На тихоокеанской волне. отрывок второй

7. Старый друг на рейде Кальяо.

В тот же день пожаловал Уздечкин на соседний траулер, вдвоем с которым они стояли «в связке». К давнишнему своему «корешу» - Сергею Новикову, с коим знались еще с училища, и даже снимали вдвоем комнату.

Это был настоящий друг.

- Ты что – с головой поссорился? – убеждал тот Уздечкина, услыхав о твердом желании друга занять свое достойное место в трюме. - Здесь трюм – мраки: вон, слезь – посмотри!.. Футбольное поле! Это тебе два комплекта одежды трюмной надо будет иметь – чтоб в перерыве переодеваться. Меня на одну вахту в трюм спустили: у трюмного спину прихватило. Стропа на втором трюме, как раз, закладывал... Так я до чая взмок – полностью! «Мужики, меняйте меня, на хрен!» - «Серега! Ну, потерпи еще четыре часа!». Вот так! А ты говоришь: «В трюм»!.. Ты, вон, слезь – говорю тебе! – посмотри!

Немного странно было Уздечкину услышать такое от Сереги – он крепче духом того раньше считал.

В числе приглашенных, кроме Уздечкина, сидела здесь сейчас и та пара – Сергей был с ними вместе в каком-то рейсе.

- Сейчас, знаешь, что модно? – просвещала хозяина каюты девица. – Такие кожаные куртки, до пояса, с рукавами «летучая мышь».

- Да, я шубу из ламы Светке купил, - докладывал Сергей: он ведь домой улетал.

Присутствующую девицу, выяснил себе Уздечкин, тоже звали Светланой. Её непременного спутника – Александр.

Напоследок, друзья вдвоем перешли на борт «Новикова», и Уздечкин  запечатлел верным своим фотоаппаратом «Киев» друга Сергея Новикова  в круглой «рамке» спасательного круга с названием судна, который тот подхватил из штатного крепления: «Маршал Новиков» – не придерешься…

А в трюм Алексей слазил сразу же по расставании… Трюм, как трюм – почти такой же, как на «суперах», на которых Уздечкин отработал на славу уж два рейса. Только что, чуть пошире показался –  какой-то квадратный. И настил под ногами – ребристый, алюминиевый, блестящий: на «супере» был деревянный. Конечно – немного пока чужой трюм сейчас был, но ведь это – пока. А потом начнет нагоняться под трюмные эти своды старый приятель мороз, зашелестят по лотку первые короба с замороженой рыбой – все сразу на свои места и встанет, и трюм сразу «обжитым» станет.

Только бы, тридцать две тонны в какую-то вахту «перекидать» - чтоб для личного, значит, рекорда!

Так ничего страшного и не увидев, Уздечкин удовлетворенно полез по отвесному стальному трапу наверх.

Уличный боец из Альметьевска

С Новиковым-то – маршалом самозваным – он еще во времена учебы в морском СПТУ познакомился. Стоял как-то утром в городской столовой в очереди в два человека – совсем еще раннее время было, как тут кто-то за рукав и тянет: «О, ты уже на нас занял? Молодец!.. ЗдорОво!». Уздечкин подумав, нехотя протянул руку под горячее рукопожатие круглолицего наглеца с чистым, как водится, взором, что не только сам в крохотную очередь эту влезал, но и еще какого-то приятеля за собой тянул.

- Че, когда у вас экзамены-то? – видя, что его не узнают, поспешил внести кое-какую ясность нахалюга: в училище, мол, одном мы учимся.

Засим, Уздечкин законного шума поднимать не стал.

И правильно, забегая чуть вперед, и правильно…

Виделись они в училище потом несколько раз, через раз-таки и здороваясь, вот и все общение.

Чуть не через гол случайно встретил Уздечкин  знакомца по талой весной, на средней площадке автобуса – «гармошки».

- Да, я комнату тут снимаю, - сообщил тот. - Слушай, а ты не хочешь поселиться: второй, с которым мы снимали, в рейс ушел.

Мигом тут Уздечкин подобрел, и чутким вниманием к собеседнику тотчас проникся: он только что, по случаю открытия визы и устройству в Тралфлот, съехал с общежития рыбоконсервного комбината, на котором время до открытия визы и коротал.

- Слушай, я… Э-это… Запамятовал, чего-то - как тебя зовут?

- Сергей… Слушай, я тоже чего-то это, - улыбнулся лукаво тот, – запамятовал – а тебя как?..

Так и познакомились. Так и стали вместе, в комнатенке двухэтажного дома на окраине города, жить. Дружно.
 
