, большие, больше килограмма, рыбины пировали в тине. И ехать никуда не надо.


          В санатории был еще один завсегдатай, за которым стоило поохотиться с фотоаппаратом. Появлялся он строго после обеда. Это - коршун Кешка. Собирал дань, облетая балконы корпусов, с которых отдыхающие бросали ему куриные косточки. Ловил влет, пикируя на брошенное лакомство. Его, как торпедоносец, невозможно было заставить свернуть с «боевого курса» - у земли, но догонял. Причем, имитации и обглоданные игнорировал глазастый принципиально.


          Остались необследованными, обещанные интернетом, пещеры и курганы. С пещерами вышла незадача. В них уже давно не водили, говорят по причине их небезопасности из-за осыпания, но информацию на сайте оставили – замануха…


          А на Салбыкский курган экскурсии были. Только в тот, мой первый заезд, человек, отвечающий за эти мероприятия - молодая дама, ушла в отпуск, а такая незадача грозила мне остаться обделенным этим многообещающим пленером. И Юры в санатории еще не было, как и его машины. Я уже серьезно рассматривал возможности автостопа, который и пригодился мне впоследствии раза три, но в тот раз меня выручил отдыхающий одновременно со мной доктор из-под Красноярска, с которым я подружился.


          Мне было интересно с ним беседовать о чем-то там, у меня внутри... Но интерес оказался обоюдным благодаря моим занятиям фотографией, почти пятнадцатилетнему опыту йоги и байкам об авиации. На его машине мы прошли Кутень-Булугский лог, и вот они – степи Долины Царей.
          Долина разлеглась километров на пятьдесят к северо-западу от Абакана и почти слившегося с ним Минусинска. Она занимает северо-западную часть одноименной котловины (Минусинской). На ее территории около ста курганов. Некоторые своими размерами претендуют на то, чтобы их называли царскими. Салбыкский был из их компании. Мы подъехали прямо к нему. Он был обследован и раскопан еще в 1956 году.


          Курган предполагает какую-то насыпь. Тем более интернет говорит, что при постройке Салбык был двадцать пять - тридцать метров в высоту. А тут - ниспадающая насыпь только во внешнюю сторону от периметра кургана. Видимо, она возникла от размытия дождями и временем тела кургана. Сам же он внутри был выбран до основания исследователями еще в 1956 году и представлял собой прямоугольник шестьдесят метров на семьдесят, который формировали камни ограждения, поставленные вертикально и вплотную друг к другу, задавая верхний ее край на высоте около двух метров.


          А над ними возвышались менгиры – камни своеобразной формы и весом до восьмидесяти тонн. Между прочим, на ближайшую каменоломню можно набрести только в семидесяти километрах от кургана. Монументальность Салбыкского кургана входила в сознание медленнее, чем от малых и не разрытых еще его окружающих собратьев. И этому слабо способствовала даже корона из облачности «вертикального развития», (термин летчиков и метеорологов). Корону надо громоздить, хоть на какую-то, но голову, которой у кургана и нет - на ее месте фигурировала яма с того самого 1956 года...


          А тут еще местный гид со своими вопросами: «А в Долину Царей вы въезжали через «Красные ворота»… а у духов «Ворот» вы спросили разрешение на посещение Долины?..» Мой спутник, оказалось, о Воротах, как, впрочем, и об их духах, слыхом не слыхивал, а это промах, по крайней мере, в общении с духами. А дальше - почти как угроза - рассказ этого гида об его опыте общения с духами Долины, которые несколько раз просто не пустили экскурсии, которые он вел сюда.


          Причем, с нашей точки зрения, знаки, завернувшие их назад, были несколько неубедительными. Один раз его испугал резкий переход, почти мгновенный, как ему показалось,  от совершенно ясного неба к шквалу-граду–грому. Второй раз их встретил орел, сидя на камне мужской энергии Красных ворот, он на них хлопал крыльями, кричал, плевался, «хохотался»... Мы покивали и покачали, где надо, в ответ головами и отнесли этот рассказ к местному пиару.

          Как и то, что проделал с нами тутошний научный сотрудник и, одновременно, охранник кургана. Он «побубнил» у нас над затылками предназначенным для продажи и не шаманским даже бубном. Мне почудилось предмедитационное изменение сознания, которое я тоже скептически принял за резонанс пустой черепной коробки (ну, вы помните: «Летчик должен быть тупым и…»). Сотрудник – человек, конечно, не глупый, уловил скепсис в наших глазах, но не унимался.

          Оказывается, и что только духи не делают, чтобы напугать его, когда он в юрте ночует на территории кургана. На наш вопрос: «А что духи делают?», - он промолчал, но я уловил в его глазах какое-то подобие мистического переживания, напускной многозначительности в них не читалось… Это мог быть и страх и, в то же время, знак положенного духам уважения. Меня это заставило вспомнить, что и я имею, хоть небольшое, но практическое отношение к мистике. Я отвлекся от фотоаппарата и сосредоточился на «внутреннем». Хотя я не очень верил в такие понятия, как «место силы», но к своему удивлению, ощутил то, чего со мной в течение полутора десятков лет практики медитаций не было – чье-то внешнее, а не внутреннее, как обычно, воздействие, видимо, со стороны тех самых духов. Или, может быть, это и называется энергетикой «места силы»? Возникло ощущение: не привычное слияние с Пространством, а наоборот, как будто что-то разметало в вихрь, в воронку ту зыбкость, которую я из себя представлял на тот момент. У меня есть мощная защита, и доверие к ней не дало появиться страху, да и это «воздействие» ощущалось скорее мягким, чем агрессивным. А через минут пять все улеглось и превратилось в такой Вселенский покой, которого и в медитациях-то достигаешь редко. Потом в интернете я нашел описание, возникающего на месте Салбыкского кургана, состояния покоя, но про «вихрь» там ничего не было…


