Где волеизъявление... Агата Кристи

«Где волеизъявление…»* Агата Кристи

«А больше всего избегайте тревог и перевозбуждения», - сказал доктор Мейнелл успокаивающим тоном, характерным для врачей.
Во взгляде миссис Хартер, как это часто бывает с людьми, которые слышат эти утешающие, но бессмысленные слова, светилось больше сомнения, чем облегчения.
«Есть некоторая сердечная недостаточность, - бегло продолжал врач, - но нет поводов для беспокойства. Могу уверить вас в этом. Но всё равно, лучше было бы установить лифт. А? Как насчёт этого?»
Миссис Хартер выглядела озабоченной.
Доктор Мейнелл, напротив, казался довольным собой. Он любил принимать богатых пациентов больше, чем бедных, потому что с богатыми он мог использовать своё активное воображение, выписывая рецепты и давая советы по лечению.
«Да, лифт, - сказал мистер Мейнелл, пытаясь вспомнить о чём-нибудь ещё более блистательном, но не смог. – Так мы избежим нежелательного переутомления сердца. Каждый день упражняйтесь на первом этаже или на земле, но не поднимайтесь на холмы. А больше всего избегайте грустных мыслей. Не зацикливайтесь на своём здоровье».
Племяннику старой леди, Чарльзу Риджвею, доктор сказал более откровенно:
«Не поймите меня неправильно. Ваша тётя может прожить годы, это тоже может произойти. В то же время, шок или перевозбуждение могут убить её вот так! - он щёлкнул пальцами. – Она должна вести очень спокойную жизнь. Никакого утомления. Никакой усталости. Но, разумеется, ей нельзя позволять тяготиться грустными мыслями. Нужно поддерживать в ней весёлое настроение и отвлекать».
«Отвлекать», - задумчиво повторил Чарльз Риджвей.
Чарльз был задумчивым молодым человеком. Он также был молодым человеком, который верил в развитие своих склонностей, когда только возможно.
В тот вечер он предложил установить радио.
Миссис Хартер, уже серьёзно расстроенная мыслью о лифте, была смущена и не хотела этого. Чарльз убеждал.
«Не думаю, что я хочу этих новомодных штучек, - сказала миссис Хартер жалобно. – Волны, знаешь ли… электрические волны. Они могут плохо повлиять на меня».
Чарльз великодушно и по-доброму объяснил ей безосновательность этих опасений.
Миссис Хартер, которая очень слабо разбиралась в радиоволнах, но которая любила держаться своего мнения, не была переубеждена.
«Все это электричество… - сказала она со страхом. – Можешь говорить, что хочешь, Чарльз, но на некоторых людей оно влияет. У меня всегда страшная головная боль перед грозой. Я знаю это». Она победоносно кивнула.
Чарльз был терпеливым молодым человеком. И настойчивым.
«Дорогая тётушка Мэри, - сказал он, - позвольте мне вам разъяснить».
Он был авторитетен в данном вопросе и прочитал целую лекцию по предмету; горячо отнесясь к своей задаче, он говорил об излучающих трубках, о высоких и низких частотах, об усилителе и конденсаторе.
Миссис Хартер, утонув в море непонятных слов, уступила.
«Конечно, Чарльз, - пробормотала она, - если ты действительно думаешь…»
«Дорогая тётушка Мэри, - сказал Чарльз с энтузиазмом, - это то, что нужно для вас, чтобы не дать вам хандрить».
Лифт, предписанный доктором Мейнеллом, был вскоре установлен и чуть не убил миссис Хартер, так как она, как многие другие старые дамы, возражала против присутствия чужих людей в доме. Она подозревала всех и каждого в намерении покуситься на её серебро.
После лифта прибыл радиоприёмник. Миссис Хартнер оставили наедине с этим, по её мнению, отвратительным предметом – большим непривлекательным ящиком с крутящимися ручками.
Чарльзу потребовался весь его энтузиазм, чтобы примирить её с ним, но Чарльз был в своей стихии, настраивая приёмник и красноречиво говоря.
Миссис Хартер сидела в своём кресле с высокой спинкой, терпеливая и вежливая, с укоренившимся убеждением, что все эти новомодные штучки были всего лишь докукой.
