Леди Молли из Скотланд-Ярда. 1 - Эмма Орци

Эмма Орци

                ЛЕДИ МОЛЛИ ИЗ СКОТЛАНД-ЯРДА.
 

1. ТАЙНА НАЙНСКОРА

Ну, всем известно: некоторые говорят, что она – дочь герцога, другие – что она родилась в канаве, и к имени попросту приделали фальшивый титул, чтобы придать ей стиль и влияние.
Конечно, я могла бы многое рассказать, но «мои уста запечатаны», как выражаются поэты. На протяжении всей своей успешной карьеры в Скотланд-Ярде она чтила меня своими дружбой и доверием; но, когда она выбрала меня своей напарницей, то заставила пообещать, что я никогда не скажу ни слова о её личной жизни, и в том я поклялась на собственной Библии: «чтоб мне умереть», и всё такое прочее.
Да, мы всегда называли её «миледи», с того самого момента, как её поставили во главе нашей секции; и начальник в нашем присутствии называл её «леди Молли». Сотрудницы Женского Отдела подвергаются ужасному пренебрежению со стороны мужчин, хотя даже не пытайтесь меня уверить, что у женщин не в десять раз больше интуиции, чем у грубого и неуклюжего пола. Я твёрдо убеждена в том, что у нас не осталось бы и половины такого количества нераскрытых преступлений, если бы некоторые из так называемых тайн подверглись расследованию женщинами.
Например, не предполагаете ли вы, что истину о чрезвычайном происшествии в Найнскоре смогли бы когда-нибудь раскрыть, если бы этим занимались только мужчины? Не каждый отважился бы так рискнуть, как леди Молли, когда... Но я забегаю вперёд.
Позвольте мне вернуться к тому памятному утру, когда она, невероятно взволнованная, появилась в моей комнате.
– Начальник заявил, что я могу отправиться в Найнскор, если захочу, Мэри, – сказала она, трепеща от азарта.
– Ты?! –  воскликнула я. – Зачем?   
– Зачем? Зачем?–  повторила она нетерпеливо. – Мэри, как ты не понимаешь? Это шанс, которого я так долго ждала – шанс всей моей жизни! Ярд в полном отчаянии, публика взбешена, ежедневная пресса пестрит колонками саркастических писем. Никто из наших людей не знает, что делать; никто ничего не в состоянии придумать; и сегодня утром я пошла к начальнику...
– Да? – нетерпеливо спросила я, потому что она вдруг умолкла.
– Ну, неважно, как я этого добилась – расскажу тебе обо всём по дороге, потому что у нас едва хватит времени, чтобы успеть на одиннадцатичасовой утренний до Кентербери. Начальник разрешил мне уехать и взять спутника себе по вкусу. Он предложил одного из мужчин, но почему-то я чувствую, что это женская работа, и предпочла бы тебя, Мэри, всем остальным. Мы вместе разберём имеющиеся факты уже в поезде, поскольку их можно сосчитать по пальцам, и тебе остаётся захватить несколько вещей и встретиться со мной в кассе вокзала Чаринг-Кросс как раз к одиннадцати.
Она ушла, прежде чем я смогла засыпать её вопросами, и в любом случае я была слишком ошеломлена, чтобы слишком много болтать. Дело об убийстве в руках женского отдела! Поистине неслыханно! Но я тоже была в восторге, и уверяю вас, что на вокзале оказалась вовремя.
К счастью, нам с леди Молли посчастливилось устроиться в пустом купе. До Кентербери мы ехали без остановок, поэтому времени было достаточно, а я жаждала узнать об этом деле всё, поскольку мне выпала честь помочь леди Молли.
Убийство Мэри Николс произошло в Эшкорте, прекрасном  старинном особняке, расположенном в деревне Найнскор. Самая захватывающая часть поместья, окружённого величественным лесом – остров посреди небольшого пруда, на который ведут узкие неотёсанные мостки. Остров называется «Глушь» и находится на самом дальнем конце территории, вне поля зрения и слышимости самого особняка. Именно в этом очаровательном месте, на краю пруда, и обнаружили тело девушки 5 февраля прошлого года.
Избавлю вас от мерзких деталей этого кошмарного открытия. Пока достаточно сказать, что несчастная женщина лежала ничком, нижняя часть её тела находилась на небольшой насыпи, покрытой травой, а голова, руки и плечи утонули в слизи стоячей воды несколько ниже.
Зловещую находку совершил Тимоти Коулман, один из младших садовников в Эшкорте. Он пересёк деревенский мост и целиком обошёл маленький остров, и тут заметил что-то голубое, наполовину погружённое в воду. Тимоти – флегматичный, бесчувственный тип деревенского парня. Убедившись, что это – женское тело в голубом платье с белой отделкой, он спокойно наклонился и попытался вытащить его из грязи.
Но здесь даже его глупость спасовала перед открывшимся зрелищем, внушавшим незаурядный ужас. То, что женщину – кем бы она ни являлась – зверски убили, было вполне очевидно: кровь заливала весь перёд платья. Однако самое страшное, что потрясло даже старого Тимоти – голова, руки и плечи, некоторое время находившиеся в слизи, подверглись глубокому разложению.
