Леонид Алексеевич Шлычков, ум. 02. 12. 1997

      На вторых Диевских чтениях в Нерехте один из не знакомых мне выступавших ни с того, ни с сего заговорил о культурном своеобразии соседней «красной губернии», не имеющим никакого подтверждения и придуманном задним числом для оправдания на самом деле культурной диверсии.
      Особую пикантность его выступлению придавало то, что оно прозвучало в Нерехте, три четверти уезда которой некогда подарили этой губернии, а выступавшего представили научным сотрудником Плесского музея-заповедника, который в нормальных условиях назывался бы филиалом Нерехтского.
      Когда его выступление закончилось, я встал и с места сказал, что создание моноиндустриальной области для достижения культурного своеобразия – такая же глупость, как и создание мононациональных областей в целях индустиализации, а имеет ли глупость своеобразие – вопрос праздный.
      Присутствовавшие при этом оживились, ожидая продолжения дискуссии, однако докладчик отвечать мне почему-то не стал. И я забыл о нем.
      Но не прошло и нескольких дней, как в КОУНБ, направившись в туалет, я носом к носу столкнулся с выходившим из него выступавшим и, чтобы сгладить неловкость, выложил ему дежурную шутку о том, как тесен мир, а в особенности туалеты, и он как-то уместно пошутил о неисповедимых путях, после чего мы с ним принялись уступать друг другу дорогу, приговаривая: «Вам это нужнее», «Нет, вам это нужнее», «Вас наука ждет», «Подождет», «Не допущу пройти позади такому образованному гостю», «Почему же образованному?», «Библиотека закроется», «Не закроется».
- Все про «красную губернию» выискиваете?
- Не все.
- А что?
      Выяснение этого из дверей как-то незаметно переместилось на канапе и продолжалось не меньше часа, но сожалеть о потерянном времени не приходилось: Шлычков оказался незлопамятным, обаятельным и неглупым человеком.
      Хотя и пришлось его разочаровать отсутствием в Костроме каких бы то ни было публикаций о построившем тетеринскую колокольню бывшем владимирском губернском архитекторе Гауденцио Маричелли, которым он интересовался.
      Впоследствии мы несколько раз встретились и в Плесе, когда я приезжал туда с туристами, и могли бы, наверное, познакомиться и поближе, однако за разговорами о других узнать побольше друг о друге никак не удавалось.
      Из контекста его упоминаний о прежней деятельности я уяснил только, что он был причастен к созданию свода памятников истории и культуры Ивановской области, краеведческого и культурно-экологического движения под названием «Иваново-Вознесенск» и всех ивановских литературных музеев последнего времени и что после развода с женой он оставил ей квартиру в Иванове и устроился в Плесский музей из-за служебного жилья в Миловке.
      С переездом он переключился, соответственно, на литературную историю Плеса  и собирал материалы о Николае Павловиче Смирнове (1898-1978).
      Последняя наша встреча произошла поздней осенью на Соборной горе, по которой мои туристы разбрелись для фотографирования, а мы на лавке возле исторического музея наспех обменивались ивановско-костромскими новостями.
     Посмеиваясь он рассказал о том, что Смирновым заинтересовался также какой-то парижский литературный журнал и заказал о нем статью, и теперь ему требуется срочно вспомнить французский, а потом, чтобы не прерывать разговор, проводил нас от музея до самой автостанции, где стоял наш автобус, и оттого я запомнил его синий плащ со скрытыми пуговицами, и его прощальное рукопожатие, и то, как он помахал отъезжавшему автобусу. 
      В следующий раз я оказался в Плесе в следующем году и сначала, как обычно, отвел туристов в музей Левитана, где в продаже увидел книжку Шлычкова.
- Какая удача, - подумал я, прикупив ее и намереваясь через полчаса прихватить и автограф ее автора, открыл оглавление и наткнулся на … некролог.
      «Как радовался он за несколько дней до рокового часа, когда получил известие, что одна из его статей о Н.П. Смирнове переведена на французский язык и напечатана в парижском журнале!» – было написано в конце некролога.