«Слушайте, тётя Мэри, передаёт Берлин! Разве это не великолепно? Вы слышите?»
«Я слышу только жужжание и щёлканье», - сказала миссис Хартер.
Чарльз продолжал поворачивать ручки. «Брюссель», - объявил он с энтузиазмом.
«В самом деле?» - спросила миссис Хартер со слабым намёком на интерес.
Чарльз вновь повернул ручки, и в комнате раздался невыносимый вой.
«Кажется, мы попали в собачий питомник», - сказала миссис Хартер, не лишённая чувства юмора.
«Ха-ха! – сказал Чарльз. – Вы не упустите возможности пошутить, тётя Мэри! Очень хорошо!»
Миссис Хартер не могла не улыбнуться. Она очень любила Чарльза. Несколько лет с ней прожила племянница, Мириам Хартер. Старая леди намеревалась сделать её своей наследницей, но Мириам не смогла удержаться в доме. Она была нетерпеливой и явно скучала в обществе тёти. Её вечно не было дома, она «шаталась» где-то, как называла это миссис Хартер. В конце концов, она связалась с молодым человеком, который не понравился тёте. Мириам вернули к матери с короткой запиской. Она вышла замуж за того молодого человека, и миссис Хартер обычно посылала ей чехол для носовых платков или декоративную салфетку на стол на Рождество.
Разочаровавшись в племянницах, миссис Хартер перевела внимание на племянников. Чарльз с самого начала очень понравился ей. Он был всегда очень предупредителен к тёте и слушал с выражением крайнего интереса воспоминания о её юности. В этом он был совершенно не похож на Мириам, которая всегда скучала в такие минуты и не скрывала этого. Чарльз никогда не скучал; он был всегда в хорошем настроении, весел. Он много раз за день говорил тёте, что она – чудесная пожилая дама.
Очень довольная своим новым приобретением, миссис Хартер написала своему юристу, приказывая составить другое завещание. Его отправили ей, она одобрила его и подписала.
И теперь, даже с этим радио, Чарльз вскоре доказал, что завоёвывает новые лавры.
Миссис Хартер, вначале настроенная против, стала терпимой и, наконец, очарованной. Она наслаждалась радио гораздо больше, когда Чарльза не было в комнате. Трудность с Чарльзом была в том, что он не мог оставить радио в покое. Миссис Хартер обычно удобно сидела в кресле, слушая симфонический концерт или лекцию о Лукреции Борджиа или о флоре и фауне прудов, совершенно счастливая и примирённая с миром. Но только не Чарльз. Гармония нарушалась бессвязными писками, пока он с энтузиазмом искал зарубежные станции. Но в те вечера, когда Чарльз ужинал с друзьями, миссис Хартер получала наслаждение от радио. Она включала его, садилась в кресло и слушала вечернюю передачу.
Первое зловещее происшествие случилось примерно через 3 месяца после установки радио. Чарльз ушёл на вечеринку играть в бридж.
Тем вечером передавали концерт с балладами. Известное сопрано пело «Энни Лори»*, и в середине баллады произошла странная вещь. Песня вдруг прервалась, послышался жужжаще-щёлкающий звук, но и он вскоре смолк. Наступила тишина, а затем – тихое жужжание.
У миссис Хартер было впечатление (она сама не знала, почему), что радиоприёмник настроился на очень далёкую станцию, а затем раздался мужской голос со слабым ирландским акцентом.
«Мэри… ты слышишь меня, Мэри? Говорит Патрик… Я скоро приду за тобой. Ты ведь будешь готова, Мэри?»
Затем, почти немедленно, мелодии «Энни Лори» наполнили комнату.
Миссис Хартер застыла в кресле, вцепившись в подлокотники. Она что, задремала? Патрик! Голос Патрика! Голос Патрика в этой самой комнате, обращающийся к ней. Нет, это был сон или галлюцинация. Она, должно быть, задремала на пару минут. Странный сон ей приснился: будто покойный муж говорил с ней через эфир. Это немного напугало её. Что он сказал?
«Я скоро приду за тобой. Ты ведь будешь готова, Мэри?»