Естественно, немедленно предприняли все необходимые меры. Коулман бросился за помощью в сторожку, и прибывшая вскоре полиция увезла останки несчастной жертвы в небольшой местный полицейский участок.
Найнскор – сонная, отдалённая деревня, расположенная приблизительно в семи милях от Кентербери и четырёх – от Сэндвича. Вскоре все вокруг узнали, что в деревне совершено ужасное убийство, и детали подробно обсуждались в «Зелёном Человеке».
Во-первых, все говорили: хотя само тело опознать практически невозможно, ярко-синее платье из саржи с белой отделкой, кольцо с жемчугом и рубином, а также красный кожаный кошелёк, найденный инспектором Мейзурсом рядом с рукой убитой женщины, были известны всем. 
В течение двух часов после страшной находки Тимоти Коулмана личность несчастной жертвы была твёрдо установлена – Мэри Николс, проживавшая со своей сестрой Сьюзен в Элм-Коттедже, Найнскор-Лэйн, 2, почти напротив Эшкорта. Также было известно, что, когда полиция заявилась по этому адресу, то обнаружила, что дом заперт и, по-видимому, необитаем.
Миссис Хукер, которая жила в доме № 1 по соседству, объяснила инспектору Мейзурсу, что Сьюзен и Мэри Николс покинули дом около двух недель назад, и с тех пор она их не видела.
– Завтра уже две недели минует, – объяснила она. – Стою у своей двери и зову кота вернуться. Уже семь пробило, и темно, как в мешке. В двух шагах никого не увидишь, а с неба пеленой противный дождь. Сьюзен и Мэри выходят из своего коттеджа; я, ясно, не вижу Сьюзен, но Мэри-то слышу хорошо. Вот она и говорит: «Нам поторопиться надо», – вот так и говорит. Я-то думаю, что они в лавку деревенскую идут, купить чего-нибудь, и кричу им: мол, церковные часы только что семь пробили, и в четверг все лавки в Найнскоре рано закрываются. А они и внимания не обращают и в деревню идут, и больше я их и не видала ни разу.
Дальнейшие расспросы среди обитателей деревни выявили много любопытных деталей. Оказалось, что Мэри Николс была довольно ветреной молодой женщиной, вокруг которой постоянно витала тень скандала, и Сьюзен – весьма трезвомыслящую и добропорядочную особу – крайне раздражала сомнительная репутация младшей сестры. По словам миссис Хукер, девушки постоянно и ожесточённо ссорились. И ссоры эти заметно усилились в течение последнего года, когда в колледже появился мистер Лайонел Лидгейт. Он был лондонским джентльменом – известный молодой человек, как потом выяснилось – но часто заезжал в Кентербери к своим друзьям, и тогда приезжал в Найнскор на элегантной двуколке (1) и забирал Мэри на прогулку.
Мистер Лидгейт – брат лорда Эдбрука, мультимиллионера, в прошлом году  удостоенного титула в честь дня рождения. Его светлость проживал в замке Эдбрук, но и он, и его брат Лайонел один-два раза арендовали Эшкорт, так как оба были заядлыми  игроками в гольф, а Сэндвич Линкс находится очень близко (2). Добавлю, что лорд Эдбрук женат. Мистер Лайонел Лидгейт, с другой стороны, только что отпраздновал помолвку с мисс Марбери, дочерью одного из кентерберийских каноников.
Так что не стоит удивляться категорическим возражениям Сьюзен Николс против того, чтобы имя её сестры по-прежнему связывали с именем молодого человека, находившегося гораздо выше её на общественной лестнице, который, кроме того, собирался жениться на молодой женщине своего круга.
Но Мэри, казалось, было всё равно. Эта молодая женщина интересовалась лишь весельем и удовольствиями и полностью пренебрегала общественным мнением, несмотря на неприятные слухи о происхождении маленькой девочки, которую сама Мэри отдала под опеку миссис Уильямс, вдовы, проживавшей в уединённом коттедже на кентерберийской дороге. Мэри сказала миссис Уильямс, что отец ребёнка – её брат, который неожиданно скончался, оставив малышку на руках у Сьюзен; и, поскольку они не могут надлежащим образом ухаживать за ней, то желают, чтобы ответственность взяла на себя миссис Уильямс. Последняя с готовностью согласилась.
Была определена сумма содержания ребёнка, и после этого Мэри Николс приходила каждую неделю, чтобы повидаться с малюткой, и всегда приносила с собой деньги.
Инспектор Мейзурс вызвал миссис Уильямс, и показания достойной вдовы оказались потрясающим продолжением вышеупомянутой истории.
