Звезды и ведьмы. Глава 78

               
        ГЛАВА 78.
  Я усмехнулся и покачал головой:  наивность сектантов удивляла. Если мы  имеем дело с  цивилизациями, чьи  достижения   не можем постичь даже в перспективе, то с чего они  думают, что кому-то из нас  известны настоящие планы инопланетян?

             Однако  читать все статьи  Ксении (да еще с  отвратительными намеками в адрес  ИИ),  у меня не было времени. Да и, если честно, желания. Прервав беглый просмотр, я  перешел к последней публикации. В ней сообщалось, что секта задумала «кинуть» инопланетян: после получения бессмертия в их войне не участвовать, а заявить о равных  с ними правах. Так сказать, стать отрядом «избранных», родоначальниками  еще одной   «вселенской» расы.

       «Такая же чепуха, как и всё предыдущее»,  – подумал я,  и посмотрел на наручные часы. Они показывали, что я уже  опаздываю к Насте.  Более оттягивать визит не имело смысла: она могла обидеться, чего мне не хотелось.  Я вздохнул и поднялся, чувствуя себя неуверенно. Перед тем, как войти в  Настину комнату, следовало  честно сказать себе, что обратного пути уже не будет. Чтобы  там не  произошло, это всегда будет сказываться на моих отношениях с Ниной.

  Я   решил еще раз позвонить к жене. Если она ответит (и  разговор  с ней «укрепит» меня от «падения»),  перенести   встречу с Настей на завтра.  А свидеться  с ней,  например,  в кафе торгового центра.

           Но Нина опять сбросила мой вызов.  И тогда   я пошел к Насте,  ведь   мне всего-навсего  надо было  подняться на второй этаж. Ирония судьбы: если бы Олег не заболел, и мы работали по графику, то наверняка через сутки  уехали, так и не узнав, что женщина, которую мы оба любим, живет  в комнате над нами.

          Такая  же, как и у нас, облезлая  дверь   с написанными от руки цифрами «217».  Я остановился  перед ней  с таким ощущением,  словно  мне  опять  предстоит   прыгнуть  в   воду  и сломать руку. Я  набрал в легкие побольше воздуха, и  к своему  удивлению,   ощутил  запах дыма доминиканских сигарелл Олега. Неужели Чибис  сейчас   с Настей,  в ее комнате? И это в то время, когда   она назначила свидание  мне? Ревность вызвала у меня такую боль,   я   едва не согнулся пополам.

          Но я  совладал с собой, и легонько толкнул дверь, теша себя слабой  надеждой, что она заперта,  а  внутри  никого нет. Или  там  не хотят, чтобы их беспокоили.  В этом случае  я уйду, и буду смотреть в глаза Нине без угрызений совести. Но дверь отошла, вначале  на небольшое расстояние, а затем, подхваченная сквозняком из  открытой  форточки, резко распахнулась.
 
       В это мгновение мой телефон разразился трелью  входящего звонка. Я сунул руку в карман, но  прежде чем отключить звук, мельком увидел, что ко мне  надумала  перезвонить Нина. Однако  было уже поздно: я увидел Настю.  Она   сидела в своей  роскошной шубе  на краешке железной кровати, и смущенно улыбалась мне. Глядя на  ее  улыбку, я потерял способность  мыслить здраво.

    Я  переступил порог  и закрыл за собой. Настя продолжала молчать, не отводя от меня взгляда. Я   ответно улыбнулся ей,  и  осмотрелся, пытаясь понять, был ли тут  Олег. Привычки Насти не изменились: в комнате  не то, что присесть – ходить было нельзя. Чемоданы валялись в проходе, а вещи  были развешаны и раскиданы, где попало.  Царил точно такой же бардак, какой был в ее московском «общежитии».

  Я против воли вспомнил Нину, у которой каждая вещь всегда лежала на своем месте, чистая и выглаженная. Конечно, Нина  живет оседло, и на гастроли не ездит. Но все равно  можно  сказать, что жена из Насти, как это представляет себе  большинство мужчин, вряд ли когда  получится.
 
           Если Чибис и заходил сюда, то явно не задержался:  уйти хотелось не только  из-за отсутствия элементарного порядка,  но и по причине «собачьего»  холода, который  здесь был  гораздо сильнее, чем у нас, этажом ниже.  Настя  специально  держит  форточку открытой? Остужать    таких гостей, как  я и Олег? Чтобы мы, видя ее,    не теряли голову? Что ж,  мыслит она  правильно: мое волнение  стало утихать, и  появилось желание сбегать  к своей сумке  за  свитером. Но  прежде   я решил все-таки поздороваться.
 
