Седьмой

Никто точно не знал, откуда пошла эта мода. «Шторы» – так на жаргоне назывались эти брюки из плотного темного материала. Ширина штанины по всей высоте брюк должна была достигать не менее тридцати сантиметров. «Клеши» просто курят в сторонке по сравнению с этим фасоном. Самые отчаянные головорезы весной-осенью к своему прикиду добавляли серые драповые «аэродромы», кепки невероятно большого диаметра, по типу таксистских, только больше. Чтобы такой головной убор держал форму, внутрь, как в офицерскую фуражку, вставлялась металлическая лента. Значительно позже я увидел такой кепарь у Гарика Сукачева.

Зимой на улице были привычные тридцать градусов, поэтому почти все ребята по нашему околотку носили телогрейки, или просто «телаги». Многие родители на своих предприятиях каждый год в качестве спецодежды получали телогрейки черного, темно-синего или серого цвета. Им хватало и прошлогодних, а в новые одевали своих детей. Помню, как удивился отец, когда увидел на мне телагу. Я уже заканчивал школу, мы не виделись лет десять, он был проездом в городе. В довершение, зимой некоторые, особо хулиганистые пацаны, носили шапки-ушанки из коричневой норки. Их надевали на голову нарочито небрежно, со связанными наверху ушами, но специально как-бы разваливали их, расслабляли тесемки, получалась такая широкая форма. Шапка стоила недешево и поэтому являлась своеобразной валютой среди определенного контингента. Все вместе это создавало разительный контраст. На ногах тщательно отглаженные шторы, наверху новенькая телага, на голове норковая шапка. Были и ребята из очень обеспеченных семей, которые подражали этому уличному стилю. На границе нашего района, а точнее, «поселка», как его по старинке еще называли в наше время, было ателье, где и заказывался пошив этих оригинальных предметов одежды. Скорее всего, корни такой странной моды уходят в образованный еще при строительстве Иркутской ГЭС, один из десятка подобных, 7-й поселок, в народе называемый просто «седьмой». Название это, изначально чисто формальное, придуманное проектировщиками еще во времена большой стройки, со временем закрепилось и окончательно прилипло. Так в народном сознании соединились престижное «поселок» и фартовое «семь».

Администраторы, сейчас это звучало бы как «топ-менеджеры», селились непосредственно у самой плотины, в небольшом малоэтажном коттеджном поселке, каждый домик которого стоял на отдельном земельном участке. Это был 1-й поселок ГЭС. Там было еще несколько двухэтажных общежитий, где временно проживали вновь прибывшие на стройку специалисты с семьями. Я бывал в одной из таких общаг, в гостях у своего дядьки, он был гэсовским инженером.

Далее следовал второй номер. Ничем не примечательный небольшой квартал, в котором позже настроили пяти- и девятиэтажек. Там давали квартиры работникам ГЭС.

Третий, позже переименованный в Поселок энергетиков, располагался в нескольких километрах, на пригорке. Обычная разнокалиберная застройка. Окраину этого района населяли цыгане. В постперестроечные, лихие девяностые, их улицы росли как на дрожжах, было много двух- и даже трехэтажных частных кирпичных домов. Это были дома на костях, все знали, что цыгане торгуют наркотой. Даже менты были под ними, за определенную мзду они охраняли барыг от криминала.

Четвертый, Пятый и Шестой поселки впоследствии были объединены и представляли из себя вновь отстроенный блок пятиэтажек, микрорайон Юбилейный. Во времена стройки плотины на этом месте стояли бараки, это было одно из наиболее злачных мест города, тут обитали самые низы. Теперь же это был обычный спальный район, с несколькими детскими садами и двумя школами стандартной П-образной формы, в одной из которых позже мать работала учителем. На задворках этого микрорайона строили Областную больницу. Каждый день, в одно и то же время, утром и вечером, через наш центральный перекресток проезжали грузовые машины с закрытыми бортами, но открытым зарешеченным верхом. Везли зеков, которые днем работали на стройке больницы. Они ехали стоя, были видны их синие татуированные руки, державшиеся за решетку.

Все поселки, от первого до седьмого номера, следовали один за другим. Поэтому рядом с единицей находилась семерка, она как бы замыкала кольцо. Репутация нашего поселка всегда была сомнительной. Когда кто-то из нас попадал в другой район города, то нас тут-же «трясли» местные. Когда они слышали, что человек был «с седьмого», то пощады не было. Но и к нам им лучше было теперь не попадать.

Поселок сплошь был застроен двухэтажными домами. Восемь квартир, один или два подъезда. На улице Якоби на одном из таких домов красовалась табличка «Дом высокой культуры и быта». Еще до моего появления на свет наша семья жила там. Когда мы с матерью проходили мимо, я всегда с белой завистью по отношению к старшей сестре спрашивал: «Правда, что здесь родилась Катька?». Матушка с улыбкой отвечала: «Да». Она знала, что я горжусь этим обстоятельством.

Дворы поселка всегда были полны какой-то деятельностью. Возле каждого дома стояли ряды сараев, или кладовок. Часто, гуляя или катаясь на велике по верхней улице Мухиной, мы по запаху слышали, что где-то внизу на поселке опаливают забитую свинью. Мы с пацанами сразу отправлялись туда, так как это было чрезвычайно интересно. У многих была скотина в кладовках. В пятидесятые годы люди здесь еще держали крупный рогатый скот. Но, как говорит мать, когда они в начале шестидесятых переехали из Свердловска в Иркутск, коровы по улицам уже не ходили. В квартирах был санузел, при этом отопление было еще печное. Поселок постепенно разрастался, начали строить гидроэлектростанцию.

