Медвежья услуга

               
 В начале мая мужики из иркутской гидрографической партии задумали сделать брагу. Да, не простую, там какую-то  на воде, а на берёзовом соку. Как раз на деревьях уже появились почки. Две недели почти у каждой берёзы, которые росли в лесу вокруг поляны с зимовьём, стояли банки, куда капала с желобков прозрачная жидкость. Процесс приготовления поручили чалдону Петрухе, как самому опытному специалисту. Он гоношился с бидоном, наполненным соком, как курица с яйцом. То затащит его в погреб, то вытащит на солнце; помешает, потом попробует, что ни будь добавит и снова, кряхтя, куда – то волочёт.  Невысокий, кряжистый мужичок с окладистой бородой возился с сорокалитровой ёмкостью с полным знанием дела. – Ты, Петька прям с бадьёй как с бабой вожжаешься. Только что в постель не укладываешь – зубоскалили мужики. – Оно,  конечно, говно каждый может приготовить! А вы попробуйте заварить бражку, чтобы вкуснота сама внутрь просилась – отбивался мастер.
               
 И вот долгожданный  день наступил. По мнению мастера, брага уже была готова. С утра затопили баню, и после обеда начали подготовку к торжественному приёму  во  внутрь малоалкогольного напитка. Поводов для праздника накопилось навалом. Во-первых, наконец-то, с приходом весны закончилась опостылевшая всему коллективу зимовка. Ещё бы, провести полгода в глухой  тайге, в горах, в богом забытой местности, в отрыве от людей, а особенно от лучшей половины человечества, т.е. от баб, это вам не хухры-мухры, а почти что подвиг. Во-вторых, долгое сидение в снегах, в верховьях реки Кунермы, заканчивалось удачно: без особых конфликтов и эксцессов. Ну, почти без приключений. Если не считать недавней травмы самого молодого, но без башенного, члена коллектива Митьки. При подготовке площадки для приёма вертолётов, он умудрился топором рубануть себя по ноге. А ведь как надоел до этого всем своими наставлениями: - При вырубке кустарника держите ноги шире. Ноги шире! А то, когда топором махаете, можете по ногам вдарить! Вот и вдарил паршивец. А кровищи было, а крику. Все засуетились,  даже Пал Палыч, начальник зимовки, опытный таёжник занервничал. Что-то надо было делать. А что? Вертолёт вызывать бесполезно – нелётная погода: все горы накрыло мощной облачностью. А тянуть-то нельзя. Самим лечить, а как? Медика в коллективе не было. Но нашлись умельцы, экспериментаторы Лёнька Кавинин и Лёнька Береснев, мать их за ногу, вызвались на свою голову, санитары леса.
               
 Мужики притащили бледного, глухо матерившегося пацана,  в зимовьё и положили на стол. Стащили штаны и носки и под язвительные слова Береснева: - Нервных,  просим удалиться, - трусливо потянулись к выходу. – Ну - тес коллега, приступим - призвал он напарника и пощёлкал в воздухе плоскогубцами. - Что делать то будем? – неуверенно откликнулся тёзка. – Шить! Другого способа не вижу! Счас всё приготовим, и начнём. Сначала они прокалили на огне подручные хирургические инструменты: иглу и плоскогубцы. Потом вытащили из середины капронового фала тонкую нить и протёрли её спиртом. – А как больного будем обеззараживать? – спросил Кавинин. – Счас мы у него и спросим. – Митька! Мы должны пришить кусок откляченного мяса к ноге. Будет больно, очень больно. Ты можешь не выдержать. Будешь дёргаться, нам мешать, и ничего не выйдет. Так, что выбирай, как мы тебя нейтрализуем. Или деревяшкой по башке, или стакан спирта во внутрь и жгут в рот на закуску? – обратился главный санитар к раненому бойцу. – Лучше спирт! – простонал Митька. Так и сделали – дали выпить полстакана спирта, привязали руки и ноги к столу, обработали края раны йодом, и приступили  к операции. Один протыкал кожу на краях раны иглой зажатой в плоскогубцах, а второй хватал вторыми плоскогубцами за кончик иглы и вытаскивал её с нитью. И так, стежок за стежком зашили рану. Раненый  сначала ругался, извивался и грыз зубами жгут из полотенца, а потом затих: толи сознание потерял, толи спирт подействовал. Хирурги тоже намучились, аж вспотели. – Прям как Христос, он у нас распятый – показал Береснев на замолкшего Митьку. – Красиво сработали! – Пошли на воздух, не могу больше – откликнулся Кавинин. Они долго курили на завалинке у зимовья, переживая содеянное. – Ну, ты даёшь! Я сам чуть в обморок не грохнулся от страха. А ты ничего, ни в одном глазу. Надо было до операции нам тоже спирту выпить. – До, нельзя! У хирурга должна быть твёрдая рука! А сейчас можно - ответил тёзка разлив по стаканам остатки анестезии. – У-у-х, хорошо! Сейчас отпустит. Я вот, что понял: это, какое надёжное  создание – человек. Видел, какая прочная кожа? С каким трудом, мы здоровые мужики протыкали её иглой. Вечером, за ужином каждый из доморощенных хирургов получил свою порцию уважения. Сам Пал Палыч заинтересовался: - Откуда у тебя такой опыт? Видать приходилось уже людей штопать? – Не а, в первый раз пришлось - честно ответил Береснев.
               
