Часть 1. глава 2

     Детство Олега выдалось очень тяжёлым. В возрасте  трёх лет он лишился матери, и отчим, никогда не любивший и даже презирающий Олега, отправил его в детский дом. Тогда Олег ещё не понимал, где оказался, хотя и осознавал, что значит смерть и что она выбрала его мать своей очередной жертвой. По дороге в детдом Олег постоянно спрашивал отчима о цели их поездки, но тот только курил, глубоко задумавшись о чём-то своём, о чём-то из взрослого мира, который всегда кажется детям параллельной вселенной, и иногда отвечал: "Сейчас увидишь". Олег волновался. Даже несмотря на каменное, бездушное выражение лица отчима, он предчувствовал что-то дурное.
    Наконец он оказался в большом белом зале, затем в какой-то маленькой комнате, затем снова в белом зале. Вдруг к Олегу подошёл какой-то старый человек в очках. Он был высокого роста, очень хорошо сложен и для своих лет прекрасно держался. Его белое, но здоровое лицо и чёрные, словно у хищной птицы, глаза испугали Олега, однако виду он не подал. Спустя минуту из-за какого-то тёмного угла появился и отчим Олега. Он подошёл к старику и довольно долго разговаривал с  ним, иногда переходя на повышенный тон, а после бросил взгляд на Олега, фальшиво улыбнулся и сказал ему немного подождать здесь и что скоро он вернётся за ним. Олег никогда больше его не видел. То был первый раз, когда он узнал о лжи - не из детских книг и поучительных, но весёлых сказок, не из разговоров взрослых, которые не очень сильно его интересовали - и взрослые, и их разговоры были для него из параллельного мира, - а из уст близкого, почти родного человека, махнувшего на него рукой. Словно Олег был для него призраком, неприятным видением; сорняком, который обязательно нужно выдернуть, иначе жизнь не будет хороша; лишним грузом, который обязательно надо выбросить, отдать другому, иначе жизнь не будет легка; камнем, который лежал посреди его дороги жизни, камнем, который обязательно нужно убрать, иначе жизнь не будет весела, не будет светла, не будет поэтична...
   Отчим Олега Вадим Вадимович мечтал о хорошей жизни, и даже больше того - он желал жить так счастливо, как никто не жил до него. Он желал от жизни самого лучшего, до благополучия других ему не было дела. Он не считал себя человеком эгоистичным или порочным - нет, напротив, ему казалось, что человек должен любить только себя и свою жизнь, стараться ради себя, жить  ради себя, верить и надеяться ради себя. Когда  Вадим Вадимович видел, как какой-нибудь старушке в переходе дают милостыню или как кому-то помогают, он крутил пальцем около виска. Конечно, как многие другие, он мог бы копить недоумение в душе и не показывать его, но что поделаешь, Вадим Вадимович привык выражать свои мысли вслух. И когда какой-нибудь старушке протягивали пару монет, он не находил себе места от недоумения и злобы и крутил пальцем у виска.
      Людей Вадим Вадимович не любил, он не верил в них. Не верил в то, что они могут стать лучше. Не верил в то, что они способны на великое. Не верил в то, что они могут быть добры, щедры, умны и даже мудры, интересны и сильны. Он не верил в то, что люди способны хоть на что-нибудь, кроме порочного. Он  был такой же, как все, однако при этом чувствовал своё превосходство во всём. Но доказывать свои "правоту" и "великолепие" Вадиму Вадимовичу было некому. Потому-то и женился он на Ирине Святославовне, женщине лет тридцати, постоянно слушавшей его и во всём соглашавшейся с ним из робости и из вежливости. Для Вадима Вадимовича она была подобна красиво расписанной стене, которая всегда может выслушать тебя - выслушать любые глупости и банальности - и ответить эхом согласия и покорностью.
Он не грустил, когда потерял её. Да и считал ли он её кончину такой уж потерей?
     Олег оказался один. Как быстрая, не останавливающаяся карусель неприятных образов и силуэтов, кружились перед ним воспитатели, детдомовцы, невкусная еда, глупые и скучные игры, и Олег тоже был невольным участником этой карусели, несущей его неведомо куда. Зачем же его посадили на эту страшную, чужую карусель, которая исчезает только во сне?