Могло ли это быть дурным предзнаменованием? Сердечная недостаточность. Её сердце. В конце концов, она уже довольно стара.
«Это предупреждение, вот что это такое, - сказала миссис Хартер, вставая с кресла медленно и с трудом. – А сколько денег выброшено на этот лифт!»
Она ничего никому не сказала о случившемся, но следующие два дня была задумчивой и немного озабоченной.
Затем это случилось во второй раз. Она опять была одна в комнате. Радио, игравшее оркестровую подборку, вновь замолчало так же внезапно, как тогда. Наступила тишина, а затем словно издалека зазвучал голос Патрика, но разреженный, далёкий, будто с того света.
«С тобой говорит Патрик, Мэри. Я приду уже очень скоро…»
Затем щелчок, жужжание, и оркестр заиграл вновь.
Миссис Хартер взглянула на часы. Нет, в этот раз она не спала. Она бодрствовала, была в здравом уме и слышала голос Патрика. Это не было галлюцинацией, она была уверена. Она попыталась вспомнить то, что Чарльз объяснял ей о теории радиоволн.
Могло ли быть так, что Патрик действительно говорил с ней? Что его голос долетел через пространство? Существовали пропущенные частоты или что-то в этом роде. Она помнила, как Чарльз говорил о «пробелах в шкале». Возможно, пропущенные волны объясняли все так называемые психологические феномены? Нет, эта мысль вовсе не невероятна. Патрик говорил с ней. Он воспользовался современной наукой, чтобы приготовить её к неизбежному.
Миссис Хартер позвонила и вызвала горничную, Элизабет.
Элизабет была высокой сухопарой женщиной лет 60-ти. Под несгибаемой внешней оболочкой скрывалась любовь и нежная привязанность к хозяйке.
«Элизабет, - сказала миссис Хартер, когда преданная служанка вошла, - вы помните, что я говорила вам? Верхний левый ящик моего бюро. Он заперт… длинный ключ с белой биркой. Там всё готово».
«Готово, мэм?»
«Для моих похорон, - фыркнула миссис Хартер. – Вы прекрасно понимаете, о чём я говорю, Элизабет. Вы сами помогали мне заполнять этот ящик».
На лице Элизабет появилось странное выражение.
«О, мэм, - прохныкала она, - не надо говорить о таких вещах. Я думала, вам стало лучше».
«Мы все умрём рано или поздно, - практично сказала миссис Хартер. – Мне уже за 70, Элизабет. Ну же, не глупи. Если ты хочешь плакать, иди поплачь где-нибудь в другом месте».
Элизабет вышла, хлюпая носом.
Миссис Хартер с любовью посмотрела ей вслед.
«Старая дурочка, но верная, - сказала она, - очень верная. Ну-ка, я оставила ей 100 фунтов или только 50? Надо оставить ей 100».
Этот вопрос беспокоил старую леди, и на следующий день она написала юристу с просьбой прислать ей завещание, чтобы она могла просмотреть его. В тот же самый день Чарльз напугал её за ланчем.
«Кстати, тётя Мэри, - сказал он, - кто тот старикан в незанятой комнате? Я имею в виду портрет над каминной полкой. Старый франт с бобриком и бакенбардами?»
Миссис Хартер посмотрела на него строго.
«Это твой дядя Патрик в молодости», - ответила она.
«А, понимаю, тётя Мэри, простите. Я не хотел сказать грубость».
Миссис Хартер приняла извинение с величественным наклоном головы.
Чарльз продолжал довольно неуверенно.  «Мне просто было интересно. Понимаете…»
Он нерешительно остановился, и миссис Хартер резко сказала: «Что? Что ты хотел сказать?»
«Ничего, - быстро ответил Чарльз. – Ничего важного».
В тот момент старая леди больше ничего не сказала, но позже в тот день, когда они были вместе одни, она вернулась к этому разговору.
«Я хотела бы, чтобы ты ответил мне, Чарльз, почему ты спросил о портрете твоего дяди».
Чарльз выглядел смущённым.
«Я говорил вам, тётя Мэри. Это всего лишь моя глупая фантазия… абсурд».
