Он справится!

Ей говорили, что будет девочка. Пожилая акушерка, всякий раз, прослушав живот через деревянную айболитовскую трубку, удовлетворенно заключала: сердцебиение плода прослушивается ясно, ждите дочку.

Дочка? Алине это даже слышать было смешно. Она точно знала, что внутри нее живет мальчик. Сын. И имя ему уже было дано божественное, звонкое, сильное, поэтическое. И она верила себе, а не медичке гарнизонного ФАПа, в котором не было оборудования, безошибочно подтвердившего бы ее веру.

Сын родился смешным, многие говорили - некрасивым. Алина смотрела на широкий, в поллица, нос ребенка, по - лягушечьи выпуклые глазенки, большой рот, редкие волосики и верила, что ее мальчик вырастет красавцем.

С ней было также. Гадкий утенок в детстве, к 20 годам она превратилась в красивую, свободную и гордую птицу, затмевающую целые стаи курочек, тщетно украшающих и распускающих свои перышки перед недалекими петухами-павлинами.

Алина знала - ее сын будет ярким и красивым, но павлином не станет. Не станет и петушиться, несмотря на задиристый характер, но, если нужно, бесстрашно рванет в бой. И мальчик рвался. Отстаивать, защищать, добиваться.

Ушибы, переломы, разбитая голова и бесконечные ссадины сопровождали все его стремительно пролетевшее детство и не давали ни минуты покоя сердцу и рукам матери.

- Эх, мамочка, - что ж ты за сыном не глядишь, что ж угомонить не можешь, - порой слышала Алина упреки в свой адрес. Но она твердо верила – природу не угомонишь, ее можно только сломать, превратив в нечто податливое и бесшумное.

Но что тогда будет звенеть, сиять, взрываться и созидать? И она, вновь и вновь, терпеливо перевязывала сыну раны, поила целебными отварами, ложилась рядом с ним, лихорадящим, прижав губы к ослабевшим мальчишеским ручонкам и моля Всевышнего о помощи.

Она верила, что может перевести весь его жар на себя, все его боли и хвори. Верила и чувствовала их так, как чувствует он. И эта вера передавалась взрослеющему сыну, прорастая в нем уверенностью в собственных силах.

В армию его не брали. Множественные детские травмы отозвались в организме малоизвестной и сложно преодолеваемой хворью. Не помогли врачи, не помог спорт, не помогло южное море. Но Алина верила, все будет так, как нужно, так, как мечтает сын.

Сын мечтал служить. И вот преодоленные запреты, счастливое лицо налысо бритого новобранца в окошке поезда и неуемная материнская тревога. Каждую минуту, каждую секунду, останавливаемая и приглушаемая только верой души. Верой в силу любви и в силу жизни.

Жизнь победила. Победила, когда он, комиссованный и разбитый, вернулся домой и связал для себя в темном сарае петлю.

Победила, потому что Алина не верила, что жизнь может оставить ее дитя, а верила в то, что все будет хорошо! Все должно быть хорошо.

«Меня никто не полюбит», - говорил он. А ее вера твердила: «Ты встретишь самую лучшую девушку на свете!»

« Я ничего не могу», - сокрушался он. Ее вера возражала : «Ты можешь все!»

« Я слаб, неумел и никчемен», - опускал он голову. Ее вера поднимала подбородок : «Ты ярок и талантлив!»

И он, поверив ее словам, шел, искал, творил, вдохновлялся и летел.

А однажды ему подставили подножку. Подло и жестко. И он потерял веру. Ту веру, которой всю жизнь питала его мать.

" Я верил тебе, верил в то, что жизнь справедлива, а люди честны и добры. Я верил в то, что "да"- это "да", а "нет"- это "нет", я верил в свободу своего выбора и свои возможности. Но все кончено. Я не выживу в клетке, и даже в ее тени не выживу», - он закрывался от света.

«Ты там не окажешься!», - Алина, в одночасье почерневшая вместе с сыном, начинала пускать слабый лучик веры.

К ее лучику добавлялся другой, тот, что шел от его любимой, потом тот, что шел от друзей, еще один, и еще… Сын задергивал шторы и прятал голову под подушку, но лучики, проникая сквозь самые малые пространства, заполняли и постепенно растворяли темень в его душе и вокруг, напрочь уничтожая и ту страшную тень .

От них жизнь становилась теплее, отзываясь музыкой и превращаясь в песню, которую спасенный щедро и громко дарил миру .

«Он не поет, а гудит, слушать невозможно», - возмущались по соседству.
« Его песню слушают те, кто умеет слушать, - возражала Алина, - пой сынок, пой, я верю, это кому-нибудь нужно».

И он пел. И песня отзывалась радостью, превращаясь в любовь. И было почти счастье! И была вера в самое лучшее. И это лучшее, казалось, вот-вот наступит!

# # # # # # # # # # # # # # # # # # # # # # # # # # # # # # # # # # # # # # # #

Скорая тряслась по старой, разбитой военными грузовиками, дороге. Алина, опустившись грудью к носилкам, прижимала к себе сына, начинавшего биться в конвульсиях.

Молоденькая медсестра с тревогой посматривала то на Алину, то на аппарат, измеряюший артериальное давление молодого, красивого парня, час назад принявшего несовместимую с жизнью дозу лекарств.

« Или я , или он!» - предупреждающие слова сына пульсировали в голове Алины. Как примирить его и того, кто не верит в красоту, в здоровье, в талант, в любовь и будущее ее мальчика? Их мальчика…

А примирить нужно! Обязательно! Вот только сын, их сын, очнется, встанет и сможет вновь говорить и петь. В то, что это будет именно так, Алина нисколько не сомневалась.

- Все будет хорошо,идите домой, отдохните, - реаниматолог устало улыбнулся, - мы сделали все возможное, он справится.

- Да, он справится, я верю в это, - ответила женщина, улыбнувшись в ответ, - он справится!