- Коммуниста-то я кумарнул однажды, - рассказывал Сергей о предыдущем жильце. – Не здесь – когда еще в общаге, в одной комнате с ним жили…

Того-то Уздечкин наглядно помнил хорошо: староста группы Сергея, постоянно на виду, серьезный, дисциплинированный, вдумчивый товарищ. Идейный – член партии с позапрошлого года: понятное дело, почему он одним из первых в рейс-то пошел!..

- Короче, стоит он однажды в очереди в портовской столовке, я пролез к нему – как к тебе тогда, поднос рядом протискиваю, а он оборачивается, и на всю очередь мне: «А если все так делать начнут?!». Ну, в общагу пришли, я ему и сделал!..

Насчет кого-то «сделать» у Сереги проблем никогда не случалось – тот еще был уличный боец! Почти что со страшно тогда драчливой Казани, где дрались подростки район на район, улица на улицу, двор на двор, и даже дом на дом во дворе том, родом он был.

- Рядом с Казанью: с Альметьевска.  А там точно также все…

9. Снятие с якоря, курс – Тихий океан.

Якорь подняли на следующее утро. И уже через час начала незримо уходить палуба из-под ног – пустой от груза траулер закачало на могучей тихоокеанской волне.

Светлана, как и предполагалось, оказалась матросом-камбузником («ложкомойкой», в морском простонародье). Это выяснилось еще вчера, за ужином, когда появилась она в «амбразуре» окошка моечной, с белым вафельным полотенцем на плече. А на сегодняшнем собрании - распределении по рабочим местам матросов, которое, как водится, провел технолог первым делом, оказалось, что хахаль её – всего лишь матрос. Первого, правда, класса. Первым номером на упаковку его и поставили – во «вражескую» Уздечкину бригаду.

Но, это все ерунда – мелочи сопутствующие, не более. Главным делом было то, что безо всякой конкуренции Уздечкин был определен в трюм.

- Старшим, пока, - скривил свой рот занудный, как видно, технолог по фамилии Карандаш, - там посмотрим.

Во вражескую бригаду – младшим получается! – в трюм всунули Володю с Тольятти: не нашлось ему нынче относительно спокойного места чанового.

Так начались привычные морские будни.

10. Переход. Подготовка трюмов.

И были теперь подъемы в половине восьмого утра (хоть объявляли-то их в семь по трансляции судовой, да лень, конечно, подскакивать-то было), завтраки спросонок безвкусными заморскими («обезьянними», как их называли) сосисками, или же вареными яйцами. В восемь начинался рабочий день, в половине четвертого – полдником – «чаем» - и заканчивался. Час на обед, конечно – с половины двенадцатого, до половины первого дня, когда можно было и дремануть каких-то полчасика. Ну, и законные перекуры – чаепития после двух часов работы – святое дело! Такой в эти несколько дней и будет распорядок дня -  пока до промысла не дошли. «Переход» - так это называлось. Так и говорили: «На переходе сделаем», «надо буде т на переходе…».

Уздечкин с Володей «шуршали» по трюмам.

- Вот, - говорил им сухонький пожилой рыбмастер, - крышку эту подшаманьте – старую мешковину отдерите, новую набейте – самим же чтоб легче было: вы ж её башкой из трюма поднимать будете.

Да, так и было: вылезая каждый раз по совершенно отвесному, железному трапу из трюма, головой (на которую конечно одета была шапка вязаная домашняя, или ушанка с кожаным верхом, спецодеждой выданная) квадратную деревянную крышку и толкали – поднимали.

А для чего еще трюмному матросу, что короба только по трюму таскать и горазд, голова-то?

В тот вечер, на сон грядущий раскопал-таки в чемодане Уздечкин книгу, матерью присланную: «Замок Броуди». Собственно, он читать ее еще на берегу принимался – без особого успеха. «Вкатился» в роман на несколько страниц, и уснул, плеском волн о борт баюкаемый.

11. Справочник водолаза, как безотказное снотворное.

Дома-то у него незаменимый сонник был: справочник водолаза. Купил Уздечкин его в книжном магазине в память студенчества своего короткого, но прекрасного и сердцу теперь такого дорогого. Тем летом, когда учился он в группе матросов-мотористов, навострился еще и в водолазы залезть: на вечерних курсах ДОСААФ обучиться. Зачем ему надо было? Ну, моряк он все-таки: авось и пригодится. Даже несколько первых занятий с увлечением прослушал: «А почему в водолазы народ ломится? Да потому, что больше двух часов в день под водой работать запрещено. Так что – не переломишься».

Но, задробили бравого юношу на медкомиссии: «Да ты что придумал: с заиканием – в какие водолазы?!. Сказать что-то наверх надо будет, а ты, под давлением, не сможешь».

А справочник водолаза – солидный такой, обложкой темно-синий – открывал Уздечкин теперь на сон грядущий. И как только доходил до расчета порционного давления, что приводился на второй уже странице, засыпал обязательно: «рубило» на сон в сто атмосфер.