– Завтра две недели, – сообщила миссис Уильямс инспектору, – как Мэри Николс чуть позже семи прибежала в мой коттедж. Это была ужасная ночь – полный мрак, мерзкий моросящий дождь. Мэри сказала, что очень спешит, уезжает в Лондон на поезде из Кентербери и хочет попрощаться с ребёнком. Она казалась ужасно взволнованной, её одежда промокла насквозь. Я привела к ней девочку, она осыпала её поцелуями, а затем сказала мне: «Позаботитесь о ней, миссис Уильямс, – так и сказала, – меня здесь не будет некоторое время». Затем поставила девочку на пол и дала мне два фунта на её содержание в течение восьми недель.
После этого Мэри ещё раз попрощалась и выбежала из коттеджа, а миссис Уильямс проводила её до входной двери. Ночь была очень тёмной, и миссис Уильямс не видела, была ли Мэри одна или нет, пока не услышала, как её голос, дрожавший от слёз, произносит: «Я должна была поцеловать ребёнка». Затем этот голос стих, удаляясь по дороге в Кентербери, как особо подчеркнула миссис Уильямс.
Таким образом, инспектор Мейзурс смог зафиксировать отъезд обеих сестёр Николс из Найнскора в ночь на 23 января. Очевидно, что они покинули свой коттедж около семи, отправились к миссис Уильямс, где Сьюзен осталась на улице, а Мэри зашла попрощаться с девочкой.
После этого любые следы исчезли. Отправились ли они в Кентербери, успели ли на последний поезд, на какой станции они высадились, когда бедная Мэри вернулась – никто не мог дать ответа.
По словам врача, несчастная девушка умерла не менее двенадцати-тринадцати дней назад: хотя застойная вода и могла ускорить разложение, голова не погрузилась бы так глубоко меньше, чем за две недели.
На станции Кентербери ни кассир, ни носильщики не смогли пролить свет на  интересовавший полицию вопрос. Кентербери Уэст – оживлённая станция, множество пассажиров покупают билеты и проходят через барьеры каждый день. Поэтому было невозможно получить какие-либо определённые сведения о двух молодых женщинах, которые путешествовали или не путешествовали последним поездом в субботу, 23 января, то есть две недели назад.
Было ясно только одно: вне зависимости от того, отправилась ли Сьюзен в Кентербери, на этом поезде или нет, одна или со своей сестрой – Мэри, несомненно, вернулась в Найнскор той же ночью или на следующий день, так как Тимоти Коулман нашёл её полуразложившиеся останки близ поместья через две недели.
Она вернулась, чтобы встретиться с любовником, или по другой причине? И где сейчас находится Сьюзен?
Как видите, всё случившееся было покрыто мраком тайны. Вполне естественно, что местная полиция понимала: коль скоро следствие не дало сколько-нибудь определённых результатов, им необходима помощь из Ярда.
Поэтому предварительные отчёты отправили в Лондон, и часть их попала в наши руки. Леди Молли с самого начала глубоко заинтересовалась случившимся, и я твёрдо уверена, что она чуть ли не заставила начальника позволить ей отправиться в Найнскор и посмотреть, что можно сделать.

2
Сначала считали, что леди Молли отправится в Кентербери только после дознания, если местная полиция всё ещё считает, что ей нужна помощь Лондона. Но ничто не могло быть дальше от намерений миледи, чем пассивное ожидание.
– Я не собираюсь пропустить первый акт романтической драмы, – заявила она мне, когда наш поезд въехал на станцию Кентербери. – Возьми свою сумку, Мэри. Мы отправляемся в Найнскор – две леди-художницы, путешествующие и рисующие эскизы, помни – и я уверена, что мы найдём жилье в деревне.
Мы пообедали в Кентербери, а затем прошли пешком шесть с половиной миль до Найнскора, неся сумки с собой. Мы остановились в одном из коттеджей, куда нас гостеприимно пригласило объявление: «Квартиры для одинокой респектабельной женщины или джентльмена», а на следующее утро в восемь часов добрались до местного полицейского участка, где должно было состояться дознание. Знаете, такое забавное маленькое место – обычный коттедж, переоборудованный для служебного пользования, и небольшая комната, битком набитая. Убеждена, что всё трудоспособное население окрестностей собралось в этих десяти кубических ярдах душной атмосферы.
Инспектор Мейзурс, которому начальник сообщил о нашем прибытии, зарезервировал для нас два хороших места, где мы могли держать в поле зрения свидетелей, коронера и присяжных. Комната была просто крошечной, но уверяю вас, что ни леди Молли, ни я вообще не вспоминали об удобствах. Мы были весьма заинтригованы.
С самого начала казалось, что этот случай всё больше и больше окутывается непроходимой тайной. Улик почти не было – только некая ужасная интуиция, мрачное невысказанное подозрение в отношении вины одного конкретного человека, которое чувствовалось в умах всех присутствовавших.
Ни полиции, ни Тимоти Коулману нечего было добавить к тому, что уже было известно. Опознали кольцо и сумочку, а также платье, которое носила убитая женщина. Все свидетели дали клятву, что они являются собственностью Мэри Николс.
Тимоти, будучи допрошенным, сказал, что, по его мнению, тело девушки было умышленно брошено в грязь, поскольку голова была погружена полностью, и он не представлял себе, как она могла упасть подобным образом.