«Чарльз, - сказала миссис Хартер самым властным тоном. – Я настаиваю, чтобы ты ответил».
«Что ж, дорогая тётя, если хотите… мне показалось, что я видел его (мужчину с портрета, я имею в виду), как он выглядывал из крайнего окна, когда я подъехал прошлым вечером. Наверное, свет удачно упал. Мне стало интересно, кто это может быть, ведь лицо такое… раннего викторианского периода, вы понимаете. А потом Элизабет сказала, что в доме не было ни гостей, ни незнакомцев, и позже тем вечером я случайно вошёл в незанятую комнату и увидел портрет на стене. Тот мужчина! Это всё объясняет, я думаю. Подсознание и всё такое. Должно быть, я видел этот портрет раньше, но забыл, а затем мне привиделось лицо в окне».
«В крайнем окне?» - резко спросила миссис Хартер.
«Да, а что?»
«Ничего», - сказала миссис Хартер.
Но она была напугана. Та комната была бывшей туалетной её мужа.
В тот же самый вечер Чарльз опять отсутствовал, и миссис Хартер слушала радио с пылким нетерпением. Если она в третий раз услышит таинственный голос, это не оставит никаких сомнений в том, что она общается с потусторонним миром.
Хотя её сердце стучало быстрее, она не удивилась, когда вновь наступила тишина, и далёкий голос с ирландским акцентом заговорил опять:
«Мэри… теперь ты готова… Я приду за тобой в пятницу… в пятницу в половине десятого… Не бойся, тебе не будет больно… Будь готова…»
Затем, почти оборвав последнее слово, вновь зазвучала оркестровая музыка, шумная и диссонирующая.
Миссис Хартер минуту сидела неподвижно. Её лицо побелело, погрустнело, губы сжались.
Затем она встала и села за письменный стол. Слегка дрожащей рукой она записала следующие строки:
«Сегодня, в 21.15 я отчётливо слышала голос моего покойного мужа. Он сказал мне, что придёт за мной в пятницу в 21.30. Если я умру в этот день, в этот час, я хочу, чтобы факты стали известны как неопровержимое доказательство сообщения с миром духов. Мэри Хартер».
Миссис Хартер перечитала написанное, вложила листок в конверт и надписала адрес. Затем позвонила и вызвала Элизабет. Миссис Хартер встала из-за стола и передала конверт старой служанке.
«Элизабет, - сказала она, - если я умру в пятницу вечером, я хочу, чтобы вы передали это письмо доктору Мейнеллу. Нет (так как Элизабет собиралась возразить), не спорьте со мной. Вы часто говорили мне, что верите в предзнаменования. Я получила предзнаменование. И ещё кое-что. По моему завещанию вам достаются 50 фунтов. Я хочу, чтобы вы получили 100. Если я сама не смогу сходить в банк, прежде чем умру, мистер Чарльз проследит за этим».
Как и ранее, миссис Хартер оборвала слёзные протесты Элизабет. В подтверждение своей непреклонной воли старая дама заговорила об этом с племянником на следующее утро.
«Помни, Чарльз, если со мной что-то случится, Элизабет должна получить дополнительные 50 фунтов».
«Вы очень мрачны в последнее время, тётя Мэри, - весело сказал Чарльз. – Что с вами должно случиться? Если верить доктору Мейнеллу, лет через 20 мы отпразднуем ваш 100-летний юбилей!»
Миссис Хартер признательно улыбнулась ему, но не ответила. Минуты через две она спросила: «Какие у тебя планы на вечер пятницы, Чарльз?»
Чарльз выглядел слегка удивлённым.
«Честно говоря, Эвинги пригласили меня поиграть в бридж у них, но если хотите, я останусь дома…»
«Нет, - решительно ответила миссис Хартер. – Ни в коем случае. Я так хочу, Чарльз. В этот вечер я хотела бы остаться одна».
Чарльз с любопытством взглянул на неё, но миссис Хартер не удостоила его дальнейшими объяснениями. Она была решительной и смелой старой дамой. Она чувствовала, что должна в одиночестве пройти через всё, что уготовил ей вечер пятницы.