Через две недели зашитый Митька уже как стрекозёл скакал вокруг зимовья. А за процедуру вытаскивания капроновой нитки из швов нагло потребовал у начальника стакан спирта. – Вот тебе шиш без масла, а не спирт, членовредитель.  И так на тебя симулянта почти весь НЗ потратили. Нечего теперь будет на праздник выставить.  Хирургам дам за вредный труд с калекой возиться, а тебе вот – справедливо рассудил Палыч, показав комбинацию из трёх пальцев.
               
  А, святое дело – окончание зимовки пришлось отмечать только брагой. Вечером после баньки разожгли костёр на площадке, расселись вокруг на чурбаках с мисками жареной оленины и пошли по кругу кружки с « огненной водой». Чистые, просветлённые лица мелькали в отблесках огня. Разгорячённые мужики весело  вспоминали разные служебные и житейские ситуации из прожитого полугодия. А потом пошли песни под гитару, чередовавшиеся с байками из экспедиционного прошлого опытных  полевиков. И только Пал Палыч хранил строгое молчание и поддерживал компанию лишь стуком  своей кружки о другие при умеренном потреблении браги. Самый старый из присутствующих здесь, слегка заикавшийся, небольшого росточка мужичок, обладал неоспоримым авторитетом опытного таёжника на всей территории Иркутской области и Забайкалья. Он всегда старался следовать старым заповедям при посещении тайги. Так, перед каждым застольем, обязательно проливал несколько капель спиртного на стол, или землю и растирал их, приговаривая: - Хозяину, хозяину. Этим, по его утверждению, задабривались духи леса.
               
 Лёха Кавинин, улучив момент, толкнул локтём своего тёзку: - Чё-то Палыч у нас сегодня скучный  какой-то. Попроси у него, чтобы рассказал про случай на рыбалке, когда задница на тридцать шесть кусков разрывается. Попроси, попроси, не пожалеешь. – Да ну тебя, пошлёт он меня. – Не пошлёт! Он тебя после операции   зауважал. Береснев встал с чурбачка,  подошёл  к бидону и заглянул внутрь: - О, смотрите-ка уже половина браги осталось. Быстро мы её оприходуем. Налил себе в кружку и подсел к начальнику. – Пал Палыч! А вы, что же молчите? Или вам рассказать нечего? – начал он заводить собеседника. – Ай, п-п-лохой я рассказчик, ёбтить. Да и на ум ничего не п –п-п-риходит, ёбтить. – А, про тридцать шесть кусков? – не унимался Береснев. – А-а-а, это тебя Лёха надоумил? – погрозил Палыч пальцем Кавинину. – Расскажи Палыч, расскажи – посыпались просьбы со всех сторон. – Ладно, уговорили, только, чур, не мешать! А, если сильно заикаться буду, не ржать!
         
               
 - Каждую осень, в октябре, мы с другом берём недельку от отпуска и двигаемся на рыбалку. Вот и в этот, ёбтить раз, мы отошли от причала в Листвянке, и на катере пошли за Ольхон, на правый берег Байкала. Там, дикие места, заповедник, красота ужасная. Взяли с собой водки, хлеба и тушёнки на неделю. Ну и соли, побольше, для рыбы. Хотел друг мой Петька и ружьишко прихватить, да я не дал – заповедник всё-таки. А, зря! Очень оно бы нам пригодилось тогда. Короче, высадили нас с Петькой в маленькой бухточке, прямо у ручья, который в озеро впадает. И катер попёр вверх по Байкалу, в Нижнеангарск. Договорились с моим приятелем, механиком, что на обратном пути, через неделю они нас захватят. Через неделю, а не позже – Мишке надо было на работу выходить, а я жене обещал! Тут Палыч заморгал, потёр глаз и вытащил соринку. Потом сделал большой глоток из кружки и продолжил.
               
