Любовь, Дусик и конвейер смерти

     “Смерть,  являясь  естественным биологическим процессом при этом  всегда является не естественной  трагедией…”

         Мне всегда хотелось  иметь дома питомцев из собак или кошек, но моя мать наверное, была мудрой женщиной, хотя на самом деле особым умом она  никогда не отличалась, но тут,  не разрешая завести мне кота или собаку, действовала по  наитию на уровне инстинкта или какой то бытовой хватки, потому что обзаводясь животными, это мне стало понятно   гораздо позже, учитывая срок,   отпущенный им для пребывания на этой  земле и  с нами, мы  обрекаем себя на боль и переживания, преждевременное ощущение горя и утраты, и потому я вынужденно   ограничивалась черепашками  и  птичками.  Только повзрослев наконец,   воплотила свою мечту детства в реальность, когда в моей жизни появилась первая собака, охотничий фокстерьер по кличке Тера.

         И это без учёта всё  же имевшихся попыток обрести это  счастье раньше,  когда моя мать не пустила ночью в дом прикормленного мною дворового уличного кота,  опять проявив то сочетание мудрости и инстинкта, или когда я,   находясь на очередных школьных каникулах у отца, привела в дом очередного кота,  потом уличную  собаку,  воспользовавшись ситуацией раздельного проживания своих родителей, а когда уехала,  отец, а так было не раз,   выкинул животных туда, откуда я их притащила в дом.

     Но это было тогда, а сейчас став почти полноправной владелицей своей первой собаки, почти, потому что волею  сложившихся обстоятельств  её  забирали у меня на сезон охоты, а потом возвращали,    я была на седьмом небе от счастья, не понимая ещё   тогда на сколько оно не эфемерно, а кратковременно, прожив со мною до своих 11- ти лет, Тера ушла, оставив меня в горьком непонимании того, что это только начало, начало того пути, на который я встала по собственному желанию, больше напоминающий конвейер бесконечных потерь,  состоящих из смертей тех  собак и кошек, которые последовали,  появляясь в моей жизни,  после Теры.

      Я сходу сама себя обрекла на состояние почти постоянного траура, ибо животные часто не доживали даже до положенного им срока, а уходили гораздо раньше из- за болезней или каких - то непредвиденных обстоятельств, как погибла карельская лайка Чукча под колесами автомобиля или вельштерьер по кличке Черчилль был разорван более сильными и более молодыми собаками, дожив до пожилого возраста, но не дождавшись  ественного ухода, а уйдя насильственным путём.

        Я не ощущала  тогда того,  теряя одного  животного за другим, что почувствовала много лет спустя, возможно эта боль утраты накапливалась за годы, и когда подошёл черед Дусика,  я не выдержала и почти сломалась. Казалось,   вместе с его жизнью оборвалась и моя, во  всяком случае, понимая, что так должно было быть, случиться, когда однажды его тоже  не станет,  я почему-то верила в то, что он будет со мной вечно, хотя вечности не бывает,  только в наших снах и мечтах о том, чтобы счастливые моменты нашей жизни не заканчивались и  длились  вечно, а в итоге в  вечности,  но  той, что никому не дано познать при жизни, оказался Дусик.

      Наступила жуткая глухая тишина и непроходящее тягостное уныние.  Другой собаки не хотелось, как это бывало  раньше из желания заполнить наступившую внезапно пустоту.   Можно было заполнить пустоту дома новым существом, которого наверняка бы любила и очень сильно, но заполнить ту брешь, что образовалась во мне внутри,   не вышло бы точно. И я терпела, почти выла от горя, от  невозможности понять, что его  больше нет рядом, нет со мной того чудного шерстюшки, который не всегда был чудным.

    В нём удивительным образом уживалась злоба дикого не одомашненного ещё  животного, несмотря на его маленькие размеры, он был карликовым пуделем, и нежность и любовь в сочетании с эгоизмом.