В тот вечер в доме было очень тихо. Миссис Хартер сидела в своём кресле возле камина. Все приготовления были завершены. В то утро она сходила в банк, сняла 50 фунтов и передала их Элизабет, несмотря на слёзы и протесты той. Она разобрала и упорядочила все свои личные вещи и прикрепила бирки с именами друзей или родственников на несколько украшений из драгоценных камней. Она написала список инструкций для Чарльза. Вустерский чайный сервиз переходил к кузине Эмме, вазы из севрского фарфора - к юному Уильяму, и т.д.
Теперь она смотрела на длинный конверт в своей руке и вынула из него сложенный документ. Это было завещание, высланное ей мистером Хопкинсоном в соответствии с её запросом. Она уже тщательно прочла его раньше, но теперь пробежала взглядом ещё раз, чтобы освежить память. Это был краткий и лаконичный документ. 50 фунтов переходили к Элизабет Маршалл в благодарность за преданную службу; по 500 фунтов – родной и двоюродной сестре, а всё остальное – любимому племяннику Чарльзу Риджвею.
Миссис Хартер несколько раз кивнула. Чарльз станет очень богатым человеком после её смерти. Что ж, он был так мил к ней. Всегда добрый, любящий и остроумный, он так её веселил.
Она взглянула на часы. До половины десятого оставались 3 минуты. Что ж, она готова. Она была совершенно спокойна. Хотя она повторила это про себя несколько раз, её сердце билось странно, неровно. Она не отдавала себе отчёта, что её нервы были напряжены до предела.
Половина десятого. Радио было включено. Что она услышит? Знакомый голос диктора, передающего прогноз погоды, или далёкий голос мужчины, умершего 25 лет назад?
Но она ничего не услышала. Вместо этого послышался знакомый звук, от которого её сердце словно сжала ледяная рука. Кто-то нащупывал и пытался открыть замок входной двери…
Затем – опять. А затем в комнату ворвался холодный ветер. Теперь миссис Хартер больше не сомневалась. Ей стало страшно. Даже больше – она была в ужасе…
И внезапно ей подумалось: «25 лет – это долгий срок. Патрик теперь совсем чужой для меня».
Ужас! Он переполнял её.
За дверью послышались мягкие шаги… мягкие, шаркающие шаги. Затем дверь тихо открылась…
Миссис Хартел встала, пошатываясь и впившись глазами в дверной проём. Что-то выскользнуло из её пальцев и упало в камин.
Она издала странный вскрик, который замер у неё в горле. В тусклом свете она увидела знакомую фигуру с каштановой бородой и бакенбардами, в старомодном викторианском пальто.
ПАТРИК ПРИШЁЛ ЗА НЕЙ!
Её сердце встрепенулось и замерло. Она рухнула на пол как подкошенная.

Часом позже её нашла Элизабет.
Немедленно вызвали доктора Мейнелла, и Чарльза Риджвея забрали с вечеринки. Но было поздно. Миссис Хартер не мог помочь уже ни один человек.
Только спустя 2 дня Элизабет вспомнила о письме, которое передала ей хозяйка. Доктор Мейнелл прочёл его с большим интересом и показал Чарльзу Риджвею.
«Очень любопытное совпадение, - сказал он. – Очевидно, ваша тётя страдала галлюцинациями, ей слышался голос покойного мужа. Должно быть, нервное напряжение выросло настолько, что любое возбуждение могло стать роковым, и когда настал назначенный час, она умерла от шока».
«Самовнушение?» - спросил Чарльз.
«Что-то в этом роде. Я сообщу вам результаты вскрытия как можно скорее, хотя у меня нет сомнений. В данных обстоятельствах вскрытие желательно, но это всего лишь формальность».
Чарльз понимающе кивнул.
Прошлой ночью, когда слуги легли спать, он снял провод, идущий от радиоприёмника в его спальню этажом выше. Также, поскольку вечер был прохладным, он попросил Элизабет разжечь огонь в его комнате и сжёг в нём накладную бороду и бакенбарды. Одежду викторианской эпохи, принадлежавшую покойному дяде, он вернул в пахнущий камфарой шкаф на чердаке.