          И уже в этом состоянии на меня, все-таки, надвинулось ощущение величия менгиров, возвышающихся надо мной на высоту до десяти метров, их поэтические названия, найденные потом и интернете: «Камень со структурой алмазной скрижали внутри, целостной и сохраненный как живой набор качеств…». Или: «Камень Замысла, Камень Осмысления, Камень Осознания». А еще: «Камень Врат Смерти. Врата предназначены для души, уходящей из тела, направляющейся в мир духовный…». И вот еще: «Камень повторения цикла Жизни. Камень повторения цикла Смерти. Камень слышания. Также камень чувствования. Также камень доброй, удачной дороги. Камень, охраняющий путников…». Какая поэзия! И все это сделано и описано пять тысяч лет назад? И кем – кочевниками-тагарами?! (Хотя учеными эти интернетовские знания опять подвергаются сомнению.) Я позже много раз приезжал сюда с друзьями, но «вихря» больше не было. Что это было? Духи поздоровались? Во всяком случае, мы вспомнили, что нарушили привычное течение событий в этих местах и поехали просить разрешение на посещение Долины Царей у духов Красных Ворот, хотя бы задним числом, тем более, они стояли совсем недалеко, здесь же в «Долине», километрах в четырех от Салбыкского кургана.


          Это были первые вылазки из санатория в большую и загадочную страну Хакасию. В следующий год мы с Юрой еще не догадались заказать путевки на одно время и опять пересеклись  в санатории только в конце моего приезда. И я без него обследовал горную гряду, ограничивающую Долину Царей с севера. Она входила в юго-западную часть Косинского хребта, тоже была на излете - не высока. С дороги были видны скальные выходы, которые обещали красивую картинку моему фотоаппарату. Забегая вперед, к концу пребывания в санатории в тот год, я именно сюда затащил Юру, здесь он и «заболел» горами, как и идеей приехать в следующем году на машине и вывезти меня уже на ней в Ергаки. Что-то такое, действительно, было в этих отрогах, что и фотографов Новосибирска заставило обратить внимание на них в моем исполнении. Один из них сделал мне замечательный комплимент. Я, конечно, не могу им не похвастаться. Он сказал, что все фотографы нашего города за горными сюжетами ездят на Алтай. Сказал, что это, конечно, ближе к Новосибирску, но у них, у всех, горы одинаковые, а мои горы сильно отличаются от их гор. «Хотя,» - сказал он, даже как-то растерянно, - «похоже, дело не в горах…»


          Это было после, а пока я в очередной раз зашел на гряду на выезде из Кутень-Булугского лога, а сошел в конце ее – на траверзе «Двукаменного хребта». В этом месте я сделал одну из своих замечательных панорамок. Она, как мне казалось, хорошо передает красоту степей: отроги, ковыль, мое любимое кривое дерево…


          А тот самый друг, любитель степей - Серега, поставил мне «незачет». Сказал, что степь в этом снимке я подчеркнул обрамлением гор. Спор с ним, что короля делает свита, не изменил его оценку. То, что степь не ровная, как стол, поверхность и, что, даже на карте показаны, хоть и не высокие, метров в десять, отроги, такие же урочища, что все они заметны, что у всех у них есть названия, его не смягчило. Видите ли, не люблю я еще степи, как он… Тоже мне Татьяна Доронина: «…любите ли вы театр, как люблю его я…».


          Двукаменным хребет называется, как раз потому, что в его седловине стоят два камня, представляющие из себя те самые «Красные ворота», у которых надо просить визу на посещение Долины Царей. Длина хребта меньше километра. Здесь для ритуалов мистиков есть и жертвенник, и кострище, и обо – каменная ритуальная выкладка. А для простых посетителей - только щель где-то глубоко в земной тверди, но она расколола тектоническую плиту прямо между этих двух камней. Энергия по разлому тоже поделилась на «плюс» и «минус», на женскую и мужскую.


          Соответственно и камень один – мужской, другой – женский. Отсюда и народная забава – встать между камней, раскинуть руки, куда потянет, та энергия в тебе и преобладает. А может и наоборот, если вспомнить законы физики. У меня этот фокус, на этот раз, не получился. Сколько я не разбрасывал ручки, не понял, мужчина я или женщина по версии камней - ни один к себе не тянул. Да и потом, чего я к ним, к камням-то к холодным, тянулся бы? Духи, или, наконец, увидели мою защиту, или обиделись на мой скепсис по отношению к «местам силы», угрюмо молчали. Единственным опытом, в моей практике контакта с «силами места», остался тот, на Салбыкском кургане.


          Несколько раз я приезжал на Красные ворота с попутной экскурсией из санатория, которая быстро тестировала себя на мужскую-женскую энергии, просила разрешение на посещение Долины Царей и уезжала к Салбыкскому кургану, а потом и домой так же быстро возвращалась. Мне никак, в этом случае, не хватало времени отснять, что я хотел, и дальше ехать вместе с ними, да и экскурсанты со своими фотоаппаратами мелькали в объективе. Тогда я догадался подсаживаться на экскурсию, которая двигалась в Абакан на весь день. Они подвозили меня до траверза «Ворот» и уезжали дальше в город, а я пешком шел к воротам или, как сейчас, забирался на хребет и снимал там свои сюжеты. Обратно они подбирали меня часов через шесть-семь, когда я уже сделал свое черное фотографическое дело на воротах или где-нибудь на хребте… Обычно никого постороннего на «Воротах» не бывало, особенно, когда экскурсия и была запланирована на «Салбык» через «Ворота». Но в этот раз я приехал автостопом и в неурочное время. Застал на Воротах две группки людей, которые позиционировали себя шаманами. Это была удача, они отправляли какие-то свои обряды. Я попросил разрешение их поснимать. Женская группа сразу наложила вето и потом, только «случайно» попала в кадр издалека, когда я фотографировал мужскую. Главный шаман из мужской, наоборот, разрешил и дал свой адрес в Абакане, чтобы я выслал то, что нафотографирую с их участием. Заговорщически обещал при этом всякие благости, которые после этого обрушатся на меня. Многозначительность же, которую он приберег для моего непослушания, говорила о том, что он не видит защиту того, кто мне обещал «…не покинуть во веки…». А ведь ее в нашей ауре обычно видят те, кто, действительно, что-то видит. Но мы люди послушные, к тому же я всегда признателен тем, благодаря кому, у меня что-то… Добавить бы еще сакраментальное: «…не смотря ни на что…», - но я промолчу.

