Борис Михайлович Козлов, ум. 15. 10. 2000

     Неприметный, неторопливый, немногословный и ненавязчивый человек, восьмидесятые и девяностые годы коротавший за чтением старых газет.
     Преподаватель истории советской литературы местного пединститута и единственный из преподавателей всех костромских высших учебных заведений, которого я неизменно встречал в КОУНБ, перемещаясь туда из ГАКО.
     Он не выходил на перекур, потому что не курил, не общался с остальными посетителями читального зала, потому что не был с ними знаком, не задерживался в каталоге, потому что ничего, кроме старых газет, не выписывал, и не заглядывал в другие отделы, потому что ничем другим не интересовался.
     Я даже завидовал такой его сосредоточенности и неторопливости, ожидая от него в результате если не исчерпывающий библиографический указатель, то хотя бы подробный хронограф костромской литературной истории при Советской власти, однако из всей периодической словесности, как впоследствии выяснилось, он выбирал всего лишь только ее зарифмованную часть.
     Уж не знаю, какие перлы и адаманты он надеялся обнаружить в «Северной правде» и «Северном рабочем», хотя могу предположить, что чтение, например, чухломской «Колхозной правды» и солигаличского «Знамени коммуны» напоминало ему о чухломском детстве и солигаличском отрочестве.
      Никого из районных поэтов, правда, он так не открыл, да и среди областных предпочитал произведения лишь тех, сведения о которых содержались в библиографическом указателе «Писатели Костромы (1918-1975).
     На четыре десятистраничных журнальных публикации – вот и весь его улов.
     И никаких биобиблиографических сведений ни об одном из стихотворцев, не говоря уже о хронике костромской литературной действительности.
     ... Однажды он спросил меня, что я знаю про костромскую «Советскую газету» 1918 года.
     Я ответил, что ее подшивка имеется в ГАКО, как и некоторых других отсутствующих в КОУНБ периодических изданий, но в ГАКО он так и не пришел.
     В этом и вся разница между литературоведами и краеведами, искусствоведами и краеведами, музыковедами и краеведами и т. д., из-за которой первые считают последних буквоедами и крохоборами, а последние первых – пенкоснимателями.