  Олегу почти никогда не снилось снов. Только один сон детства ему помнится достаточно хорошо. Была лунная, но тёмная ночь. Олег убегал от какого-то разъярённого чудовища. Чудовище нагоняло его. К несчастью, Олег споткнулся и провалился в какую-то нору. В норе сидел, сгорбившись, его отчим Вадим Вадимович. Он, с кровью налитыми глазами, повернулся к
Олегу и сказал ему: "Ты боишься чудовища? А я, по-твоему, не чудовище"?! И тут Олег проснулся. Он сильно перепугался, но через несколько минут успокоился и даже чувствовал себя счастливым: наконец-то ему приснился сон, страшный и неприятный, но тем лучше! Будет что рассказать ребятам, будет чем заинтересовать их. Так думал четырёхлетний Олег, и нескоро он осознал, что сон - не всегда пустая и абсурдная картинка и что часто это зеркало наших сокровенных переживаний.
    В детдоме кормили три раза в день, но еда была невкусной. Бывало, ребята дрались за игрушки, книжки, иногда - за место у батареи, и не всегда воспитательница оказывалась рядом для того, чтобы утихомирить ребят и предотвратить скандал. Олег в перепалки никогда не лез, однако часто лезли к нему. Как-то раз, когда дети обедали, Олег услышал писклявый, но громкий голос у него над самым ухом:
-Отдай мне суп!
Олег оставил этот возглас без ответа.
-А то ударю! - было сказано ещё громче, ещё более вызывающе.
   Олег встал и оттолкнул наглеца  с такой силой, что тот упал на пол и заплакал.
На его плач прибежала воспитательница. Она презрительно посмотрела на Олега, но не сказала ему ни единого слова.
    С того дня Олег понял, что он силён и может дать отпор своим врагам. Он осознал, что для того чтобы быть счастливым, необходимо быть сильным.
                ***
    В гости Олега никогда никто не брал, и единственная его жизнь была неприятна  и тосклива, хотя ему вроде бы и не о чем, не о ком было тосковать. Много времени он проводил в гордом уединении: читал, рисовал, а под вечер садился сочинять истории. Часто он залезал сочинять под невысокий стол. Под столом умещался его мир, маленький мир, который никто не мог у него забрать и который, как ни крути, нельзя было увеличить, расширить. Всё остальное было неродным: пол, кровать, горькая еда, грязные стены, непонятные игры... А под столом находился мир несколько иной: это был мир историй, сказок, рассказов, которые писал Олег, это был мир тепла и света, и никто даже не догадывался о существовании этой крохотной вселенной, с огромными полями, с цветами и деревьями до луны, с огромными горами, вершины которых исчезали в белом шоколаде мерцающих звёзд. Поля и цветы, леса и горы сначала появлялись в воображении Олега, затем увлекали его за собой, и вот он рисовал их на бумаге; неумелые, кривые, неграмотные строчки спешили занять своё почётное место на листе белой бумаги. Они смотрели на Олега, мерили его взглядом и тихо шептались между собой на том же непонятном языке, на котором шепчутся друг с другом листья берёз, клёнов и осин, цветки сиреней и маленькие росточки зелёной травы. Олег никогда не выбрасывал свои рассказы.
      Бывало, он смотрел в окно, выходившее на  автомагистраль. Он ещё ждал, что отчим приедет за ним и заберёт его, хотя и понимал, что обманывает себя. Под окном гудели, ругаясь и чертыхаясь, автомобили, и Олегу тоже хотелось ругаться. Поток машин был бесконечен, днём он напоминал потоп, обрушившийся на серую, ничем не примечательную и ни в чём не виноватую дорогу. И дорога, в свою очередь, тоже тянулась бесконечно, из  ниоткуда в никуда, шумная, одинокая и безнадёжно отравленная выхлопными газами спешащих куда-то машин.
    Однажды Олег лепил из пластилина. К нему подошёл старый воспитатель в очках (он был воспитателем другой группы детей) и спросил его, хорошо ли, весело ли ему здесь.
-Мне хорошо только в Мире Историй, - сказал Олег.