Повторили медицинские доказательства – такие же неопределённые и расплывчатые, как и прежде. Из-за состояния головы и шеи невозможно было установить, каким образом был нанесён смертельный удар. Доктор повторил своё заявление о том, что несчастная девушка, должно быть, умерла примерно за две недели до обнаружения. Тело было найдено 5 февраля – спустя примерно две недели после 23 января.
Смотритель, обитавший в сторожке в Эшкорте, также не смог пролить свет на таинственное событие. Ни он, ни кто-либо из членов его семьи не видели и не слышали ничего, что могло бы вызвать у них подозрения. Он объяснил, что «Глушь»,  где было совершено убийство, находится примерно в 200 ярдах от сторожки, и их разделяют особняк и цветник. Отвечая на вопрос, заданный ему присяжным, он сообщил, что эта часть территории отделена от Найнскор-Лейн только невысокой кирпичной стеной, в которой есть дверь, выходящая в переулок почти напротив Элм-Коттеджей. Он добавил, что особняк пустовал больше года, а его предшественник умер около двенадцати месяцев назад. Мистер Лидгейт не играл в гольф с тех пор, как свидетель вступил в должность.
Бесполезно повторять всё то, что различные свидетели уже рассказали полиции и теперь готовы были повторить то же самое под присягой. Личная жизнь обеих сестёр Николс раскрылась настолько, насколько это было общеизвестно. Но вы знаете, что такое деревенский народ; если не считать скандалов и сплетен, они очень мало знают о чьей-либо внутренней жизни.
Обе девушки, судя по всему, были хорошо устроены. Мэри постоянно щеголяла в элегантных нарядах; у девочки, которую она отдала под опеку миссис Уильямс, было много хорошей и дорогой одежды, пять шиллингов в неделю уплачивались с неизменной регулярностью. Однако сёстры явно не ладили друг с другом, Сьюзен яростно возражала против связи Мэри с мистером Лидгейтом и не так давно говорила с викарием, попросив его попытаться убедить её сестру покинуть Найнскор с тем, чтобы полностью порвать с прошлым. Поэтому преподобный Октавий Ладлоу, викарий Найнскора, побеседовал с Мэри на эту тему, предлагая ей принять хорошее место в Лондоне.
– Но, – продолжил преподобный джентльмен, – я не произвёл на неё большого впечатления. Всё, что она ответила мне – ей, безусловно, не требуется поступать на службу, поскольку у неё имеется хороший собственный доход, и она может получить 5000 фунтов стерлингов, а то и больше, в любое время, если захочет.
– Вы упомянули в разговоре имя мистера Лидгейта? –  спросил коронер.
– Да, упоминал, – ответил викарий после незначительной паузы.
– И как она на него отреагировала?
– Она засмеялась, – чопорно произнёс преподобный Октавий, – и заявила очень красочно, хотя грамматически и не совсем верно, что «некоторые сами не знают, о чём болтают».
Всё очень неопределённо, как видите. Не за что ухватиться, никакого предполагаемого мотива – кроме очень смутного подозрения, например, в шантаже – для объяснения жестокого преступления. Однако следует упомянуть ещё о двух фактах, выявленных в ходе этого необычного расследования. Хотя в то время эти факты казались прекрасной отправной точкой для выяснения истины, в конечном счёте они только погрузили всё происшедшее во тьму, ещё более непроницаемую, чем прежде.
Я имею в виду, во-первых, показания Джеймса Франклина, извозчика, нанятого одним из местных фермеров. Он заявил, что около половины седьмого тем самым субботним вечером, 23 января, он шёл по Найнскор-Лейн, ведя за собой коня и телегу, поскольку ночь была действительно исключительно тёмной. Как только он оказался где-то рядом с Элм-Коттеджами, то услышал голос мужчины, хрипло шептавший: «Открой дверь, не слышишь, что ли? Темно, как у чёрта в брюхе!»
Затем пауза, после которой тот же голос добавил: «Мэри, где ты, чёрт побери?» На что женский голос ответил: «Хорошо, я иду».  После этого Джеймс Франклин больше ничего не слышал, и во тьме никого не увидал.
С равнодушием, присущим кентскому крестьянству, он выбросил это из головы до того дня, когда узнал, что Мэри Николс была убита; Затем он добровольно явился и рассказал свою историю полиции. Но теперь, когда его настойчиво допрашивали, он совершенно не мог сказать, исходили ли эти голоса с той стороны переулка, где стоят Элм-Коттеджи, или с другой стороны, окаймлённой низкой кирпичной стеной.
Наконец, инспектор Мейзурс, действительно продемонстрировавший необычайное чувство драматизма, представил документ, хранимый им в тайне до последнего момента. Это был листок бумаги, который инспектор нашёл в уже упомянутом красном кожаном кошельке. Вначале этот листок не считался чем-то важным, так как несколько человек идентифицировали его как письмо покойной, состоявшее лишь из нескольких дат и часов, набросанных карандашом на клочке бумаги. Но неожиданно эти даты приобрели сверхъестественное и мрачное значение: по крайней мере, две из них – 26 декабря и 1 января, за которыми следовало «10 часов утра», являлись днями, когда мистер Лидгейт приезжал в Найнскор и забирал Мэри на прогулку. Один-два свидетеля готовы были поклясться в этом. В те дни проходили собачьи бега, на которые съезжались жители деревни, и Мэри после поездок открыто рассказывала, какое удовольствие от этого зрелища она испытывала.