        Но мне чертовски не хватало его ворчания, его пристального взгляда, следящего за мной повсюду, его постоянного присутствия в моей жизни, которая резко изменилась и настолько, что я потерялась в ней, в собственной жизни, как в незнакомом лабиринте, из которого не могла найти выхода и всё  бродила  и  бродила по его пустым коридорам, на самом деле  расхаживая по пустым комнатам  в поисках того, кого не находила там, и от понимания, что нету, и нет  возможности осознания того,   что  и не будет, в какой- то дикой надежде, взрывалась от нового приступа слез, и того безутешного горя,  на которое обрекла себя еще много много лет назад, когда ощущала себя на седьмом небе  от счастья, видя рядом с собой Теру.
 
Это был непонятый мною тогда  сигнал к   тому, что происходило сейчас. Но тогда я этого не знала, а значит  и не понимала.

     Когда  этот жуткий  конвейер из смертей всё  не останавливался,  а застыл, заставив сломаться меня саму на Дусике,  этом маленьком пёсике, жутком эгоисте, когда любовь к нему  заставляла любить   его таким,  и таким,  и таким каким бывал, совсем не радуя, а даже наоборот, раздражая.


      Но ведь любовь всегда эгоистична.   Мы не хотим чтобы родители покидали нас,  уходя в иной мир,  потому что любим их и не мыслим своей жизни без этих дорогих нашему сердцу людей,  мы не хотим отпускать от себя своих детей,   потому что тоже  любим их  и понимая умом, что так надо, так предназначено природой, сердцем тянемся к ним.   Потому часто  не способны простить того,  кто вдруг разлюбил или полюбил ошибочно,  продолжая эгоистично любить того, кто бросил, не прощая предательств и измен,  и только потому что эгоистично любим.

     Всегда думаем,  что он или она  —  твой навечно, опять потому что любим.

      Любовь —  это всегда эгоизм, а не всепрощение,  связанная потому с ревностью.

    Мы заводим  себе животных,   чтобы любить их  или для того, чтобы  не быть одним,   мы страдаем,   когда их теряем,  потому что уходит объект нашей любви.  Это тоже эгоизм,   ещё  и желание,  чтобы это животное тоже тебя любило.


    Куда не кинь взгляд, ты везде упираешься в эгоистические  проявления  этого процесса любви,  не желая делить любимого ни  с кем   и ревностно охраняя его от посягательств чужаков,  этот  свой объект любви,  кем бы он не являлся.

     Это любовь!  Не была бы она эгоистична и ты готов был бы поделиться  тем,   кого  любишь,  это сразу перестает быть любовью, ибо она безраздельна,  это то, чему ты эгоистично посвящаешь всего себя и хочешь взамен того же.

    И Дусик тоже не был тут исключением, он любил, любил меня и  мою дочь, в своих чувствах проявляя постоянно эгоизм, возможно, даже не являясь эгоистом по натуре, просто он не хотел делиться, делиться своими объектами любви, даже    когда речь шла обо мне и о дочери, а мы являлись для него, так мне казалось, единым целым.

         Он охранял меня, защищая  от дочери, дочь от меня, не переносил ситуаций, когда кто-то один из нас оставлял его, а он вынужден был тянуться за другим, нервничать и ждать, когда же снова произойдёт воссоединение и два сольется в одно. Наверное, всё же мы являли для него то самое  единое целое, с которым он ассоциировал себя, свою жизнь и свою любовь, пройдя вместе с нами непростой путь, начиная от своего появления в нашем доме, который тут же стал и его,  где был ещё и  кот, и где оба являлись таким надежным оплотом и поддержкой в наши непростые  дни, которые выпали нам на нашу долю, в которых животные играли немаловажную роль, вовсе не второстепенную, дотянув до того момента, когда самый тяжелый этап закончился, и вот тут Дусик, будто выполнив свою миссию, и покинул нас, хотя мог уйти и   гораздо раньше, заболев пироплазмозом, но выжил, видно, тогда ещё не время  было  и он должен был оставаться с нами. Всё это, конечно, только весьма символично,  тем не менее.  Нас и впрямь после его выздоровления ещё хорошо помотало.