          Многому можно удивляться в Хакасии. Часто это что-то монументальное, величественное, но бывает и наоборот. Цветы, например. Вот ирисы, у меня с ними всегда связывались совсем другие представления. Я думал, что они растут где-то далеко, в Нидерландах, например. Ван Гог, наверное, навеял. В Хакасии, оказывается, такие огромные поля из этих цветов, целая Долина Царей и дальше. Они растут по весне кучками у заборов в деревнях! Как сорняк… Низкорослые только. А такая красота! Поразительно!


          А эдельвейсы?! Та милая дама, которая организовывала вылазки в Долину Царей, говорила, что они растут прямо у Красных ворот. Это же не горы вовсе - долина ровная, всего метров пятьсот над уровнем моря! А мне всегда чудились, при разговоре об эдельвейсах: горы, скалы, ледоруб, голос Высоцкого…


          У Красных ворот я их не нашел, но в часе ходьбы отсюда, на том хребте, с которого я к Воротам спустился, есть. Нашел целую кучку из двух прижавшихся друг к другу цветков. Я помню-помню, Красная книга и т.д. – сфотографировал только! А вот, когда мы затеяли поиски пещеры «Кристаллка», ступить некуда было, без опасности раздавить эти мохнатые соцветия.


          Это было уже с Юрой, в третий приезд, когда мы, все-таки, «выбили» путевки в санаторий в один срок, и он, согласно обещаниям, привез меня в санаторий на машине за тысячу километров от Новосибирска. В санатории знали о наших планах и подзадоривали рассказами о местных достопримечательностях. Особенно в этом усердствовали, почему-то, массажисты. Наши отлучки в тот момент носили характер коротких вылазок, даже без ночевок, кроме, разве, поездки в район Ширы, закончившейся двумя проведенными на турбазе Томичка ночами. А так, все было в пределах досягаемости дневного прыжка на машине. Нам пришлось призвать к ответственности этих массажистов. Все должно быть, как сказал Жванецкий: «...ты придумаешь, тебя заставят делать, тебя же накажут за то, что плохо сделал…». Они были друзьями и, судя по всему, не только вместе охотились, но и по пещерам вместе лазали. Но проводить нас к ним у парней желания не было. На этом и дружба их чуть не закончилась, когда мы «жигловскими» методами стали требовать сатисфакции за разжигание ими нашего аппетита - сопроводить нас на место преступления, ну, хотя бы к одной, самой маленькой пещерке - двое из них и принялись валить на третьего. Я так думаю, потому они «сдавали» друга, что знали, что тот не сдастся. Парень был красив, молод и суров.
          Есть несколько способов изучать человека. Например, что-то закончить, что-то прочитать по психологии, тем более, стать психологом и изучать разум человека по своим пациентам. Хотя, так изучают больных или тех, кто нуждается в помощи. Часто и в психологи-то идут те, кто пугается своих реакций на внешние раздражители и пытается помочь себе самому таким способом. Мы же о здоровом сознании хотим знать, считая свое таковым. Есть и способ такого познания, это когда изучение начинаешь с самого себя. По рекомендациям кого-то, типа Жикаренцева, Лазарева, например, добираешься до самых своих глубин, до самых простых причин, которые движут тобой, может быть, до уровня животных инстинктов. Сначала разочаровываешься в себе любимом, понимаешь, что ты - дно, но за этим появляется второе дыхание… После этого легче понять других, тем более не осуждать их. Ведь ты уже осознал, что хуже тебя нет никого, как же ты такой плохой можешь осуждать кого-то?..
          Вот и этот парень избегает общений, и причина довольно прозрачна и трагична. Глубина его ухода в себя стала еще более понятной через год, когда он уехал из Сорска, можно сказать в детство, искать самого себя. При этом он удивил тех друзей, не напомнив о себе и по сей день, даже звонком из этого «детства». Но тогда мы с Юрой немного понаблюдали его, пытаясь понять и склонить к походу в его пещеры, и нам удалось добиться от него искорки любви. Она высекалась именно от общения на тему его же любимых пещер. Нехотя, но Дима пошел с нами, а потом и оживился, и разговорился.


