Виктор Яковлевич Игнатьев, ум. 02. 08. 1999

В 1986 году, как только дорога до Кологрива покрылась асфальтом, областное лесоуправление во главе с Александром Васильевичем Письмеровым устроило массовый выезд широких научных кругов в кологривскую тайгу, в котором участвовали, помнится, дендрологи из Беловежской пущи, Сухумского ботанического сада и обеих столиц, а Костромское бюро путешествий и экскурсий, подрядившееся их туда отвезти, заодно решило проложить в Кологрив двухдневный маршрут и снарядило в учебную поездку всех штатных и несколько нештатных экскурсоводов.
И ранним сентябрьским утром, когда в ожидании автобусов возле турбюро скопилась приличная толпа, к ней на такси с шиком подкатил Игнатьев.
Это он любил.
Если перебрать его старые фотографии, на каждой из них он то в белой дубленке, то белых штанах, то белом пиджаке, то рыжем клетчатом костюме, то рубахе с петухами – на траурно-черном или уныло-сером фоне своих коллег.
Он и в живописи предпочитал такие же жизнерадостные тона и публикации свои в «Северной правде» называл похоже: «Жажда красоты», «Человек создает красоту жизни», «Поэзия красоты земной», «Красоту – людям!»
В искусствоведа, как и Кудряшов, он переквалифицировался по служебной необходимости, однако сертифицироваться, в отличие от последнего, не стремился и неизменно с легкой иронией отзывался о своих будто бы спонтанных, авантюрных и дилетантских художественных идеях и затеях.
… В Кологриве асфальт закончился, и три наших автобуса, прицепив к бульдозерам, волоком притащили в опустевший пионерский лагерь на берегу Унжи.
На следующий день в центре внимания был Письмеров, оказавшийся не только умелым организатором и проводником, сначала на катерке по Унже, затем на вездеходе до тайги и в пешем строю до биологической станции доставивший полсотни спутников, но и рассказчиком, заново открывшим нам глаза на знакомые, казалось бы, деревья, а после экскурсии по тайге еще и собственноручно развел костер, откуда-то достал закопченый чайник, заварил в нем каких-то веток, и мы даже не вспомнили о своих термосах.
Зато остаток дня солировал только Игнатьев – от Илешева, где мы посетили могилу Честнякова, до Шаблова, где он сводил нас на Ефимов ключик, и по возвращении в лагерь, где дендрологи незамедлительно устроили круглый стол, а экскурсоводам захотелось продолжения таежного пикника.
Без Письмерова, правда, костер мы еле развели и чуть ли не до рассвета кипятили на нем ведро воды, а Игнатьев, как бы продолжая осуществлять культурное шефство, все это время занимал нас беседой на художественные темы.
В конце концов экскурсоводки спросили его, где он родился и что закончил, и когда он ответил, что родился в Донецке, а закончил филологический факультет Днепропетровского университета, я не удержался и прибавил:
- Имени 300-летия воссоединения Украины с Россией.
Все подумали, что это шутка, и засмеялись, а Игнатьев, улыбнувшись за компанию, в отместку поинтересовался, что мне еще известно об этих краях.
Днепропетровск я знал неважно, зато столицу Донбасса и ее окрестности благодаря своим однокурсникам изучил лучше и начал загибать пальцы:
- Макеевка, Горловка, Константиновка, Волноваха, Дружковка, Енакиево, Краматорск, Славянск, Артемовск, Амвросиевка, Дебальцево, Торез…
Однако это продолжения ни тогда, ни в дальнейшем почему-то не получило.
В последний день Игнатьев сводил нас в Кологривский краеведческий музей, по выходу из которого мы заглянули еще и в музей чекиста Трефолева и повеселились от души, комментируя его мандаты и смущая Галину Ивановну Воробьеву, поскольку гласность до Кологрива тогда еще не добралась.
В экспедиции с нами было еще два костромских писателя, но один из них запомнился лишь тем, что во всех церквях прикладывался ко всему подряд, а второй гулял в одиночестве, изображая творческий процесс, однако на обратном пути, когда все экскурсоводы по грязи отправились в Шаёво, а точнее, к тому месту, где оно находилось, оба писатели дружно остались в автобусе.
16 апреля 1999 года в литературном музее Игнатьев присутствовал на очередном Бочковском семинаре на тему «Литература и музей» и, помнится, даже высказался в самом конце, но этому предшествовали забавные обстоятельства.
Дело в том, что докладчики не знали о содержании докладов друг друга, а потому смежными оказались диаметрально противоположные выступления, и после того как один из докладчиков набросал широкую перспективу музеефикации костромской литературы, другому, согласно заранее заготовленному тексту, пришлось говорить о ее непреходящей нищете.
Тогда Игнатьев, уподобясь раввину из старого анекдота, сказал, что правы обе стороны, и это вызвало смех даже у тех, кто этого анекдота не слышал.