– Привет! – помахав кончиками пальцев, сказал я, чуть подрагивая от  морозного воздуха.

– Привет! – ответила Настя с влажной   негой  в глазах, делающей ее взгляд очень выразительным.

– А  почему ты  не у мамы остановилась? Для звезды балета  тут на редкость  плохие условия, – сказал я, любуясь ею.

– Ничего, я привыкла. Ведь в поселке ничего  другого нет.  Хорошо еще, что   не в вагончике,   на съемках такое часто  бывает. А у мамы однокомнатная квартира, куда постоянно приходят больные, и сидят часами. Она даже спит урывками, и то, если получиться.  Я  маму  очень стеснила бы.
 
  Слушая Настю, я переминался  с ноги на ногу.  И  вдруг  подумал, что  это в прежние времена я мог стоять перед ней,  сколь угодно долго.  Но  что возможно в двадцать, увы,  тяготит тридцатилетнего. Мне захотелось пройти и сесть на кровать, рядом с ней.  Но я боялся, что она сочтет это за наглость, и выставит  меня вон. А поскольку  мое  сердце  продолжало биться слишком часто,  я никак не мог сообразить,  какую линию поведения мне  выбрать. И  в результате  мы  просто смотрели  друг на друга,  продолжая  улыбаться.

          Неожиданно Настя поднялась (что у нее не отнимешь, более чем грациозно, за такие движения женщине можно простить все, что угодно), подошла, и, подрагивая всем телом, стала  расстегивать пуговицы    на моей шинели, а  затем кителе.
– Что ты делаешь, Настя? – смутившись, шепотом спросил я.

– Ищу, где ты прячешь мое сердце, – тоже, шепотом, ответила она,  и приложила  к моей обнажившейся груди  свои руки.
 
    Когда я думал, что в ее комнате холодно, я ошибался – настоящий холод я почувствовал от ее ладоней. А Настя внезапно  распахнула шубу,  прижалась  ко мне,  и начала « ложиться» на мой обнаженный торс  то правой щекой, то левой, а то и вовсе  лицом.  Я не мог понять, что она хочет,  это было ни на что не похоже,  и вызывало неприятные ощущения.  Я не выдержал и крепко обнял Настю,  желая  прекратить  ее странные   движения.

            Сразу  произошло  нечто  невероятное. Мы  перенеслись на десять лет назад,  и оказались в  репетиционном  зале Большого театра. Но  совсем  в другой  версии «нашей»  ночи. По моим воспоминаниям, тогда  любовная  близость между нами случилась  под утро. Теперь же Настя  собиралась  танцевать для меня в полночь.   А  роскошный канделябр со склада реквизита   заменяли  тетины  часы,  на верхней крышке которых  стоял  небольшой  подсвечник со свечами разного цвета.  Я  не лежал на полу, глядя в звездное небо, а стоял, обнимая Настю.
 
  И вот, она «вырвалась» из моих объятий, и  начала  плести ногами кружева,  одна за другой  выполняя основные   фигуры балета.  После каждой  из них, Настя  касалась  рукой   рисунка на часах. Тотчас  одна свеча гасла, а стрелки на циферблате совершали полный круг. Слышался мелодичный бой, с каждым разом звучащий все сильнее.  Стены балетного зала размывались, пока не исчезли совсем.  Я  увидел, что мы находимся на  луне,  и лишь свет от  еще горящих  свечей  удерживает нас от  прощания  с Землей. Наши тела изменялись, чтобы  превратиться  в  странные,  совершенно  чуждые  ко всему живому,  существа.

  Как пожелтевшие листья с деревьев, с наших душ   под невидимым космическим ветром  отделялись    призрачные листы бумаги с  воспоминаниями,  и уносились   в безжизненную пустоту вселенной.  Мы расставались с чувственным миром,  однако в Насте имелось кое-что,  что невозможно было забрать   у  нее.   Столько нежности, что, сколько  бы она не отдавала,  ее становилось только больше.  Как и моей любви: я смотрел на Настю, и понимал, что моя любовь  к ней так велика, что я могу заполнить ею  все звездное пространство, и все равно  мне этого   будет мало.

     Осталась лишь  одна, едва горящая  свеча, и куранты  уже  заканчивали  бой. Нам следовало  сделать выбор:   ради нашей любви остаться смертными, или  с холодным разумом  уйти в вечность.  И случилось чудо: Настя за  мгновение до того, как  черное  пространство  вселенной поглотило нас,  вернулась в мои объятья.