Насколько он мог видеть, ему ничто не угрожало. Его план, возникший в голове впервые тогда, когда доктор Мейнелл сказал, что тётя при надлежащем уходе может прожить ещё много лет, сработал безупречно. «Внезапный шок», - сказал доктор Мейнелл. Чарльз, этот предупредительный молодой человек, любимец старых дам, улыбнулся про себя.
Когда доктор уехал, Чарльз механически вернулся к своим обязанностям. Нужно было уладить вопрос с похоронами и с транспортом для перевозки родственников, живущих далеко. Некоторым из них придётся переночевать в доме. Чарльз занялся этими делами с готовностью и методичностью под аккомпанемент собственных мыслей.
КАКОЕ ОТЛИЧНОЕ ДЕЛЬЦЕ ОН ПРОВЕРНУЛ! Его мысли были именно об этом. Никто (а менее всего - покойная тётя) не знал, в какую переделку попал Чарльз. Его бурная деятельность, тщательно скрываемая ото всех, довела его почти до тюрьмы.
Ему грозил полный крах, если в ближайшие несколько месяцев он не смог бы найти крупную сумму денег. Ну…  теперь это улажено. Чарльз вновь улыбнулся. Благодаря… да, назовём это «практичной шуткой»… ничего криминального в этом нет… и он спасён теперь. Теперь он – очень богатый мужчина. У него не было никаких тревог по этому поводу, так как миссис Хартер никогда не скрывала своих намерений.
Его мысли прервала Элизабет, заглянувшая в комнату и сообщившая, что его желает видеть мистер Хопкинсон.
«Самое время», - подумал Чарльз. Подавив желание свистнуть, он придал лицу строгое выражение и вошёл в библиотеку. Там он поздоровался с щепетильным пожилым мужчиной, который уже 25 лет вёл юридические дела миссис Хартер.
Юрист сел в предложенное кресло, сухо откашлялся и заговорил о том, зачем пришёл.
«Я не совсем понял ваше письмо ко мне, мистер Риджвей. Кажется, вы находитесь под впечатлением, что завещание покойной миссис Хартер хранится у меня».
Чарльз вытаращился на него.
«Ну, конечно… я столько раз слышал, как тётя говорила об этом».
«О, именно так, именно так. Оно хранилось у меня».
«Хранилось?»
«Да, я так сказал. В прошлый вторник миссис Хартер написала мне с просьбой прислать завещание ей».
Чарльз неуютно поёжился. Он начал предчувствовать проволочки.
«Не сомневаюсь, завещание обнаружится среди её бумаг», - продолжал юрист гладко.
Чарльз ничего не сказал. Язык плохо слушался его. Он уже тщательно пересмотрел все бумаги миссис Хартер и был уверен, что завещания среди них нет. Через пару минут, овладев собой, он сказал об этом. Его голос прозвучал для него, как голос незнакомого человека, и ему показалось, что ему под воротник вылили ушат холодной воды.
«Кто-нибудь ещё имел доступ к её движимому имуществу?» - спросил юрист.
Чарльз ответил, что Элизабет, горничная, имела доступ. По предложению мистера Хопкинсона вызвали Элизабет. Она пришла незамедлительно, суровая и прямая, и ответила на поставленные вопросы.
Она пересмотрела всю одежду и личные вещи хозяйки. Она уверена, что документа, такого как завещание, среди них не было. Она знала, как выглядит завещание – её бедная хозяйка держала его в руке в утро дня своей кончины.
«Вы уверены?» - резко спросил юрист.
«Да, сэр. Она сказала мне об этом. И заставила меня взять 50 фунтов. Завещание было в длинном голубом конверте».
«Совершенно верно», - сказал мистер Хопкинсон.
«Теперь мне припоминается, - продолжала Элизабет, - что этот конверт лежал на этом столе на следующее утро, но пустой. Я положила его на бюро».
«Я помню, я видел его там», - сказал Чарльз.
Он встал и пошёл к бюро. Через пару минут он вернулся с конвертом в руке, который передал мистеру Хопкинсону. Тот изучил конверт и кивнул.
«Это – тот самый конверт, в который я вложил завещание в прошлый вторник».