- Погода стояла прекрасная: солнце ещё греет, тепло и вода в озере где-то плюс пятнадцать. Рыба ловится замечательно и хариус и ленок и даже омуль клюёт. Друг устроил из камней  на берегу коптильню для холодного копчения. Пропитание у нас было лучше ресторанного: и уха, и рыба жаренная, и копчённая, а на ужин рыбу делали на рожне. Ну, и естественно все эти деликатесы под водочку хорошо шли. Прямо не отпуск, а мечта рыбака! Главное – вокруг тишина и над душой никто не стоит! Неделя прошла незаметно, стало чуть холоднее, продукты кончаются, а катера нет. Ну, думаем, всяко может быть. Задержка, там какая - то, или поломка. Ничего страшного, день, два -  подождём. Плохо только неизвестно когда отвальную устраивать. На всякий случай оставили две бутылки водки, на последний вечер. Подходит к концу  вторая неделя, а катера всё нет. Печально стало: продукты подъели, а главное хлеб кончился. Только соли навалом: ловим рыбу, едим и солим, едим и солим. Что-то рыба то уже надоела, сколько её ещё можно трескать? Вокруг палатки на деревьях гирлянды из рыбы развешены,  вяленой и копчённой. Ну, думаем, катер придёт, всех рыбой обеспечим. Тем более мой приятель- механик был большой любитель омуля.
               
 - Тут, как-то раз утром просыпаемся от холода. Из палатки вылезаем, а вокруг белое всё – снежок выпал. Правда, через пару часов он растаял, а всё одно неприятно. Мысли разные поганые в голову лезут: - Что с катером? Как дальше – то будет? Окрестности оглядываем, а что смотреть – перед нами сплошная вода, а сзади тайга непролазная и  горы высокие. До ближайшего жилья километров двести через хребет и тайгу. От нечего делать, чтобы чем ни - будь заняться принялись опять рыбу ловить. Глаза бы на неё не смотрели. Я, здесь, в бухточке на камнях устроился, а дружок мой за поворот подался. Сижу на большом камне, покуриваю. Хорошо ещё, что курево пока не кончилось, с запасом взяли.  Солнце такое слабенькое, ветерок продувает. От невесёлых мыслей на душе паскудно. Вдруг слышу, где-то вдалеке орёт кто-то: - А-а-а-а! Думаю: - Откуда здесь люди? Кроме нас с Петькой тут и нет никого. Через минуту, из-за мыска и мой дружок показался – бежит, блажит, и всё  назад оглядывается. Удивляюсь: - И куда это он так чешет? А за ним, так не особо торопясь, медведь лапами перебирает. Я чуть сигарету не проглотил, на камнях замер, и что делать не знаю. А этот гад к моим камням подбежал, и по ним ко мне, на большой выступ подбирается. Я его ногой отпихиваю, кричу: - Ты куда лезешь сволочь? Зачем? Беги дальше. Зачем ты его ко мне привёл? 
               
 - Сидим мы уже на камне вдвоём и нашего гостя  рассматриваем. Не очень большой такой, нам по пояс,  чёрный медведь, но не злой. Сразу нас жрать не лезет – постоял на берегу, покачался на лапах, воздух нюхает и лапой воду трогает. Видно не понравилась ему вода - холодная, или не голодный был, только он к нам перебираться не стал, а пошёл себе дальше  вдоль берега. – А нас от нервных переживаний на камне колотит. Петька ко мне с претензией: - Ты чего это меня ногой отпихивал? А, я ему: - А, ты зачем ко мне полез? – Вместе отбиваться сподручнее. – Чем отбиваться то дурак, удочками что ли? Лучше бы за топором к палатке кинулся. Поругались так не много, поругались, и стали думать, что дальше делать. А вдруг он ночью опять к нам припрётся? А у нас из оружия всего два топора и даже дров для большого костра нет. Покумекали маленько и принялись за дела: часть гирлянд с рыбой в палатку занесли, и до вечера натаскали валежника и сухих стволов побольше. Как стемнело стали на костре уху варить, а сами всё по сторонам оглядываемся, ждём, придёт или нет. А спать-то страшно! Вот и решили спать по очереди: один в палатке дрыхнет, а другой у костра огонь поддерживает. И ведь пришёл гад, где-то после полуночи. Это я понял, когда Петька истошно заорал. Вылезаю из палатки, а он горящим поленом куда-то в темень машет, пугает и орёт сдуру: – Там, кто-то в кустах шарашится. Как он меня костерил, что я не разрешил ружьё ему взять. Утром посмотрели по следам: и впрямь приходил мишка, и часть рыбы с дальних верёвок утащил.
               