Другие даты (всего шесть) были более-менее неясны. Одну из них миссис Хукер вспомнила, как совпавшую с днём, который Мэри Николс провела вдали от дома; но последним числом, написанным тем же почерком, оказалось 23 января, а под ним стояло: «6 часов вечера».
Коронер временно отложил дознание. Показания мистера Лайонела Лидгейта стали необходимы.

3
Общественное волнение к настоящему времени достигло чуть ли не предельного накала; случившимся заинтересовались не одни местные жители. Постоялые дворы окрестностей заполнились посетителями из Лондона, художниками, журналистами, драматургами и актёрами-менеджерами (3), а у кентерберийских гостиниц и владельцев «мух» (4) заметно прибавилось работы.
Вдумчивые умы отчётливо выделяли определённые факты и одну яркую картину из хаоса противоречивых и не относящихся к делу доказательств: изображение двух женщин, которые тёмной, дождливой,  промозглой ночью отправились в направлении Кентербери. Всё остальное расплывалось в тумане.
Когда Мэри Николс вернулась в Найнскор и почему?
Открыто шептали: чтобы назначить встречу с Лайонелом Лидгейтом. Но это свидание – если отрывочные слухи правильно истолковывали – было назначено на тот день, когда она с сестрой уехала из дома. Мужской голос, обращавшийся к ней, прозвучал в половине седьмого, и она ответила ему. Это слышал извозчик Франклин. Через полчаса миссис Хукер услышала голос Мэри, когда та выходила из дома с сестрой, а после этого Мэри навестила миссис Уильямс.
Единственная теория, совместимая со всеми этими фактами, заключалась в том, что Мэри просто сопровождала Сьюзен на каком-то отрезке пути в Кентербери, а затем вернулась, чтобы встретиться со своим возлюбленным, который заманил её на пустынную территорию Эшкорта и там убил.
Мотив лежал на поверхности. Мистер Лайонел Лидгейт, собираясь жениться, хотел навсегда заглушить голос, который угрожал стать неприятно настойчивым, требовал денег и угрожал скандалом.
Но против этой теории имелся один серьёзный аргумент – исчезновение Сьюзен Николс. О происшедшем везде сообщалось. Об убийстве её сестры писала каждая газета в Соединённом Королевстве – она не могла не знать об этом. И не забывайте, что она ненавидела мистера Лидгейта. Почему же она не появилась и не положила на чашу весов своё свидетельство против него, если он действительно виновен?
А если мистер Лидгейт невиновен, то где преступник? И почему исчезла Сьюзен Николс?
Почему? Почему? Почему?
Ответы на эти вопросы ожидались на следующий день. Мистер Лайонел Лидгейт был вызван полицией для дачи показаний в ходе отложенного расследования.
Красивый, очень спортивный и явно до предела расстроенный и взволнованный, он вошёл в маленький зал суда в сопровождении адвоката как раз перед тем, как коронер и присяжные заняли свои места.
Он пристально посмотрел на леди Молли, когда садился, и по выражению его лица я догадалась, что он очень озадачен, пытаясь понять, кто она такая.
Он был первым из вызванных свидетелей. Мужественно и чётко, не тратя лишних слов, он рассказал о своей связи с покойной.
– Она была симпатичной и дружелюбной, – сообщил он. – Мне нравилось брать её с собой, когда я находился по соседству, благо не составляло никакого труда. В ней не было ничего плохого, что бы ни болтали деревенские сплетники. Я знаю, что у неё, как говорится, были неприятности, но ко мне они не имели никакого отношения. Не в моей натуре проявлять жестокость к девушке, и мне кажется, что она пострадала от действий некоего негодяя.
После этих слов он подвергся нажиму коронера, желавшего, чтобы он объяснил, что имел в виду. Но мистер Лидгейт заупрямился и на любой наводящий вопрос отвечал твёрдо и очень решительно:
– Я не знаю, кто он. Ко мне это не имело никакого отношения, но мне было жаль девушку из-за того, что все, включая её сестру, ополчились против неё, и я пытался хоть немного развлечь её, когда мог.
Отличная фраза. И с надлежащей долей сочувствия. Публике очень понравился этот очаровательный образец мужественного любителя английского крикета, гольфа и футбола. Впоследствии мистер Лидгейт признался, что встречался с Мэри 26 декабря и 1 января, но самым решительным образом заявил, что в последний раз виделся с ней именно тогда.
– А 23-го января? –  вкрадчиво поинтересовался коронер. – В тот день у вас было назначено свидание с покойной?   
– Конечно, нет, – ответил Лидгейт.
– Но вы встречались с ней в тот день?
