Часть 1. глава 4

    С чего бы начать описание внешности Владимира Павловича, человека из той категории людей, что смирились с пощёчинами судьбы, получаемыми ими,  но смирились не своевольно, а по причине душевной слабости, сдались, сами не зная, что ещё могли бороться и выиграть, заросли пороками, как сорняками, которые ничто не может выдернуть? И алкоголь - лучшая вода для полива этих сорняков, прекрасное удобрение для почвы, на которой они произрастают. Уже и не жаль "себя прежнего", да и вообще ничего не жаль. Несколько бокалов вина - и всё как рукой снимет. Стоит ли описывать манеры, повадки и внешность людей, теряющих лицо перед тяготами жизни? Сказать, пожалуй,  только, что Владимир Павлович был старик. Он был ещё не так стар, но в душе его не было ничего такого, что бы могло приостановить его дряхлость, и Владимир Павлович буквально по часам седел. Яркие цветы его стремлений и желаний заросли сорняками постоянного пьянства, обжорства и лени. Сначала лень и слабость были заклятыми врагами Владимира Павловича. Теперь они стали его лучшими друзьями. А уж как поклонялся он лишней бутылке дорогого красного вина! Не находя жизни в себе, он находил её смутные очертания в бокале вина.
     Это был человек, в  сущности ничем не занимающийся и ни на что не надеющийся. Грубость и жадность порою бросала его в озноб, но в то же время он не мог без них, словно они были лучшими лекарствами от общества. Впрочем, это общество, сплошь состоящее из соседей, давно оставило его в покое. Однажды к нему на День рождения издалека приехал дальний родственник. Владимир Павлович так и не впустил его в дом, и бедняге, проделавшему огромный путь, пришлось остаться на ночь у его соседей и с первыми петухами отправиться назад.
    Стук в дверь разбудил Владимира Павловича. Он поднялся с кровати, гораздо медленнее, чем должен подниматься человек его лет, и утиной походкой, за которую ещё в школе его прозвали селезнем, побрёл вниз по лестнице. В дверь постучали ещё раз. Каждая ступенька давалась Владимиру Павловичу с трудом. Они злили его, эти каменные ступеньки, которых скопилось так много! Раньше он и не замечал, что его лестница все эти годы постепенно росла в размерах, становилась выше и круче. Она превратилась в высокую гору, и конца её не было видно.
      Наконец Владимир Павлович спустился, отдышался и прохрипел:
-Кто там?
-Я путешественник, - сказал Олег.
   Владимир Павлович был буквально шокирован. Гнев, закипавший в нём, готов был просто разорвать всё на свете, но высшей степени удивление мешало ему говорить. Конечно, это шутка! В четыре часа утра к нему в дверь стучится какой-то маленький сорванец (а может быть, он там не один!) и называет себя путешественником. И смех, и безрассудство, и огромная, непростительная наглость. Как они могли разбудить его?! Да как они только посмели?!
  -Путешественник?! - яростно прошипел Владимир Павлович, открывая дверь. Он увидел перед собой трёх десятилетних ребят, худых, бледных и очень усталых. Олег уверенно смотрел прямо перед собой, и только его худые руки, которые с остервенением искали что-то в пустых карманах брюк, указывали на его замешательство и смущение. Остальные - Пётр и Семён - уткнулись взглядом в серую плитку и переминались с ноги на ногу. Но беспокойнее и бледнее всех был Владимир Павлович.
     Его лицо исказилось от ужаса, долго он стоял, не говоря ни слова, и смотрел на ребят как баран на новые ворота. Давно его ничего так не злило. Подумать только, на его участок тайно проникают трое детей - наверняка, или они воры, или из приюта - и как ни в чём не бывало, стоят перед ним, чуть ли не на пороге его дома, а один из этих мальчишек смотрит прямо на него, прямо ему в глаза! Владимир Павлович во много раз старше, во много раз умнее и опытнее этих сорванцов, негодяев, а они позволяют себе смотреть ему в глаза... 
     Что делать? Звонить в полицию? Глупо. Надо прогнать эту свору поганцев, прогнать немедленно это войско безоружных, но наглых и незваных "гостей". Владимир Павлович сумеет победить их. Он многое хотел наговорить им, самыми гнусными оскорблениями указать им на их бессовестность: словно мелкие воры, пролезли на его участок, да ещё, видимо, Бог знает что задумали здесь вытворять. Однако это всё были бы просто слова, усвоить смысл которых трём десятилетним мальчикам вряд ли было бы под силу, и в результате все речи Владимира Павловича прошли бы напрасно, а ведь тогда это и потерянное даром время, и невозможность выйти из игры победителем, потому  как ребята не будут слушать его и обзовут дуралеем, бестолковым стариком, а разве так, будучи проигравшим, относятся к настоящим победителям? Жажда игры, даже такой мелочной, как борьба за права на свою территорию, внезапно охватила старика. Но так как словами он ничего не смог бы добиться, ему пришлось развернуться, захлопнув за собой дверь.
  -Куда же вы? - крикнул Олег.
   Через несколько мгновений дверь снова открылась. Владимир Павлович стоял на пороге дома и замахивался на ребят кочергой.
  -Вон! - орал он на всю округу. - Убирайтесь к чёрту! Это мой дом! Вон!
    Стоит ли говорить, что ребята, онемев от страха, отступили и побежали прочь с ужасного участка со страшным хозяином? На этот раз задыхаясь от бега и уже чувствуя, как изливаются потом, они побежали вон, надрываясь и проклиная кочки и брёвна, как назло постоянно попадающиеся им под ноги.