         Уже после пережитого, когда всё более менее подуспокоилось, что значит,   трясло в жизни гораздо меньше, настала основная встряска, ту,  которую никто не ждал, как говорила, я думала, он вечно будет с нами.  Мне так хотелось.  Потухший кратер, дремавший всё это время,   взорвался и разлился горящей лавой,  без  пощады и без сомнения сжигавшей всё на своём пути, не оставляя ни одного  сантиметра, где бы не болело, выжигая всё больше пустот, в которых раньше жила жизнь этого маленького существа, и без которого теперь не было жизни.

        Его не было в той жизни, которую только что он
заполнял своим маленьким тельцем с огромным сердцем.


 
                ***
               

          Я   никогда не строила  и не питала  иллюзий по поводу собачьей преданности, понимания  человека собакой, помнила   про то,  как  много было  снято фильмов на эту тему, о том, что поставлен памятник псу, которой был безмерно предан своему хозяину, известному Хатико.


       Что означало одно, это был если и не единичный, то очень редкий исключительный случай такой преданности,  когда выражение “собачья преданность”  имело больше отношение к человеку, став метафорой,  знала, как люди,  и я сама  не была исключением,  в своих эгоистичных проявлениях любви, наделяют своих домашних любимцев человеческими качествами, олицетворяя их с людьми,   наблюдая совершенно    иную картину среди своих питомцев и не только.    Но нам же так хочется, чтобы и нам отвечали такой же взаимностью, и настолько сильно хочется,  что  мы   готовы из собаки или кота сделать человека, забывая о том, что это одомашненные животные, прирученные, взятые хоть и давно из дикой природы, когда привычно было говорить, сколько волка не корми, он всё равно в лес смотрит, так и собаки с котами, помня откуда вышли и куда вошли, приспособившись  к новым для себя  условиям проживания вместе с человеком, не забыли откуда вышли, и где им тоже когда-то  приходилось приспосабливаться.


       Но всё это, понимание всех этих вещей никогда не ослабляло мою любовь к нашим братьям меньшим, и я вместе со всеми   видела в них человеческие качества, а  порою, казалось, что собака даже   превосходила в этих качествах людей, но это только казалось, это было уже из красивых легенд  снова про  хороших собак  и плохого человека.

       Моя первая любимица Тера, в свои десять лет, будучи преданной мне безраздельно, когда даже   не шла ни с кем  без меня  на прогулки, которые страшно любила,   позже  спокойно оставляла свой новый дом,  где находились только что рожденные её   щенки и шла проведывать родные пенаты, в которых проживала раньше, где не было на тот момент меня, но дом тот ей был милее нового. 

       Так кому же или чему хранила преданность эта собачка, часто спрашивала себя я, но уже  гораздо позже. И  я знала немало подобных случаев, и тех, что свидетельствовали о сохранившейся в этих животных способности природной  приспособляемости ради выживаемости, когда ни о какой преданности и человеческих качествах  не могло быть и речи.

         И  всё равно всё это не мешало продолжать любить их, и каждый раз брать нового питомца после потери предыдущего, я не останавливалась в своем эгоистичном  желании иметь пушистого друга, чтобы любить его, и чтобы он любил меня, и мы вместе составляли  такой симбиоз, где   непонятно было, кто же кого  больше или меньше, но больше всё же доставалось мне, когда жизнь симбиоза прекращалась в одностороннем порядке,  замирая на время, и  я снова впадала в состояние горького   траура.  Но ощущение потери сменялось новой радостью с появлением нового пушистика, а когда и не одного.  Бывали периоды, и не единожды,  когда у нас с дочерью было по два кота и одна собака, это было огромное счастье, которое по обычаю сменялось очередным горем от новой потери, это был тот самый конвейер из смертей, наполненный   любимыми существами, но я оставалась неугомонной,  и неизменной самой себе,  и снова и снова, пополняла его новыми любимцами, дойдя в таком режиме до Дусика.