– Ответственно заявляю: нет, – тихо ответил он. – Я гостил в замке Эдбрук, поместье моего брата в Линкольншире, с 20-го числа прошлого месяца, и вернулся в город только три дня назад. –
– Вы клянётесь в этом, мистер Лидгейт? –  спросил коронер.
– Безусловно, и это может подтвердить множество свидетелей. Семья, гости на званом вечере, слуги.
Он пытался совладать с собственным волнением. Кажется, бедняга только что понял, что некоторые ужасные подозрения указывали на него. Адвокат успокоил его, и он занял своё место. Следует заметить: присутствующие избавились от мысли, что красивый молодой спортсмен всё-таки не убийца. При взгляде на него подобное утверждение казалось нелепостью.
Но дальше был тупик. И поскольку больше не имелось свидетелей, которых могли бы заслушать, не появилось никаких новых фактов, которые можно было бы выяснить, присяжные вынесли обычный приговор в отношении совершившего преступление некоего неизвестного лица или лиц (5); а нам, чрезвычайно заинтересованным зрителям, оставалось ломать голову над загадкой: кто убил Мэри Николс, и где находится её сестра Сьюзен?

4
После вердикта мы отправились к нашему жилью. Леди Молли шагала в молчании, а между бровями залегла глубокая складка – это, как мне было известно, означало, что она глубоко задумалась.
– Наконец-то выпьем чаю, – вздохнула я с облегчением, как только мы вошли в дверь коттеджа.
– Нет, не выпьем, –  сухо ответила миледи. – Я собираюсь написать телеграмму, и мы пойдём прямо в Кентербери и отправим её оттуда. 
– В Кентербери! – ахнула я. – Не меньше двух часов ходьбы, поскольку я не думаю, что мы сможем раздобыть двуколку, а уже пробило три часа. Почему бы не отправить телеграмму из Найнскора? 
– Мэри, ты глупышка, – вот и всё, что я получила в ответ.
Она написала две телеграммы – одну из них длиной не менее трёх десятков слов – и, повторив своё приглашение, отправилась со мной в Кентербери.
Я осталась без чая, раздражённая и заинтригованная. Леди Молли была настороженной, весёлой и раздражающе оживлённой.
Мы добрались до первого телеграфа чуть раньше пяти. Миледи послала телеграммы, не будучи столь снисходительной, чтобы хоть как-то осведомить меня об их предназначении или содержании. Затем она отвела меня в «Кастл-отель» и любезно угостила чаем.
– Могу ли я разрешить себе осведомиться, не предлагаете ли вы вернуться в Найнскор сегодня вечером? –  спросила я с лёгким оттенком сарказма, поскольку чувствовала себя малость не в духе.
– Нет, Мэри, –  ответила она, спокойно жуя сдобную булочку (6). – Я сняла два соседних номера в этом отеле и сообщила начальнику адрес, на который с утра будут пересылать любые сообщения.
После этого не произошло ничего, кроме тишины, терпения, ужина и сна.
На следующее утро миледи вошла в мою комнату, когда я ещё и не начинала одеваться. В руке она держала газету, которую бросила на кровать, хладнокровно заметив:
– Во вчерашней вечерней газете всё было. Думаю, мы успели.
Не имело смысла спрашивать, что означает «всё». Гораздо легче было подобрать газету, что я и сделала. Это оказался последний выпуск одного из ведущих лондонских вечерних бульварных изданий, и моё внимание сразу же привлекла первая полоса с поразительным заголовком:
ТАЙНА НАЙНСКОРА
РЕБЁНОК МЭРИ НИКОЛС УМИРАЕТ
Затем, пониже – короткая заметка:
«Мы с сожалением узнали, что маленькая дочь несчастной девушки, недавно убитой в Эшкорте (Найнскор, графство Кент) при таких ужасных и таинственных обстоятельствах, крайне серьёзно больна. Сейчас она находится в коттедже миссис Уильямс, чьей опеке была поручена. Местный врач, посетивший малютку сегодня, заявляет, что ей осталось жить не более нескольких часов. На момент публикации нашему специальному представителю в Найнскоре неизвестна суть болезни ребёнка».
– Что это значит? –  ахнула я.
Но прежде чем она смогла ответить, в дверь постучали.
– Телеграмма для мисс Гранард, – произнёс голос привратника.
– Поторапливайся, Мэри, –  нетерпеливо вставила леди Молли. – Я сообщила и начальнику, и Мейзурсу, чтобы нам телеграфировали сюда.
Телеграмма пришла из Найнскора и была подписана «Мейзурс». Леди Молли прочитала вслух: «Мэри Николс приехала сегодня утром. Её задержали на вокзале. Ждём как можно скорее».
– Мэри Николс! Я не понимаю, – вот и всё, что я смогла сказать.
Но леди Молли только ответила:
– Я знала! Я знала! О, Мэри, какая замечательная вещь – человеческая природа, и как я благодарю Небеса, одарившие меня знанием о ней!