Оба мужчины пристально смотрели на Элизабет.
«Ещё что-нибудь, сэр?» - почтительно спросила она.
«Нет, не сейчас, благодарю вас».
Элизабет направилась к двери.
«Минуточку, - сказал юрист. – В тот вечер в камине горел огонь?»
«Да, сэр, там всегда горит огонь».
«Спасибо, это всё».
Элизабет ушла. Чарльз наклонился вперёд, положив дрожащую руку на стол.
«Что вы думаете? К чему вы ведёте?»
Мистер Хопкинсон покачал головой.
«Мы должны продолжать надеяться, что завещание обнаружится. Если нет…»
«Да, если нет?»
«Боюсь, возможно только одно умозаключение. Ваша тётя попросила прислать ей завещание, чтобы уничтожить его. Не желая, чтобы от этого пострадала Элизабет, она отдала ей 50 фунтов наличными».
«Но почему? – дико вскричал Чарльз. – Почему?»
Мистер Хопкинсон кашлянул. Сухим кашлем.
«У вас не было… э-э… размолвки с тётей, мистер Риджвей?» - пробормотал он.
Чарльз чуть не задохнулся.
«Да нет же, нет, - воскликнул он живо. – Мы были в самых лучших, самых тёплых отношениях вплоть до её смерти».
«А!» - сказал мистер Хопкинсон, не глядя на него.
Чарльз с шоком осознал, что юрист не верит ему. Кто знает, какие слухи могли дойти до этой старой сухой палки? Он мог прослышать о затруднениях Чарльза. Не естественным ли для него тогда было предположить, что те же слухи достигли ушей миссис Хартер и что тётя поссорилась с племянником по этому поводу?
Но это было не так! Чарльз испытал один из самых горьких моментов в своей жизни. Он смог сделать так, что все поверили его лжи. Теперь, когда он говорил правду, ему не верили. Какая ирония!
Конечно, тётя не сжигала завещание. Конечно…
Внезапно на него нашло озарение. Что за картина встала перед его глазами? Старая дама одну руку прижала к сердцу… что-то выпало… бумага… упало на красные угли…
Лицо Чарльза посинело. Он услышал собственный хриплый голос: «А если завещание не найдётся?»
«Существует предыдущее завещание. Датировано сентябрём 1920 года. Согласно ему, миссис Хартер оставляет всё своё состояние племяннице, Мириам Хартер, ныне Мириам Робинсон».
Что сказал этот старый дурак? Мириам? Мириам со своим неописуемым мужем и своими четырьмя сопляками? Вся его изобретательность – для Мириам!
Рядом резко зазвонил телефон. Он поднял трубку и услышал тёплый, сердечный голос доктора.
«Это вы, Риджвей? Я подумал, вы захотите узнать. Результаты вскрытия только что пришли. Причина смерти та же, что я предполагал. Но, фактически, у неё были гораздо более серьёзные проблемы с сердцем, чем я думал, пока она была жива. При самом лучшем уходе она не прожила бы и двух месяцев. Я подумал, вы захотите это знать. Надеюсь, вас это более-менее утешит».
«Извините, - сказал Чарльз, - повторите, пожалуйста, что вы сказали?»
«Она не прожила бы дольше двух месяцев, - сказал врач чуть громче. – Всё, что ни происходит, происходит к лучшему, мой друг…»
Но Чарльз положил трубку. До него дошёл голос юриста, доносящийся словно издалека.
«Господи, мистер Риджвей, вам плохо?»
Чёрт бы их всех побрал! Этот юрист с чопорной физиономией. Этот старый осёл Мейнелл. Никакой надежды впереди… только тень тюремной стены.
Он чувствовал, что Кто-то играет с ним… как кот с мышкой. Кто-то смеётся над ним…
------------------------------
* Первая часть поговорки Where is a will, there is a way («Где волеизъявление, там будет исполнение»). Игра слов: в английском языке слово “a will” означает как «волеизъявление», так и «завещание».

* «Энни Лори» - знаменитая шотландская любовная песня, написанная Уильямом Дугласом примерно в 1700 г.

(Переведено 26.05.2020)