 Так и началась у нас теперь не жизнь, а борьба за выживание. Днём рыбу ловим, а по ночам от медведей отбиваемся. Они стали к нам компанией заваливаться, по две, три штуки сразу. Видать решили, перед тем как на зимнюю спячку в берлогу ложиться нами закусить. Поначалу всю рыбу, что в загородке на берегу была, и на деревьях сушилась сожрали.  Каждую ночь в осаде проводим. Изорвались, обгорели, все в подпалинах – ни поспать, ни посрать нормально не можем. Чё ржёте? Вас бы туда! От рыбной диеты у нас с дружком запор приключился. Днём, ещё ничего – в делах забываешься, а ночью, как приспичит, прямо и смех и грех. Один со спущенными штанами тужится, а другой вокруг него с горящим поленом как шаман скачет. Чтобы медведь за голую жопу не утащил. А страшно ведь! Сидишь, газами стреляешь, в руке топор, а в кустах вокруг поляны медведи шухарят. И ничего не выходит – запор капитальный, задница от напряжения на тридцать шесть кусков разрывается, а посрать не можешь. И вовсе не смешно уже, от боли до слёз доходит, а всё бестолку. А тут ещё у друга чирьяки по телу пошли, а лекарств то нет ни каких. Решил я его примочками из водки лечить. И вот как-то раз, среди ночи, смотрим, вроде тишина наступила – будто ушли гости. Сидим в палатке, Мишка разнагишался, а я тряпицу в кружку с водкой макаю и болячки его мажу. Тихо вокруг, только снаружи дрова в костре потрескивают. Увлеклись мы этим делом, вдруг из под полы палатки башка мохнатая к нам лезет – на дружка ступор напал: сидит голый и что-то лепечет, а я заорал, и  кружку в морду ему плеснул. Видать водка медведю в глаза попала, тут уж он заревел ужасно и назад. А мы от страха чуть не обосрались, от запора вылечились. Выскакиваем из палатки, слышим,  он в кустах ворочается и ревёт. Ну, думаем конец нам пришёл, теперь он мстить нам будет. От тоски решили остатки водки допить. Сидим в палатке, сна ни в одном глазу, думаем: третья неделя прошла, а катера всё нет. И хлеба нет и курева, и что нам здесь погибать что ли? Через тайгу и горы не пройдёшь, тем более, наверху уже снег лежит. Остаётся только плот делать и на нём вдоль берега выбираться. Выйдет, не выйдет, один хозяин тайги ведает. А отсюда драть надо, а то нас медведи сожрут за милую душу.
               
 Утром начали топорами стучать – брёвна готовить, а на озере туман – ничего не видать. Сели отдохнуть, последнюю сигарету выкурить, вдруг почудилось, что мотор где-то на воде стучит. Не может быть – мерещится. Нет! Звук всё громче. Мы к берегу кинулись и орать. Смотрим, из тумана катер выплывает и в берег утыкается. У Петьки от радости на глазах прям слёзы выступили, а меня злость такая разобрала: это же надо – пришли, наконец! Я на палубу поднялся, а там эта сука, приятель мой механик лыбится и лезет ко мне с бутылкой водки в руке обниматься. Я ему хрясь по морде – он и с копыт долой, на палубу повалился. Бутылка вдребезги, а капитан с мужиком каким- то меня за руки хватают и орут: - Нельзя его бить, он только что из больницы вышел. А я всё никак успокоиться не могу, тоже им ору: - А мы откуда? Из сумасшедшего дома, или с того света? Оставили нас здесь падлы на погибель, на прокорм медведям. И лезу дальше его бить. Долго они меня утихомирить не могли. Потом налили стакан водки и растолковали. Оказывается, на подходе катера к Нижнеангарску случился у моего приятеля приступ аппендицита. Как только к пристани пришвартовались, того срочно в больничку  потащили. А, он, перед операцией, успел передать бумажку с данными, где они нас высадили, своему дружку с другого катера, который в аккурат через несколько дней должен был назад в Листвянку идти. А наш катер в  Баргузин погнали. Вот, такая заковыка приключилась: приятель мой в больнице валяется, а дружок его в запой ударился, да и бумажку ту посеял. А у нас, на рыбалке, самая горячая пора началась от медведей отбиваться. Через недельку больной оклемался, и, в полной уверенности, что нас оттуда забрали, решил мне домой позвонить. Справиться, как отдых наш прошёл и на рыбку напроситься. Ну и нарвался на жену мою заполошную. А та уже милицию и армию на ноги поднимает, чтобы нас начать разыскивать. Орёт как белуга – видать здорово соскучилась. Он её, как мог, успокоил и бегом в порт, нас вызволять. Пока то, да сё вот и пришли за нами через три недели.
               
 После такого душещипательного объяснения, погрузили наши нехитрые пожитки и остатки вяленой  рыбы на катер, и только отчаливать, как обнаружилось, что дружок мой Петька пропал. И на берегу его нет и на катере. Бегаем, орём как оглашенные, а его, как будто медведи тишком в тайгу утащили. Что за чёрт? Куда он мог деться? Потом догадались, нашли его в гальюне: сидит бедолага на толчке и от удовольствия щурится. А я, долго потом, лет пять, на эту рыбу смотреть не мог. Жена себе в охотку пожарит, а я макароны трескаю. От одного взгляда на рыбу, у меня будто опять запор начинается.