Она заставила меня поспешить с одеванием. Затем мы торопливо позавтракали, пока нам разыскивали «муху». Приходилось удовлетворять своё любопытство с помощью собственного внутреннего сознания. Леди Молли была слишком поглощена своими мыслями, чтобы заметить меня. Очевидно, начальник знал о предпринятых ей мерах и одобрял их, на что указывала телеграмма Мейзурса.
Миледи внезапно стала личностью. Исключительно скромно одетая, в элегантной крошечной шляпке, она выглядела гораздо старше своего возраста, в том числе из-за серьёзного выражения лица.
«Муха» довольно быстро доставила нас в Найнскор. В маленьком полицейском участке мы нашли Мейзурса, ожидавшего нас. С ним были Эллиот и Пеграм из Ярда. Они, очевидно, получили соответствующие приказы, поскольку вели себя с невероятным почтением.
– Женщина – Мэри Николс, без сомнения, – сказал Мейзурс, когда леди Молли быстро прошла мимо него, – та самая, которую считали убитой. Именно дурацкая фальшивая статья о ребёнке выманила её из укрытия. Интересно, откуда газетчики это взяли, – вежливо добавил он. – Малютка прекрасно себя чувствует.
– Интересно, –  согласилась леди Молли, и улыбка – первая, увиденная мной с утра – озарила её красивое лицо.
– Думаю, скоро появится и другая сестрица, – присоединился Эллиот. – Теперь у нас появилась лишняя головная боль. Если Мэри Николс жива-здорова, кого убили в Эшкорте, спрашивается? 
– Интересно, – повторила леди Молли с той же очаровательной улыбкой.
Затем она вошла, чтобы увидеться с Мэри Николс.
Преподобный Октавий Ладлоу сидел рядом с девушкой, которая выглядела очень расстроенной и горько плакала.
Леди Молли попросила Эллиотта и остальных остаться в коридоре, затем вошла в комнату, а я последовала за ней.
Когда дверь закрылась, она подошла к Мэри Николс и произнесла жёстким и суровым тоном:
– Ну, Николс, вы, наконец, приняли решение? Полагаю, вы знаете, что мы запросили ордер на ваш арест? 
Женщина издала вскрик, в котором явственно слышался страх.
– Мой арест? – задохнулась она. – За что? 
– За убийство вашей сестры Сьюзен. 
– Не я это! –  быстро ответила она.
– Значит, Сьюзен мертва? –  тихо заключила леди Молли.
Мэри увидела, что выдала себя. Она взглянула на леди Молли с неизъяснимым ужасом, затем побелела, как простыня, и упала бы, если бы преподобный Октавий Ладлоу мягко не удержал её на стуле.
– Это не я, –  повторила она с раздирающим сердце рыданием.
– Вам придётся это доказать,–  сухо ответила леди Молли. – Теперь девочка, конечно, не сможет остаться с миссис Уильямс; её отправят в работный дом, и… 
– Нет, этого не будет! –  взволнованно закричала мать. – Не будет, говорю я вам. Ну да, в работный дом (7), –  продолжала она, истерически рыдая, – а её отец – лорд! 
Мы с преподобным джентльменом застыли на месте от удивления; но леди Молли подошла к этой кульминации настолько изобретательно, что было очевидно: она уже давно догадывалась об этом и просто обманула Мэри Николс, чтобы получить от неё признание.
Как хорошо она знала человеческую природу, противопоставляя судьбу ребёнка сердечной привязанности! Мэри Николс была готова спрятаться, хотя бы ненадолго расстаться со своим ребёнком, чтобы спасти мужчину, которого когда-то любила, от последствий его преступления; но услышав, что её дочь умирает, она не смогла оставить её среди чужих; когда же леди Молли стала язвительно угрожать работным домом, Мэривоскликнула, побуждаемая материнской гордостью: «Работный дом! А её отец – лорд!» 
Загнанная в угол, она во всём призналась.
Отцом девочки был лорд Эдбрук, тогда ещё мистер Лидгейт-старший. Зная об этом, её сестра Сьюзен уже более года систематически шантажировала несчастного – похоже, не совсем без потворства со стороны Мэри. В январе она в очередной раз заставила его приехать в Найнскор, твёрдо пообещав, что Мэри встретит его и передаст ему письма, полученные от него, а также кольцо, подаренное ей, в обмен на сумму в 5000 фунтов.
О месте встречи договорились, но в последний момент Мэри испугалась идти в темноте. Сьюзен ничего не боялась, но беспокоилась о своей репутации на случай, если увидят, что она разговаривает с мужчиной в такой поздний час, поэтому надела платье Мэри, взяла кольцо и письма, а также сумочку своей сестры, и отправилась на встречу с лордом Эдбруком.
Что случилось во время той встречи – никто никогда не узнает. Но закончилась она убийством шантажистки. Я полагаю – тот факт, что Сьюзен попыталась выдать себя за свою сестру, навёл убийцу на мысль скрыть личность своей жертвы кошмарным способом закапывания тела в слизистую грязь. Во всяком случае, ему почти удалось обмануть полицию, и обман завершился бы полной удачей, если бы не удивительная интуиция леди Молли.