          Первой в тот день он показал ту самую Кристаллку. Рассказывал что-то, что она не карстовая, а вулканического происхождения… Эта пещера пряталась в недрах хребта Азыртал, который топорщится рядом со старой дорогой, ведущей из Сорска в Абакан. Тоже красивые увалы предгорий, но место ничем не примечательное. Даже сейчас, побывав там, с трудом можно снова найти эту пещеру. А я, когда он отказывался, самонадеянно думал, что найду и без него. Просто надо знать, где свернуть с дороги, взойти на эти самые увалы, которые, мы помним, сплошь покрыты эдельвейсами, начиная от самого подножия его, от самой дороги. А тут и дырка в макушке увала, почти горизонтальная, что не сходится с нашими представлениями о входе в пещеру. Рядом на деревце – череп, похоже коровы. В первом гроте – еще один. Дима объяснил, что это знак опасности – пещера обваливается. Спускаемся, страхуясь веревкой, предусмотрительно прихваченной Димой, в грот, что ниже первой камеры-прихожей, он тесный и забит обломками. Ниже по «шкуродерам» спуститься можно, но Дима не пустил – опасно. Тут все прелести пещеры и так видно: на стенах - поля кристаллов. На каждой стенке - свои, разнятся по величине и форме. Каменные кристаллы, похоже, минерального происхождения. Одна из уходящих вниз галерей этого грота забита многовековым льдом. Лед сейчас тает, и пещера оседает. А изо льда уже значительно вытаял обещанный парнем древний баран. Шкура на голове и, наверное, по всему телу, цела. Как и когда он вляпался в лед, никто не знает. Кстати сказать, как найти Кристаллку, тоже мало кто знает. А за такую информацию, в качестве бартера, в трудные годы можно было получить внедорожник от туристических агентств.
          Километрах в ста от Кристаллки, недалеко от новой уже дороги и в десяти километрах в сторону от нее - пещера Бородинская. Новая дорога на Абакан приходится Долине Царей как бы абрисом: она опоясывает долину с севера, а сразу за ней ее обрамляет тот самый живописный хребет, который входит в юго-западную часть Косинского хребта. Мы едем и любуемся просторами степей: вон Салбыкский курган, вон две точки на Двукаменном хребте – Красные ворота, грива Краюшка… Вся Долина Царей как на ладони. Оказалось, что мы преследуем атмосферный фронт. Он маленький, но шустрый – весна. «Быстродвижущийся фронт второго рода…», - представили бы нам его синоптики на метеоконсультации перед вылетом. Под его первые капли машина уже нырнула, но фронт пытается оторваться. И тут нас накрыла огромная радуга. Может, конечно, она и маленькая была, только, чтобы машину украсить, ведь мы вошли только в первые капли фронта. Иначе как бы у нас создалось впечатление, что одна ее нога уперлась в насыпь дороги слева, совсем рядом с машиной, а дуга, почти накрывая нас, перебрасывала вторую ногу в Долину Царей справа. Поразили не ее размеры, а чистота цветов и их яркость. Обычно радугу видишь на каком-то расстоянии, хоть несколько сот метров, но дистанция есть, а тут, кажется, не больше десятка метров. До сих пор я не замечал, чтобы радуги двигались. Мы гонимся за атмосферным фронтом, а она привязана к нему и с ним же удирает от нас. Мимо проносятся окрестности, создавая для нас иллюзию ее движения, а она, убегая, держит нас на постоянной дистанции… Что это? Летающие радуги Хакасии?! Обещанное «любителем степей» их очарование? Но мы торопимся засветло попасть в Бородинку и не останавливаемся для фотосъемки. Тем более, это великолепие фотографией не передашь. Время сворачивать налево в горы. И все это чудо остается за кормой. И опять «румяный критик» моих степных сюжетов не поверил «на слово» моим восторгам об этой сказочной встрече, когда по возвращении я ему «на пальцах» пытался рассказать о летающих радугах в его степях.


          «Градус понижать» - начинать с самого сладкого нельзя, и Дима ведет нас сначала в грот, расположенный, не доходя до Бородинской пещеры около километра. Он почти на вершине горы. Высокий вход, даже громадный, такие же своды внутри. Взгляд, как в соборе, взлетает кверху. Я говорю о величии и грандиозности впечатлений. Оказывается, грот так и называется – «Величественный». А может быть, парень приспособил это название к нашим ощущениям? Местные, как оказалось, не знали о существовании грота, как и о его названии, хотя пещера Бородинская рядом совсем – местная достопримечательность и место паломничества не только окрестных туристов.
          На подходе к пещере я, опять «домагиваюсь» до Димы: «Это здесь - звучал булат, картечь визжала, рука бойцов колоть устала?..». Оказывается, нет, рядом не Бородинское поле, а только село Бородинское. Но он уже позволяет мне шутить, не хмурясь. Отмяк. Легко расположить к себе человека, если разделить с ним его любовь или поделиться своей. А от его пещер я, действительно,  без ума.


          Бородинская пещера поражает размерами. В ее галерею, которая в сечении склонилась на бок, как параллелепипед, кажется, войдет железнодорожный состав. Пещера знаменита тем, что хранит на стенах редкое явление – пещерный жемчуг. Думаю тоже минерального происхождения. Необычные, полусферические, около сантиметра образования. Интересное зрелище в свете фонарей из тысяч маленьких звездочек!


          Грот Грандиозный – достопримечательность Бородинки - просторный, сто тридцать метров на пятьдесят и высотой двадцать метров! Дальше не пошли. Ходов много, но здесь все, что мне надо. Несколько громадных сталактитов и сталагмитов в 2-3 человеческих роста! Это то, что я искал. Делаю несколько панорам со штатива. Ребята мне подсвечивают дальние фоны фонарями. В тот раз в пещере нам встретились несколько групп посетителей. А, когда на выходе, уже в сумерках, мы встретили входящую в пещеру очередную группу туристов, я задумался, зачем же мы спешили в нее засветло? Боялись, что в пещере погасят свет вместе с закатом на поверхности – у гномиков конец рабочего дня? Один снимок, который я только что назвал «Непокорный сталагмит пещеры Бородинская», обещавший быть визитной карточкой нашей вылазки, к сожалению, испортила «шевеленка» - рука, все-таки, дрогнула или у штатива ноги подкосились... Но я настырный и приехал за ним еще раз. Юра в следующий раз составить мне кампанию не смог. Я вызвал такси и уговорил двух женщин, отдыхающих в санатории, поработать у меня осветителями. Одна из них - пенсионерка далеко за семьдесят. Уже уйдя на пенсию, она уехала на заработки в Германию. И десять лет оттуда приезжает на отдых в Хакасию! В пещеру пошла как на праздник…