    Владимир Павлович победил! Когда у человека нет иных оружий против мира, кроме грубости и кощунства, они начинают красить этих людей в их же глазах. Разве можно,  отбросив всю свою силу, всю свою злость, мелочность и гордость, добиваться правды и победы с помощью того, что кажется, но только кажется слабостью? Нет, это прыжок выше головы человека. Но такие, как Владимир Павлович, сами себе только по локоть.
     Пятьдесят лет... Вроде и полжизни прошло, но человек в эти годы часто ещё преследует какую-то цель и понимает: "Есть ещё время, но теперь уж ни за что нельзя жертвовать им понапрасну, делиться им с кем-то направо и налево. Пятьдесят лет - словно середина загруженного делами дня, потихоньку переходящему в вечер. Но обязательно тебя куда-то зовут, отвлекают от важных дел. Кто же каждый день зовёт Владимира Павловича? Да так, что он ничего не успевает сделать, решить? Старость, страшная, но в то же время спокойная, с добродушным, сочувствующим взглядом. Старость эта сблизилась с Владимиром Павловичем, да так сильно, что теперь и не разлучишь.
    И вот, совершенно неожиданно, молодость, детство постучало сегодня утром в его двери, но он не впустил их, сроднившись с душевной и физической слабостью, с жалостью к себе и смирившись с тем, что жалеть себя приходится до нелепости часто, стоит только посмотреть в зеркало, на лицо, изъеденное морщинами, словно одежда молью, и на белоснежный цвет волос. И снова Владимира Павловича зовут, но уже не детство, не молодость и не юность, а хриплые, жестокие, оглушающие, ослепляющие и отупляющие, ледяные голоса смерти. Владимир Павлович слышит эти голоса, но отгоняет их, как стаю чёрных надоедливых ворон, пугающих своей чернотой.
      Ворча и ругаясь, он  поднимался во мраке по лестнице - высокой, смеющейся над ним горе с маленькими крутыми выступами... Добравшись до кровати. он глубоко вздохнул, зная, что теперь уже не уснёт. Бессонница - враг многих людей, но когда жизнь подводит финальную черту, они боятся уснуть и многое, многое готовы обменять на бессонницу, пусть долгую и мучительную.
     "Я конченый человек, - лежал и размышлял Владимир Павлович. -Сейчас бы побеседовать с кем, да не с кем. Шашки у меня дорогие, лежат пылятся, да с самим собой, что ли, играть? Хоть бы одно живое существо поблизости. Я сейчас не о деревьях и не о колорадских жуках, бесплатно лакомящихся моим картофелем. Они не понимают меня. Я о людях. Но разве те поймут? Не намного они лучше деревьев. И то - деревья можно порубить, и брёвна бросить в камин, и будет теплым-тепло в доме - а разве от человеческих душ бывает такое тепло"?
      Солнце уже вовсю светило над домами, оно плыло всё дальше и дальше, не боясь утонуть в океане голубого неба. Ребята оставили за собой и дома-коттеджи, и маленький берёзовый лесок, и всё равно, напуганные и почти выбившиеся из сил, продолжали бежать. Они взобрались по крутому склону, и их взору открылся большой посёлок с кучей разбросанных  там и тут домов. Эти дома удивляли своим разнообразием: и цвет, и материал, и размеры их очень отличались друг от друга, некоторые дома и участки были ухоженными, некоторые запущенными, по некоторым видно было, что они строились с любовью, а по некоторым ребята запросто могли определить, что их постройка велась долго, нудно, муторно, без всякой радости и удовольствия от работы.
      Перед одним из участков ребята остановились.
-Постучимся, - прошептал Олег. - Но на сей раз не будем говорить, что мы путешественники.
     Его поддержали сдержанными кивками, и вкрадчивый и мягкий стук Олега в калитку растаял в утренней тишине.
                ***
     Никто не открывал. Олег с каждым стуком в калитку смелел и смелел, и вот он уже колотит по злосчастной двери, рвёт её на себя изо всех оставшихся сил, призывая на помощь и ребят, но никто не слышит их, не знают, что они здесь, одни во всём мире, их всего трое среди миллиардов человек... Тогда Олег решил закричать, но товарищи его остановили.
    - Да мы ляжем прямо здесь и уснём, - возразил Олегу Пётр.
    - А после?
    -Ну, после нас заметят, и или прогонят, или разрешат переночевать.
     Пётр надолго задумался, а потом прошептал так тихо, что друзья не сразу разобрали его вопрос:
-Как думаете, нас уже ищут?
-Да кому мы нужны? - ответил Семён, жестоко швырнув свой рюкзак в сухую листву.
-Нас не найдут, -подтвердил Олег. - Мы прошли маленький берёзовый лесок. Мы уже далеко от них. Так далеко они искать не будут.
     Друзья улеглись прямо на тропинке. Им было бы очень холодно без лучей июньского солнца, очень кстати теряющегося среди деревьев и неба.
    Ночь для ребят выдалась довольно холодна, но в целом спокойна, спокойнее многих ночей.
    Они проснулись уже в полдень. И в тот момент они почувствовали, как это прекрасно: просыпаться, глядя в небо, гораздо более разговорчивое, нежели серый грязный потолок или запятнанные скользкие стены. А небо было близко, очень, очень близко, так, что ребята могли уловить его тёплое летнее дыхание.