        А  теперь вместо него  на его коврике у   кровати лежал кот,  тот  самый, который тоже составлял вместе с живым ещё  пёсиком   опору  в наших тяжелых днях.  Кот был теперь той собачкой, которая следовала всюду  за мной по квартире. Казалось,   Дусик жил в Кеше, но его всё равно не было,  не было на обычных местах, не  было его глаз, шерстки, его нежности и ласки, его ворчания и даже злости, не было ничего, ничего из того, что было раньше.  Я продолжала эгоистично любить его, не отпуская от себя, не желая понимать, что его больше нет.

           Немного помогло, когда вспомнила, как мало на самом деле живут собаки, почти столько же, сколько волки на воле в природе, или чуть больше, пришло понимание, что Дусик прожил отпущенное ему время, вспомнила, как в последний раз, когда он снова в своей обычной манере, решив отомстить, обмочил стену, а я не стала его ругать, только спросила, “Ну,  зачем ты так?”,   а он настолько удивился такой моей реакции, что сначала непонимающе смотрел на меня, будто бы  проверял,   а всё  ли в порядке, не последует ли всё же наказание, а потом привычно пошёл в ванную  комнату сам себя наказывать.  Мне тогда это показалось странным, что-то было не так, я его даже не отругала, будто и сама устала наказывать его, и будто наказаниям пришёл конец, осталась только любовь к маленькой шерстюшке без каких-либо исключений,  и примерно через неделю после этого случая его не стало, а кот стал собачкой, которой всё же не был, и потому жутко, просто зверски не хватало настоящей собачки -   Дусика.
 

        Мне казалось, что вместе с ним остановился тот конвейер смерти, что сопровождал меня всю мою жизнь, когда любовь и  радость, ощущение нескончаемого  счастья  сменялось чувством потери, а страдать больше не хотелось, тем более так, как сейчас, когда пустота оказалась просто незаполняема, а утрата невосполнима.

     Никогда  не представляла, даже не догадывалась о таком,  что так буду терзаться и мучиться от того, что по утрам больше не увижу глаза, смотрящие на меня, в ожидании когда   проснусь, чтобы можно было  кинуться и поцеловать меня  в губы своими мягкими пушистыми губами, облизав заодно шершавым  язычком всё, что можно, те   глаза,   очень напоминающие человеческие, наполненные до  отказа  любовью, но только не преданностью.  В  них всегда была только любовь,  и никогда собачьей преданности, это было равноправное партнерство, тот симбиоз, где непонятно было кто кого больше или меньше.

    Я   лежала в кровати  без сна и продолжала прислушиваться в надежде услышать в ночи  тихое цоканье маленьких коготочков по полу,  и мне казалось, что слышу,   и мне до жути не хватало за спиной теплого мягкого бока Дусика и его мерного сонного сопения,  которого я больше никогда не услышу и не  почувствую. Зато боль,  не затихающую и не проходящую я ощущала постоянно. 

      Нет, наверное конвейер не остановился, это мне так хотелось, по нему теперь катилась моя боль  и та пустота, с  которой мне суждено было жить до конца,   и к этому надо было как-то,  если  не привыкнуть, то смириться с ней и   с чувством вечной непоправимой  утраты.

     Но ведь я  должна была знать это изначально, когда сама эгоистично запустила этот конвейер смерти, исполнив наконец,  свою мечту детства и обретя первого   любимца в собачьем  лице Теры.

     Хотела ли я продолжения, я не знала, я знала только одно, что механизм запущен и не мне его останавливать, тем  более, что  рядом был ещё  собачка-кот Кеша, ему нужна была моя любовь, а мне его, эгоизм оставался в силе, это была любовь…

26.05. 2020 г
Марина Леванте