          В тот же год мы с Юрой протянули жадные щупальца своих маршрутов еще дальше – до самого хребта Ергаки. Это триста пятьдесят километров от санатория. Но это уже не Хакасия, а, где-то, граница с Тывой. Да и хребет не принял нас – снег, медведи сонные, настроение у них с недосыпу, наверное, не «ах»…
Возвращаемся. На въезде в Хакасию переночевали на озере, где главный по стране щук ловил. Или проводник тоже пиар наводил насчет главного? Щук не видели, а рассвет нас разбудил великолепный.


          На обратном пути, глядя как Юра грустными глазами прощается с непокоренными Ергаками, я вспоминаю свои профессиональные обязанности в его экипаже… Карты летают по кабине - все как раньше… Нашел обходные маршруты, наметил запасные аэродромы… Оказалось, есть хребты, хотя и пониже Ергаков, но без снега: Борус - хребет из пяти вершин и хребет Тогыз-Аз – «Девять ртов» в переводе с тюркского.


          Хотя Борус находится не совсем в Хакасии. Он в Национальном парке «Шушенский бор», который примыкает к Хакасии. Борус упирается в Саяно-Шушенскую ГЭС, которая соединяет Красноярский край и Хакасию. Летали мы над этими местами в Китай. Я даже симпатичный снимок Саяно-Шушенской ГЭС с высоты эшелона сделал. Помню, в тот кадр заснеженная вершинка вписалась, может то и был Большой Борус?


          Два часа по курумнику – нагромождению крупных валунов, полностью завалившему гору, как будто она из них только и состоит, и мы ставим палатку в Пелеховом логе. На Борусе никого, мы в этом году первые. Костер, ужин и спать. На другой день проводник на пути к озеру, с одноименным логу названием, показывает местные достопримечательности. До озера вверх еще метров триста и час ходу. Люди сюда приходят отдохнуть по выходным из Саяногорска и из Черемушек, конечно, те, кто еще может скакать по курумнику. Трогательные названия - народ любит свой хребет. Каналы местечка Венеция в распадке, по причине ранней еще весны, не заполнены водой. Летом, чувствуется, красиво здесь! Начинаются снежные склоны – причина сомнений в успехе нашего восхождения. Проводник рассказывает, что местные по этим откосам на пятой точке съезжают почти до нашей палатки. Невозможно! Снежники спускаются очень круто и резко заканчивается огромными валунами – тормозить можно только об них… Всего час от палатки и мы у озера Пелехово, расположенного в чаше между трех вершин.


          Надо сказать, что Юра дома, раз в неделю и весь год, ездит на святой источник, где все устроено для купания. Но он во все наши походы не упускал возможности искупаться и в мало-мальских лужах, которые мы встречали в избытке. И здесь лед ему не помеха – разбил кулаками и залез в воду озера. Я его побаиваюсь! Медведи, наверное, тоже.


          На обратном пути Юра от допинга из озера и я, наверное, «сдуру», расправив руки–крылья, несемся вниз по снежному склону, слаломим. Проводник молчит, но его глаза выдают испуг за наше душевное равновесие. Обнаруживает, что забыл у озера бинокль и возвращается. Мы же продолжаем спускаться к палатке. Начинается дождь, потом град и тут же сильнейший ветер. Палатка уже вырвала нижние крепления дна - колышки из ненадежного для них скального грунта и скачет, как бешеная, только на верхних растяжках. Вот-вот улетит. Наваливаемся на нее всем телом, вдвоем усмиряем. Почему-то вспоминается далекая юность: прыжки с парашютом перед поступлением в Академию гражданской авиации… девчонка из нашей парашютной группы, не умевшая тормозить - гасить парашют после приземления… лежит на боку смирно, ничего не делает. Ветер тащит волоком все еще наполненный парашют и ее саму по чарыму, выносит на бугор, парашют отделяется от снега,.. улетит! Инструктор посылает меня ловить ее, но мои ноги все время проваливаются в наст, и я не успеваю - из скотного двора выскакивает мужик и, комкая парашют руками, наваливается на него своим телом…
          Приходит проводник, мы уже собрали вещи. Убеждаем его, что пока не повалил снег и еще можно скакать по камням, надо скатываться вниз. На спуске, когда курумник закончился, еще раз восхищаемся беседками для отдыха, любовно построенными из цельных деревьев. На гору пиломатериал тащить снизу - не резон, и умельцы распустили срубленные здесь же деревья на доски для крыш беседок. Не пилами, а, наверное, клиньями расщепили. Первый раз вижу этот древний способ. Волнистые, неровные сколы плоскостей досок приятно ощущаются пальцами рук… Здорово!
          Завозим проводника домой в Черемушки, и - в санаторий.


          Следующая вылазка через четыре дня.
          Хребет Тогыз-Аз – это в Ширинском районе Хакасии.
          Мчимся, по пути пытаемся приобщиться к достопримечательностям курортного местечка Шира.
          Карта дорог Ширинского района похожа на спрута районного масштаба, который хранит свои сокровища-достопримечательности, наложив на них радиально дороги-щупальца. Чтобы добраться до следующей, надо вернуться в центр – к Шире. Видимо, каждый раз надо почтительно приносить спруту жертву – время. Не то, чтобы гордыня не позволяла, время было жалко. И мы нашли старичка-лесовичка, который подсказал, как выйти на грунтовку, иногда  почти тропу, которая по окружности соединяет все эти примечательности.
          Туимский провал на юге от Ширы меня почему-то не впечатлил. Ну дырка вместо бывшей горы… А вопросы типа: почему гора куда-то провалилась, для старого йога не существуют - ушла в себя, медитирует. Она тоже живая и тоже ищет покоя, хотя бы от нас, туристов.
          Зато величие Сундуков подтвердили несколько порадовавших меня снимков.