-Где же он находится? - улыбнувшись, поинтересовался воспитатель.
-Я не могу вам сказать, - тихо и понуро ответил Олег.
    Мир Историй находился под столом.
    Олег желал свободы, он жаждал вырваться из плена, из тусклых стен, сковавших его будущее. За семь лет, что Олег провёл в детдоме, он нашёл себе трёх товарищей. Один из них, Тимур, был очень робок, пуглив и понур, он замыкался в своём мире, прятался в нём и всегда дрожал перед трудностями и неудачами подобно  загнанному в угол кролику, дрожащему перед желающим съесть его удавом. Семён и Пётр, двое других товарищей Олега, были совершенно другие, это были двое здоровых, сильных и уверенных в себе мальчишек, гордость и своенравность которых не знала границ. У них двоих было немало врагов, но сколько у них было качеств, позволяющих победить их! Не по годам смышлёные и баснословно сильные, Семён и Пётр не боялись своих противников, а противники, наоборот, побаивались их, но тоже были горды и независимы и потому не могли уйти с места драки ни с чем - им нужна была либо безоговорочная победа, либо ссадина или синяк, которые являлись напоминаниями о том, что победа ещё не за ними. Впрочем, Пётр и Семён дрались со своими врагами очень редко: бдительность воспитательницы, доносы других детей - всё это мешало спокойному, фатальному течению драк. Олег, естественно, всегда был на стороне своих товарищей и всеми силами старался ввязать в это дело Тимура, но тот только отнекивался, нервно качал головой и забивался в дальний угол.
    Олег сдружился с Тимуром ещё в раннем детстве, их соединила общая слабость и неуверенность. Оба вечно жаловались друг другу на обиды и несправедливость, но только этими откровенными и иногда душевными жалобами и могли помочь друг другу. Они ненадолго успокаивали друг друга, однако прекрасно понимали, что мир жесток и что дальнейших грубости и коварства всё равно не избежать. Поддержка - всегда хорошо, но в данных случаях толку от неё мало.
    С Семёном и Петром Олег сдружился значительно позже, его привлекла их сила, позволяющая им выносить и ложь, и жестокость, и тяжкую несправедливость. Они казались ему двумя высокими крепостями, но какое бы ни было войско, оно не могло взять их штурмом.
      В течение трёх-четырёх лет четверо товарищей упорно боролись с общими проблемами и неудачами, становились сильнее, умнее и увереннее в себе, мешали врагам отнять у них авторитет и свободу.
    Однажды, между делом, Олег предложил товарищам сбежать из детдома.
-Ну, ещё год, ещё два, а дальше что? - как взвинченный, уговаривал Олег то одного, то другого.
    В ту пору всем четверым было по десять лет.
-Но ведь это походит на трусость,- сказал за всех Пётр.
-Да какая трусость! - кипятился Олег. -Наоборот!  Вы только поймите: впервые в своей жизни мы станем сами себе хозяева.
    Тайный спор между товарищами длился очень долго. Никто не хотел друг другу уступить, хотя Пётр и Семён постепенно принимали точку зрения Олега, правда, не выражая этого ни словами, ни жестами. Тимур с самого начала был против этой рискованной затеи. Он по-прежнему боялся нового, а в данный момент новое получалось очень большим: целый новый мир, и никто не скажет ему, как там вести себя, чем жить, на что надеяться. В детском доме он хотя бы приноровился правильно вести себя и вполне уверенно держаться, хотя порой эта уверенность отказывала ему, словно сама боялась его недругов.
- Твой план хорош, - сказал Пётр. - Но что мы будем делать на улице? Да мы превратимся в бродяг, в нищих...
-Мы станем свободными, - с воодушевлением сказал Олег.
-Мы станем голодными - вот что,- почти шёпотом сказал Тимур.
    В конце концов все, кроме Тимура, согласились бежать из детского дома.
-Значит, остаёшься?! - грозно спросил его Олег. -Бросаешь нас?
-Я остаюсь, - тихо, стыдясь своего голоса, ответил Тимур.
    Олег прошептал что-то сквозь зубы и повернулся к нему спиной. Побег был назначен на три часа ночи.