Иногда мой отец или отец моего друга приносил из тайги кедровый орех. Мешки высыпали прямо во дворе, подстелив пленку или кусок ткани, чтобы орехи сушились от лишней влаги. Мы набирали полные карманы и щелкали орехи целыми днями на Улице. Были на поселке и старые дома, одноэтажки со своими огородами. В таком доме жил Славик, мой школьный друг. Рядом с его домом находилась «стекляшка» – продуктовый магазин, расположенный в первой из двух пятиэтажек нашего района. Вторая была возле Детского дома, ее называли просто «дом за школой».

На нашем берегу Ангары был шикарный песочный пляж. До строительства ГЭС здесь находилась деревня Ерши. Людей выселили и вода заняла всю низину. Многие приходили сюда позагорать и искупаться. Мы же с пацанами пропадали там с утра до вечера. Еще во времена молодости моей матери приключился такой случай. Был прекрасный летний день, сотни людей отдыхали, купались, играли в волейбол, дружными компаниями и целыми семьями с детьми сушились на принесенных из дома пледах и полотенцах. Вдруг по берегу прошел слух: «На седьмом поселке зеки проиграли несколько человек в карты…». Пляж опустел за две минуты. Мать рассказывала также, что иногда проходил слух, что «…на таком-то месте, в таком-ряду кинотеатра также проигран в карты человек». Кинотеатр простаивал пустым еще неделю.

Через дом от моего находилось Отделение милиции, которое все называли «ментовка» или «мусарня». Небольшой двухэтажный дом, как и все на поселке. Про контингент этого заведения в народе ходили правдоподобные страшилки, как сотрудники ведомства воплощают в жизнь принцип «клин клином вышибают». Один мой сосед после нескольких приводов в Детскую комнату милиции, иными словами, после ряда задержаний за мелкие преступления, однажды был пойман дежурным нарядом. Позже его отпустили. Ночью он подкрался с канистрой бензина, и уже начал поливать ненавистные стены, отделанные окрашенной вагонкой, надеясь учинить вендетту и спалить ментовку дотла, но был схвачен. Он сразу же стал героем устных новостей.

Публика «7-го» представляла из себя гремучую смесь, меньшей частью состоящую из работников бюджетной сферы и служащих НИИ. По большей же части, из работяг, шоферов, мелких торгашей, служащих, рыбаков и охотников-промысловиков, а также потомков «ЗК» (заключенных колоний), в середине двадцатого века отстроивших плотину, и после освобождения осевших в этих краях. Конечно, во времена моего детства этих динозавров уже почти не осталось, но влияние их было велико. К моменту окончания школы какая-то часть ребят из старших классов школы уже успевала пройти через первые отсидки, или «ходки». После одного-двух лет «малолетки» на руках у них появлялись, теперь уже на всю жизнь, синие отметины, «партаки» из мест лишения свободы. Своеобразный штрихкод для тех, кто понимает: за каждой татуировкой стоит совершенно определенный жесткий смысл.

Когда такой человек возвращался из колонии, он сразу же становился неким трофеем. Дружбой с ним гордились, как чем-то особенным. Какое-то время он вместе с дружками был на волне успеха, но через пару недель все возвращалось на круги своя. Только однажды случился сбой системы. Парень вернулся из заключения, где он пробыл полгода или год. Его верные, тринадцати-четырнадцатилетние друзья, узнавшие об этом, с радостью прибыли к нему на квартиру и вызвали его, чтобы выразить свое почтение. Однако, родители встретили их, мягко говоря, прохладно. Вскоре к «друзьям» лишь на минуту высунулся из форточки и сам виновник торжества. Он прямо объявил, что больше не желает иметь с ними ничего общего, ему хватило и того, что он видел в тюрьме. Обескураженные они еще долго потом не могли простить ему такого предательства. Вскоре этот парень переехал в другой город. Только так можно было порвать с системой, а это, безусловно, была система.

Почему так происходило и происходит сейчас во многих других местах? Я задавался этим вопросом много раз в попытке разгадать эту Великую тайну уравниловки. Ключи к ее восприятию находятся в самой среде обитания, ближайшем окружении и семье. Как известно, мальчишки стараются быть похожими на своих отцов. Если большую часть дня отца рядом нет, и ребенок весь день предоставлен сам себе, или отца в принципе нет в жизни, то дети тянутся на свое ближайшее окружение. Они хотят быть похожими на одноклассников, соседей, старших товарищей. Где все находятся примерно на одном культурном уровне. Когда, кроме «крутого» старшака из соседнего подъезда, только что откинувшегося из очередной ходки, и наивно полагающего, что жить не по средствам – удел избранных, в поле видимости больше никого нет. Понятно, кто может получиться в такой среде из несформированного еще, самого обычного, мягкотелого среднестатистического мальчишки. Positive motivation – именно этого всем нам так не хватало в нашем детстве. И еще – у нас было слишком много свободного времени, а также невероятно мало действительно достойных примеров для подражания. Никто не виноват, просто так сложились обстоятельства.

Армия вправила мне мозги, а, как известно, армия ума не дает, но дурь вышибает. Это случилось очень вовремя, если бы этого не произошло, судьба моя была бы покрыта мраком неизвестности. Большой город, в который я попал почти сразу после службы на флоте, научил меня тянуться на учебу и работу одновременно. Необходимо было меняться и двигаться вперед. Positive motivation здесь было хоть отбавляй, теперь нужно было только правильно выбрать направление.

(улица)

Фото: Михаил Бажин ©