Кульминация - 46

     5. Полиграф

     Поначалу происходящее Кипреев воспринимал с трудом. Его мучили дурнота и головная боль. Затылок кровоточил: видимо, падая, Иван ударился об асфальт головой. На шее сбоку вздулась большая шишка, отчего было трудно поворачивать голову. Вокруг царила суматоха. Стоял невообразимый шум. Изредка слышались выстрелы. Сжимаемый плотным кольцом, народ теснился и толкался. Иван едва стоял на ногах. Возможно, что он упал бы, но крупный мужчина в полицейской форме крепко держал его, протискиваясь сквозь толпу. На выходе из оцепления к ним подошёл офицер.
     - Кто это? – спросил он полицейского.
     - Один из зачинщиков, - ответил тот.
     Офицер дал команду солдатам. Двое ребят повели Ивана к автофургону, затолкали вовнутрь. Будка была тесно набита арестованными. Среди незнакомых лиц Кипреев увидел полковника Половцева. Хотел окликнуть его, но сидящий в углу старлей грозно крикнул:
     - Не разговаривать!
     Вскоре машина тронулась с места и после непродолжительной поездки вновь остановилась. Задержанным велели по одному выходить из будки. Людей выводили с интервалом в восемь – десять минут. Иван был четвёртым по счёту. Его провели в подвал здания, обыскали, изъяв всё, что было в карманах, затем завели в мрачный кабинет, где за столом сидел такой же мрачный человек в гражданской одежде. Он задал Ивану несколько вопросов: фамилия, имя отчество; род занятий; принадлежность к какой-либо политической партии или запрещённой экстремистской группировке. Назвав себя и свою профессию, Кипреев заявил, что ни в каких политических организациях не состоял. Мужчина полистал лежащую на столе стопку фотографий, взял одну из них и показал задержанному. Снимок был сделан, когда Иван произносил речь с борта автомашины.
     - Что, не узнаёте? – язвительно спросил хозяин кабинета.
     - Узнаю, - буркнул Иван.
     - В камеру, - распорядился начальник конвойным.
     Двое парней повели арестанта по коридору. Возле ряда близко стоящих железных дверей ему приказали стать лицом к стене. Один из конвоиров отпер ключом третью с края дверь. Иван вошёл в крохотную камеру с деревянной лежанкой. Дверь с грохотом захлопнулась, затем послышался скрежет замка. В камере царил полумрак, едва рассеиваемый тусклой лампочкой под потолком.
     Иван присел на лежанку. Он уже понемногу оправился от последствий удара. Но вместе с улучшением самочувствия в душу змеёй вползало беспокойство, граничащее с отчаянием. Если и раньше предстоящая акция протеста вызывала в душе много сомнений и тревог, то сейчас было абсолютно ясно, что она ни к чему хорошему не привела. Изначально благое дело, основанное на благородной идее, превратилось в жестокую драку, высветившую в людях самые тёмные и низменные стороны души – ненависть и агрессию. Наверняка в этой потасовке было немало пострадавших. И теперь ему, Ивану Кипрееву, придётся нести за это ответственность, как одному из виновников трагедии.
     Короче говоря, настроение у него было крайне пессимистичным. С этим следовало немедленно что-то делать. Закрыв глаза и крепко сжав руками голову, Иван несколько раз глубоко вздохнул. Нет, нельзя поддаваться панике. Нельзя! Он бывал и в значительно более сложных положениях и даже на волоске от смерти. Не далее как сегодня. Но опять вышел живым из сложных и опасных обстоятельств, потому что до конца был верен своим убеждениям. Сейчас очень важно осознать, что в случившемся нет его вины. Он не преступник. Побоище спровоцировали совсем другие люди. Нетрудно догадаться, кто за ними стоит.
     И ещё в душе теплилась суеверная надежда, что некие высшие силы, уже не единожды отводящие от Ивана смертельный удар, не оставят его в беде и на этот раз. К тому же у него с некоторых пор есть свой персональный ангел-хранитель, внезапно озаривший мягким и нежным светом его нескладную жизнь. Только вот теперь ангел сам оказался под угрозой смертельной опасности. Мысли об Анжеле больно обожгли сердце Ивана. Где она сейчас? Что с ней? В недавней суматохе ему и в голову не пришло позвонить ей. Да и разве дали бы ему такую возможность? Вряд ли.
     Он поднялся и нервно заходил из стороны в сторону. Но в камере длиной два метра и шириной полтора разгуляться было негде. Иван вновь опустился на лежанку. По соседству периодически слышался грохот железной двери, и с каждым разом двери гремели всё дальше. Подвальные камеры заселялись временными постояльцами. Но промежутки времени были разными по продолжительности. Значит, арестовывали не всех. Кого-то отпускали. Об этом можно было догадаться и раньше. Ведь Ивана вывели из автозака четвёртым, но поместили в третью по счёту камеру. Стало быть, идёт первичный отбор задержанных. Возможно, что он не последний. Будут ещё отпускать тех, кого не посчитают слишком виновными. Рассудив так, Кипреев улёгся на лежанку, не очень-то надеясь на то, что удастся уснуть. Но нервное переутомление сделало своё дело: едва коснувшись головой строганных досок, он крепко заснул.
     Однако спать ему долго не пришлось. Иван проснулся оттого, что замёрз. Осенняя прохлада, которую он поначалу не чувствовал, теперь дала знать о себе. Укрыться было нечем, а лёгкая ветровка не спасала от холода. Впрочем, судить о продолжительности сна было сложно. В камере не имелось окна. Лишь продолжала светить тусклая лампа, которую, вероятно, никогда не выключали. Поэтому оставалось лишь гадать, какое время суток на дворе. Чтобы хоть немного согреться, Иван принялся выполнять физические упражнения, насколько это позволяли делать размеры камеры. Вскоре старания дали свои положительные результаты. Однако холод был не единственным неудобством. Иван стал стучать в дверь. Послышались шаги. Дверь распахнулась. Заглянувший в камеру молодой мужчина спросил злым голосом:
     - Чего долбишься?
     - В туалет хочу, - сказал Иван.
     - Параша под лавкой.
     - И ещё: здесь очень холодно. Мне бы одеяльце…
     - Чего?! – ехидно скривился надзиратель. – Может, тебе ещё девочку привести?
     Он с грохотом захлопнул дверь и запер её. Иван вновь прилёг на деревянное ложе, с досадой осознавая, что спать ему придётся урывками, сочетая попеременно сон с занятиями физкультурой.