          Увлекшись динамикой нашего марша, мы неосторожно ворвались в вековой покой озера Беле. Я, почти сразу, ощутил знакомую, разливающуюся внутри медитативную зыбкость сознания, в которой, как в бабушкином киселе, затухают мысли. Озеро завораживало. Но покой у нас был запланирован только в конце, после следующего и последнего броска, к хребту Тогыз-Аз, что западнее Ширы. И Юрин «пожиратель пространства» уже ложится на курс, выдирая нас из этой неги. Мы себя не поймем, если, хотя бы в следующем году, не разобьем палатку на этих берегах – искать такие состояния и, найдя, бежать, не покупавшись в них, хотя бы несколько дней? Покой звал назад, да и древняя крепость где-то на берегах озера, о которой нам рассказывал лесовичок-самаритянин, тоже.


          Еще дома я постарался  застраховаться и переворошил интернет в поисках информации о хребте Тогыз-Аз и о турбазе «Томичка», рядом с которой разлегся хребет. Интернет обещал и радушие, и прекрасные пейзажи для моего голодного фотоаппарата.
          Заведующая Марина окутала нас фирменным гостеприимством. Повариха, которую, видимо из солидарности, тоже звали Марина, одарила парным молоком.
Тут же -  инструкторы-спелеологи, не дав отдышаться с дороги, готовят к завтрашним спускам в пещеры - подгоняют на нас альпинистское снаряжение, прямо поверх внимания обеих Марин. И все это только для нас – мы первые на базе, мы открываем сезон – еще только конец мая. Каждый из них, дождавшись своей очереди, продолжает пеленать нас уже в свои заботы так, что мы в них начинаем чувствовать себя многослойной капустой – этакие мальчики-чиполлины… Не пришлось ни о чем просить, в отличие от сказочного Ивашки. Ужин уже шкворчал, банька пыхтела, свежая постель обещала богатырский сон.
          Интересно, как получилось, что название турбазы так далеко уехало от своего «уездного города»?


          Количество ртов посчитать у Тогыз-Аз на следующий день мы не догадались, всё заполнили невиданная красота природы и мой фотоаппарат. Хорошо, что весна, что листочки маленькие, что лес прозрачный. Мое любимое время! Но я всегда был недоволен моими весенними снимками. Казалось, что не передают они того настроения, той свежести природы, которые я вижу глазами. Сейчас опять была надежда, что, уж на этот-то раз, все получится.
          Проводник Женя повел нас вверх и вдоль хребта по «Тропе Шаманов». Увлеченность его вызывала в нас теплое чувство благодарности. Несмотря на то, что Женя видел все это более чем в сотый раз, он,  приглушая восторг во взгляде, рассказывает где, в какой пещере и в каком ее углу наши предки жгли костер или обгладывали косточку доисторического животного, которую Женя недавно тут же и нашел. Он заглядывает нам в глаза, чтобы удостовериться, действительно ли мы  видим там, в темноте, куда он показывает, наскальные рисунки и рунические письмена? Надо было видеть его благоговение над древней сталеплавильной печью! Женя уверяет, что Тогыз-Аз со стороны напоминает какое-то спящее доисторическое животное, у которого большое количество голов с открытыми ртами-входами в пещеры и гроты. Правда, сходства мы не заметили. Повторное изучение путеводителей впоследствии объяснило почему. Оказывается, согласно этим манускриптам «…если прищуриться, то можно заметить сходство с многоголовым чудищем…». А мы не щурились. Учили же нас в авиации изучать руководства тщательнЕй…


          На удивление, с любовью Жени к горам успешно соперничает мой Юра. Когда он успел заразиться? Наверное, с такими же завороженными глазами он отрывал от полосы двести тонн своего Ила и уходил в его же небо. Бежит по склону с расправленными руками-крыльями, как ребенок, кажется, даст взлетный режим и полетит с очередного обломка скалы. И хорошо бы вверх…
          Тропа, нанизывая на себя рты-пещеры, протянулась вдоль хребта на четыре километра. Иногда входишь в какой-нибудь рот у подножия хребта, а выходишь на его горбу. Но тропа не сложна, по силам и ребенку. А тихая нежность, с которой хребет, там внизу, обнимает речку Белый Июс, пленяет и взрослого. Наслаждаемся и не испытываем неудобства за невольное подглядывание за ними. В этот раз в этом нет ничего предосудительного. Пейзажи! Забываешь про фотоаппарат. Некоторые из пещер ошеломляют!.. «Трехглазка», например…