12. Откровение книги. «Замок Броуди».

Три дня морского хода траулеру, что шел к району промысла со скоростью в двенадцать – тринадцать узлов было (вообще-то, БАТМ может до четырнадцати узлов выжимать – если гладь морская ровная, и ветер еще в корму). И совершенно внезапно озарились они Уздечкину светом книги той – «Замок Броуди». Дочитал он до того места, когда сумасбродный тиран - отец выгнал беременную красавицу дочь в ночную бурю. А дальше уж остановиться в чтении было невозможно…

- Володя! Я вылезу на пятнадцать минут, - и Уздечкин стремглав вскорабкивался по отвесному трапу из трюма, спеша на законный перекур в каюту: отставив святое чаепитие, пару-тройку страниц успеть проглотить.

Он давно не читал так – запоем! С самого, верно, детства еще. Так, что ничего в мире, казалось, сейчас не существует, кроме одного – жажды прочтения новой страницы…

Всё же, какая великая сила – книга!

Он видел описываемую в книге Шотландию своими глазами – в прошлом рейсе. Спасибо капитану, что организовал экскурсионный автобус: увидел Уздечкин и озеро Лохнесс с деревянным чудищем-динозавром в пруду у особнячка-отеля, и изумрудные, в розовых крапинах, поросшие чертополохом горные склоны. И Инвернесс, с устремленными в небо шпилями соборов и переброшенными через реку мостами. Это помимо рыбацкой деревушки Аллапул, в бухте которого стояло их судно, и откуда два дня подряд их экскурсионный автобус и отправлялся. По привилегии трюмного, что по указанию капитана свято соблюдались (и тут ему спасибо!), Уздечкин стояночные вахты не стоял, а посему оба дня ездил на экскурсии, жадно всему внимая, впитывая и запоминая, без устали запечатлевая на свой фотоаппарат.

А в конце рейса, на последнюю выгрузку зашли в Питерхед – это уж немного в другой от северного Аллапула стороне, крайняя восточная точка материковой Шотландии. Уже несколько иная архитектура, чуточку другой дух, что так жадно Уздечкин ловил… Он был в полном восторге от Шотландии, и даже в день расставания пришел в совершенно безлюдную в сей час якорной стоянки в рулевую рубку, и в светлой грусти глядел на очертания берега с белыми домиками и изумрудными холмами. Осознавая про себя: Бог весть, попадет ли он еще в этот дивный мира уголок, по образу и подобию которого мы жить не будем никогда: не одно поколение надо кропотливо к культуре приучать, чтобы здешнего уровня цивилизации достичь.

Но он, Уздечкин, все запомнит и внутри сохранит. И в жизни теперь к образу той чертополоховой, чистой Шотландии стремиться и тянуться будет – в работе своей. Потому что, если будет он везде старательно и честно – с душой – работать, все-таки ближе ко всему тому будет оставаться – так себе он понимал.

Кстати, библию на русском языке, отпечатанную на тончайшей папиросной бумаге, Уздечкин оттуда заимел – кому-то из товарищей местные миссионеры презентовали, а тот, за ненадобностью, Уздечкину передарил.

Библия тоже покоилась в чемодане. Но сейчас Уздечкин взахлеб читал не Книгу книг, но «Замок Броуди». Как в детстве – отрываясь лишь на необходимое. Жаль, что сотни листов толстого романа о трех частях так быстро кончились…

Но дух романа поселился теперь навсегда, помогая потом и в трюме, и в тысячах других жизненных моментах: таким уж Уздечкин был – умел доброе в душе хранить. А как иначе - то: не так много было доброго теперь на белом свете.

Теперь и в трюме короба таскать будет легче – стоит только Мэри Броуди вспомнить…

13. Валера с «Крылова» и здешние трюмные премудрости.

- У нас на «Крылове»…

Это Валера – усатый плотный мужик с небольшим животиком вещал полусонным еще матросам  о своей трюмной эпопее на БАТМ «Крылов», где «делал спарку».

Спарка -  это один рейс следом за другим все на том же судне. Отработав пять месяцев рейса одного, моряк заранее пишет заявление на рейс следующий, и, слетав домой из Лимы, Лас-Пальмаса, Луанды, или Буэнос-Айреса на три недельки отдыха, возвращался на это же судно – на следующие пять месяцев морской пахоты.

- На «Крылове» там тридцать градусов в трюмах постоянно! Уже вылезешь к этому рефу, руки показываешь – побелели уже: «Ну, выключи ты вентилятор на двадцать минут!». Ни черта!.. Тогда уже мешок с водой набираешь, и – к вентиляционному отверстию. Вырубает в две секунды.