Свершив преступление, он инстинктивно побежал в коттедж к Мэри. Ему пришлось чистосердечно признаться во всём, так как без её помощи он был обречён.
Поэтому он уговорил её скрыться из дома и не оставлять никаких следов – ни собственных, ни сестры –  в Найнскоре. С помощью денег, которые он дал ей, она могла бы начать новую жизнь где-то в другом месте. И, без сомнения, он обманул несчастную девушку обещаниями, что её дочь вскоре будет ей возвращена.
Таким образом он избавился от Мэри Николс, которая могла оказаться неопровержимым и важнейшим свидетелем против него, когда злодеяние обнаружится. Девушка типа и класса Мэри инстинктивно подчиняется мужчине, которого она когда-то любила, мужчине, который приходится отцом её ребёнку. Она согласилась исчезнуть и позволить всему миру поверить, что была убита каким-то неизвестным преступником.
Затем убийца незаметно вернулся в свой роскошный замок Эдбрук, свободный от подозрений. Никто не и не подумал связать имя лорда с именем Мэри Николс. В те дни, когда он появлялся в Эшкорте, то был всего лишь мистером Лидгейтом, а когда он стал пэром, сонный и заброшенный Найнскор вообще перестал думать о нём.
Возможно, мистер Лайонел Лидгейт всё знал о связи своего брата с деревенской девушкой. Из его позиции на следствии напрашивался вывод, что так и было, но, безусловно, он не предаст собственного брата, если не будет вынужден так поступить.
Теперь, естественно, взгляд на это дело изменился: завеса тайны была разорвана с помощью проницательности и изумительной интуиции женщины, которая, на мой взгляд, является самым замечательным психологом своего времени.
Дальнейшее вам известно. Наши коллеги в Ярде при помощи местной полиции подхватили инициативу леди Молли и начали расследование передвижений лорда Эдбрука в период около 23 января.
Уже предварительные расследования показали, что его светлость покинул замок Эдбрук 21-го числа. Он уехал в город, сказав жене и семье, что его вызвали по делам, и даже не взял с собой камердинера. Он поселился в «Лэнгем-отеле».
Но полицейское расследование внезапно прервалось. Лорд Эдбрук, очевидно, понял, какой оборот принимает дело. Во всяком случае, на следующий день после того, как леди Молли столь ловко выманила Мэри Николс из своего укрытия и принудила её к признанию истины, несчастный бросился на пути перед экспрессом на железнодорожной станции Грантэм и мгновенно погиб. Ныне он недосягаем для человеческого правосудия!
И не говорите мне, что мужчине пришли бы в голову мысли о фальшивой газетной заметке или насмешке, уязвившей материнскую гордость деревенской девушки и таким образом вырвавшей у неё признание, которого никогда бы не добилась никакая мужская изобретательность!


ПРИМЕЧАНИЯ.
1. Двуколка (в оригинале: собачья тележка, тележка для собак – dogcart, dog-cart) – лёгкий одноконный двухколёсный экипаж, первоначально разработанное для спортсменов-стрелков, с ящиком за сиденьем кучера для одной или нескольких собак-ретриверов. Ящик для собак может быть преобразован во второе место, спиной к кучеру. Вариант – два сиденья спиной друг к другу с ящиком для собак под сиденьями. (Здесь и далее примечания В. Борисова, за исключением особо оговорённых случаев).
2. Имеется в виду, очевидно, знаменитый гольф-клуб «Принц» в Сэндвич-Бэй, на побережье Кента.
3. Актёр-менеджер – ведущий актёр, который создаёт свою собственную постоянную театральную компанию и управляет её делами, иногда нанимая театр для исполнения избранных спектаклей, в которых обычно участвует, исполняя ведущие роли. Этот метод, используемый последовательно с XVI века, был особенно распространён в Англии XIX века и Соединённых Штатах.
4. Муха – лёгкая двухколёсная коляска с одной лошадью в упряжке.
5. Традиционная формула коронерского заключения: в случае, если преступника выявить не удаётся, присяжные выносят решение о том, что убийство совершено неким неизвестным лицом или группой лиц.
6. В оригинале – «откусив кусочек Сэлли Ланн». Булочки «Сэлли Ланн»  — вариант традиционного английского хлебобулочного изделия на дрожжах. Они были изобретены в юго-западной Англии.
Рецепт этих булочек стал известен в Бате, когда туда в 1680 году иммигрировала гугенотка по имени Соланж (Солли) Лайон. Она начала работать в батской пекарне. Эта пекарня сейчас известна как Дом Сэлли Ланн.
7. Работный (рабочий) дом, или Дисциплинарный дом — пенитенциарные и/или благотворительные учреждения, направленные на изоляцию и/или принуждение/стимуляцию к труду нуждающихся, мелких преступников и нищих. Сироты и незаконные дети также отправлялись в работные дома, где зачастую царили беспросветные нищета и голод. Незабываемое описание работного дома оставил Ч. Диккенс в романе «Приключения Оливера Твиста».