          И опять – Юра. Надо видеть, как он, кажется, рвет скалу руками, когда пытается подняться ко входу в очередную пещеру. Придется на следующий день рождения подарить ему еще пару ледорубов - на ноги. Нет, те, что на руках держат, но ноги проворачиваются, как у мультяшного утенка - на каждом рывке рискует сорваться. В горах он мне открылся с неожиданной стороны. Ведь, если, где-нибудь в воздухе, диспетчер предлагал нам при обходе грозового фронта потеснее прижаться к кучевому облаку, то Юра долго и нудно объяснял, что мы не на торпедном катере, что героизм могут не одобрить триста пятьдесят пассажиров за спиной, особенно, если мы из этого облака выпадем в виде дождя и мокрого снега… А тут прет и глаза горят, как у Матросова перед амбразурой дзота.
          После обеда – сплав. Экстремалам делать нечего –  сплав тоже детский. Реке не до нас, она занята хребтом. Но тихоня-речка, отжала-таки у хребта один каменный столб. Он отделился от скалы и стоит по колено в воде, а на вершине его природа изваяла многотонную фигуру совы… И пещеры, пещеры, пещеры – «Летучая мышь», «Крест»… А на каждой излучине реки мы видим и снова, и снова с умилением ждем остановившуюся машину, которая отбуксировала наш катамаран в верховье реки, а теперь возвращается, параллельно нашему надутому плавсредству на базу. Возле нее стоит малыш лет четырех и ручонкой приветствует своего деда Гришу – инструктора по сплаву, который с кормы нашего катамарана в ответ внуку машет веслом. Тем более, что его весло почти всегда свободно и не мельтешит, как меч какого-нибудь бойца Ушу в китайском фильме в веерной защите. Молодой дед не отмахивается им от сонма надоедливых брызг, когда катамаран врывается в буруны порогов. Порогов нет, бурунов нет и весло, изредка и степенно погружается в воду, придавая направление катамарану, а в основном лежит, развалясь, на коленях деда Гриши. Зато мой фотоаппарат извертелся, фиксируя ту красоту, которую мы до обеда видели с высоты хребта, а сейчас с уровня глаз речки. Разница!


          Два каменных столба, которые Тогыз-Аз несет на своем горбу, в пику красноярцам, с тропы Шаманов выглядят, как «три тополя на Плющихе» - красиво в рамке пейзажа, но одиноко и не так выразительно. А с реки они похожи на сидящих поджарых леопардов.
 

          Подозревая, что пещеры тропы Шаманов, все-таки, не вызвали в нас должного почтения, инструкторы решили пришпорить нас, нагнав страху тем, что сравнили наши сегодняшние развлечения всего лишь с разминкой.  А вот завтра – «Ящик Пандоры». Длина ее, только верхнего яруса, измеряется в многих километрах. Название, наверное, обязывает даже пещеру – Пандора недавно сколотила три ящика для наших земляков… Наша, да нет, моя цель – подземные озера на глубине сто восемьдесят метров. Но, чтобы спуститься вниз на сто восемьдесят метров, оказывается, сначала надо на эти самые, почти двести метров, подняться ко входу в пещеру. И пока мы поднимаемся к нему по каменной осыпи, уже другой наш инструктор - спелеолог Андрей эту осыпь ласково называет тропой «Синяя гусеница». Камни и правда, были голубого отлива. Приподнятое настроение Андрея тоже говорило о любви к делу, которому он себя посвящал.


          Каждый человек, работавший на этой базе, подрывает мою уверенность в том, что только летчики имеют исключительное право на романтику в своей профессии. И Андрей в этом вопросе добивает меня своими стеснительными признаниями. Оказывается, если день-два нет туристов, он начинает скучать по темноте пещер и спускается в Пандору один, чтобы тихо посидеть в ее густом покое. Они, похоже, к пещере и, наверное, к природе вообще, относятся как к живым существам. Пока я бегаю с фотоаппаратом из угла в угол очередного грота, краем уха прислушиваюсь к тому, как Андрей рассказывает моим спутникам, что вот в этой вот нише живет Хранитель пещеры, и он живой… Они уже скользят вниз по веревкам за краем очередного отвеса, когда я, удовлетворенный съемкой, и, пожертвовав минутой, подхожу к нише. В ней свернулась колечком змейка – детская игрушка. Наверное, я невнимательно слушал, Андрей говорил не о Хранителе, а о Хозяйке, если не Медной горы, то о Хозяйке этой пещеры? А может это был символ года по китайскому календарю, который остался хранить пещеру с прошлого года?  Символ – второгодник. Мне подумалось, вот так эти ребята-романтики и дают начало новым легендам. И змейка, в свете мечущегося по стенам фонаря, подмигнула мне.


          Пока я соображал, зачем Андрей один уходит в пещеры, он продемонстрировал один поразительный эффект, который, наверное, добивает всех скептиков. Отдыхая в гроте «Тармазин», он рассадил нас на камни, попросил посмотреть вокруг, а потом выключить фонари. И тут же спросил, что мы видим? Неожиданностью для нас оказалось то, что в кромешной тьме каждый из нас все еще видит то, что видел при свете, и довольно явно. Даже наши мозги, обманывая нас, кажется, предательскими миражами служили службу его детскому восторгу. После включения фонарей мы дружно уставились на плоскую, горизонтальную глыбу. Казалось, она парит в воздухе над входом, прислонившись к нему, как козырек бейсболки. Верить не хотелось, что под ней мы только что вошли в грот. О том, сколько тонн она весит, откуда свалилась, а главное, на чем держится, мы старались не думать, ведь, чтобы выйти, надо было снова пройти под ней. А не хотелось… Неизвестно, отчего зависела прочность нити Судьбы, которая ее держит, казалось, что она может свалиться нам на головы даже от шепота. С непривычки шишка будет болеть долго. Голова погнется и тогда, летчицкие плоские шутки будут застревать в ней, извлекать замучаешься. Уверения Андрея, что нас, как авиаторов, она не тронет, не вдохновляли. Хотя, имя у нее, действительно, родное для нас, воздушное - Дельтаплан…


          Спускаемся. Про себя соображаю, какие интересные названия эти ребята находят для всего, что нас сейчас окружает: галерея «Мясоедовская», гроты «Ай-яй-яй», «Синдибобель», «Скворечник», тот же «Дельтаплан-камень». Их названия полны и юмора, и очарования, и теплоты… На красоты натечных каменных узоров, сталактитов-сталагмитов любоваться некогда. Если отсниму удачно, потом полюбуюсь в компьютере. Удивляюсь, как Юрин могучий торс и, висящий на нем мой кофр, протискиваются по узким шкуродерам в очередной грот, где я уже расставляю попутчиков каждого лицом к своей стенке – обеспечиваю из фонарей на касках «студийное освещение» очередному сталагмиту.