- А почему? – встрепенулся такому дельному совету Уздечкин.

-  Воду засасывает в вентилятор, он вырубается автоматически.

- А в какой мешок. Говоришь, воду набирать?

- В полиэтиленовый обычный – для брикетов.

Валера имел в виду узкие продолговатые полиэтиленовые пакеты, в которые упаковывались десятикилограммовые брикеты замороженной рыбы.

Дельный совет Уздечкин с утра на ус намотал! Как крайнюю меру извечной войны с непроходимыми рефмеханиками, как попки, твердящими своё неизменное: «Мне температуру в трюме нагонять надо!». А вот мужичок этот беспокойный, усатенький и востроносенький (еще один!) ему не очень понравился. Больно уж безоговорочен в своих суждениях, каждое из которых ставит единственно правильным заключением к общему спору.

А может, напрасно Уздечкин на товарища грешил. Ведь тот по первому зову готовно занырнул в трюм – показать новичкам, как и что.

- Лом должен быть здесь под рукой обязательно! Без лома здесь – никак. Потому что, когда три короба на столе стоять будет, четвертый в задницу бьёт, от удара разрывается, и брикет из него вылетает, и клинит третий короб. И тогда уже – только с ломом выдирать!

Уздечкин пока еще мало понимал, о чём говорит опытный товарищ, но, конечно, уши навострил. Ему сразу не очень понравился глухой железный лоток, что заканчивался полутораметровым столом с буфером-отбойником (о который и надлежало стукаться съехавшему коробу). Это сооружение стояло мертво, и развернуть его в любую сторону (как на «супере») было никак нельзя. Но да ведь, «супера», на которых славно отработал Уздечкин два рейса, строили немцы, а все БАТМы – николаевской постройки ( в смысле – города Николаева, и очень даже современные, а не времён начала двадцатого века царской России).

«Плевать! – решил себе Уздечкин. – Еще лучше: шустрее бегать придётся».

Не давал он себе покоя!..

- А на этих рыбинсах, - кивая на алюминиевый настил трюма, продолжал между тем Валерий, - валенки истираются за месяц. Но, зато замывать трюм в конце рейса – просто удовольствие! Один со щеткой трёт, а второй из пожарника поливает. Как закончишь – алюминий аж блестит!

Но, и то уже было хорошо – что имелся у Уздечкина теперь знающий товарищ – эксперт. Чуть что – будет к кому обратиться.

14. Водители автобуса.

Вообще, бригада собиралась, вроде как, ничего. Не прошлый рейс, конечно, но да ведь в прошлом рейсе спарщики уже в бригаду, куда и он попал, собрались – по духу, и по интересам… Здесь же пара спарщиков – рыбообработчиков оказалась во вражеской бригаде. Два друга – бывшие водители автобусов, Саня (что сразу стал дружен с Сергеем, и потому часто сиживал в их четырёхместной каюте за чаем и перекуром), и Ашот – чернявый волосатый Аполлон, регулярно качавший безупречный торс в спорт-каюте.

О носе, наверное, уточнять излишне…

Оба они шли в море по второму, всего лишь, рейсу – Уздечкин-то был на целый рейс опытнее!

- Я только в этом рейсе, когда на борт поднимались, и старпом сказал: «Держитесь за леера», - только и узнал, как перила по-морскому правильно называются, - блестя маслинами зрачков, весело рассказывал Ашот. Как-то после открыто поведал он Уздечкину и причину того, почему подался в свои тридцать с лишним лет в море.

- Тут хоть работаешь – в робе этой вонючей, в цеху, в шайзе, но тебя никто тут не видит! А на автобусе – чуть сломалось что: бежишь, мотор открываешь, по пояс залез, измазался; починил кое-как, об ветошку какую-то мал-мал обтёрся – обратно за руль.

Саня, что работал с взрывным Ашотом в одной автобазе (и вместе, надо полагать, их мысль заделаться моряками одновременно и посетила), был спокойным, тоже усатым малым. С Сергеем они стали в этом рейсе на морозильный аппарат левого борта, вполне сошлись характерами, и Саня стал желанным гостем четырёхместки.

- Я говорил всегда пассажиркам с детьми: «Ну чего вы вот сюда – в первые двери, обязательно лезете? Тут самое опасное, на самом деле место!».

- Почему? – дотошно интересовался несведущий Уздечкин.

- Потому что, шофер при любом ударе - столкновении инстинктивно будет себя спасать – влево выворачивать, а правый бок, получается, подставлять.

Про Ашота же Светлана довольно скоро рассказала Уздечкину: «Ну, он в трюме работать не смог. Сначала его, говорят, туда поставили. Две вахты отработал, и сказал: «Всё, больше не полезу».

Сломался, получается, водитель автобуса…

(продолжение следует)