          Все испортила неизвестно откуда взявшаяся девчонка, которую прикрепили к нашей группе в последний момент. Молоденькая, хрупкая, но болтаясь на веревках где-то посреди горы, она поливала ее и нас вместе с ней «отглагольными прилагательными сексуального порядка», по-взрослому. Гномы, разбегаясь в разные стороны и теряя жидкие самоцветы, застревают в норках. Сам хребет Тогыз-Аз, казалось, брезгливо ежится, как гусеница, пытаясь переползти с нас на чистое место. Инструкторы не выдержали богохульства над своими святынями и, не доходя до озер, возвращают нас на поверхность. Расстройство. К подземным озерам придется приехать на будущий год снова, а заодно в пещере снимем с поста змейку – символ позапрошлого уже года. Пора ее отпускать на волю. А следующий символ поставим на караул. Значит, снова сбегать из санатория, опять он не увидит наших профессиональных ран…


          Возвращаясь в санаторий, мы с Юрой не можем решить, какими впечатлениями мы переполнены в большей мере, – красотами Тогыз-Аза, или встречами с этими людьми, негромко несущими в себе настоящую Жизнь, которой они так щедро делятся со всеми своими гостями. Единственно, я заметил, когда мы были в этих пещерах, что для этих ребят - спелеологов все-таки не безразлично, заражаемся ли и мы их любовью к пещерам? Они видели, как я один ношусь с фотоаппаратом по соседним галереям, рискуя заблудиться, пока остальные чинно отдыхают. И, наверное, глаза у меня были такие же, как у Юры при штурме скал на поверхности – дикие. Вот эти, с виду суровые мужики ошибочно и решили, что ко мне одному бацилла спелеологии начала прилипать. А это была всего лишь обычная одержимость фотографа, дорвавшегося до интересного материала. Во всяком случае, инструкторы пообещали только меня взять с собой под землю в следующий раз. Эго мое начало пучиться, и я не стал их переубеждать. Тем более, может быть, они не так сильно и ошибались, ведь я чувствовал, что внутри у меня что-то поселилось. Говорят же махатмы, что Любовью, той самой – большой, можно заразиться, как вирусом, сидя у ног того, в ком она уже есть. А тут - всего лишь горы, хотя любовь к ним у этих хранителей-спелеологов не меньше и ее хватает и на нас грешных.


          И этот санаторный сезон подошел к концу. Загружаем нашу помощницу битком, оставить бы место для себя. Парадные смокинги, парадные туфли, парадные носки. Парадные рюкзаки, парадные карематы, парадные палатки. Как всегда, впечатления переполняют и не дают говорить. Километров двести почти молчим. Но к расставанию с Хакасией, к ее границе начинается всегдашний ритуал: «Вон он… ждет…». Нас встречают и провожают два наших давнишних друга – две горы. Самые живописные склоны одной из них – лицо, как мы считаем, обращены на въезд в Хакасию. Она встречает нас, когда приезжаем. Лицо другой горы обращено к нам, когда уезжаем. В этот раз въезжали мы ранней весной, и та, что на въезде, была вся в рыжей прошлогодней траве. Но там, где уже пробежали в едва заметных логах ручьи, расширяющимися потоками выбежала к подножию встречать нас только проклюнувшаяся нежно-зеленая травка.


          Сейчас лицо второго провожающего нас друга более оптимистично. Его вершина, как и моя голова, голая, слегка покрыта все еще ржавой прошлогодней травой. В многочисленных логах уже буйная летняя растительность, а на косогорах, где посуше, еще нежность весны. Какая палитра всех оттенков зеленого, какая смена сезонов в рамках одной взятой горы! Старый гора… Как правильно – «старый гора» или «старый гор»? Я думаю, раз он меня понимает, то – мужик. «Старый гор» утешает меня, показывая, что у него ниже плешивой головы, в районе сердца – молодая травка. В районе сердца у него - Весна! Он, как бы, приглашает постоять рядом с ним на солнцепеке, может и у меня что-нибудь проклюнется? И тогда… Наверное…


          И еще я не успел подумать, как следует, одну «умную», как мне кажется, мысль. Я чувствую, что все эти ирисы-эдельвейсы, все пещеры, летающие радуги, спелеологи-альпинисты и вообще вся Хакасия подготавливают меня к чему-то новому. Это, как ряд встреч, разбросанных по расписанию жизни, с людьми, которых ты считаешь своими учителями. Если каждый из предыдущих подготавливает твое сознание к способности понять следующего, переводит тебя на другой уровень восприятия, то со временем этот ряд упрется в Учителя, который поведет тебя к Наивысшему. Наверное, и в восприятии Природы есть такая же последовательность. Хакасия есть, Ергаки будут, а что дальше? Что они из меня лепят с Учителями? Сольются эти два параллельных ряда - ряда Природы и ряда Учителей вместе, а потом и со мной? Ну ладно, «подумаю» эту мысль позже, в Ергаках…


PS: Часто мои рассказы опираются на фотографии, которые я сделал в путешествиях, собирая материал о них. Если читателя интересуют такие фото, то эти иллюстрированные рассказы можно найти на моей страничке на Яндекс Дзен: zen.yandex.ru/id/5eb61fd99dbe95648c545224
Большинство фотографий не вошедших в рассказы можно посмотреть на моей страничке в Одноклассниках https://ok.ru/profile/378570884685/photos.

10.11.2014.