Низхождение Ангелов. 4

   Уголок  двора, сразу за углом тринадцатого дома, перед кривой, зазубренной саблей забора получился таинственный, тенистый, влажный. Песочница, качели.
   Из-под полусгнивших досок забора, словно сквозь ржавые зазубрины, выплеснулись ясени. На тонки ветвях молодых ясеней, растущих вокруг детской площадки, сидели воробьи и кошка. Кошка подобрала под себя хвост и лапы, смотрела зелёными, неподвижными глазами.
   Пока ясени были ростками, в своём ясеневом детстве, их били, секли, крушили, расщепляли, полоскали мозги и вправляли ум. Поэтому, в постоянной борьбе за жизнь, ясени сохранили свои корни, но стали полицентриками. Закалёнными, живучими, гибкими, вязкими. Стволы ясеней давно переросли забор, но тонкие и изогнутые, только шлёпали листьями по Солнцу, висящему где-то над началом Лихачёвского шоссе.
   - В каких же разных мирах материализуются наши Братья...
   Человек поёжился. Думай о лучшем.
   Рванувшейся на своё место, вытолкнутый из-за горизонта Солнцем, воздух окружил со всех сторон говённым ветром.
   Человек сдержал дыхание.
   Говно Ангелов пахнет парным молоком.
   Они шли по Ак. Анохина, мимо баскетбольной площадки, построенной на месте хоккейной коробки.
   За металлической сеткой, за баскетбольным мячом бегали мужики. Вот тот и тот знакомые человека. Вот ихние подруги. Подруги сидели внутри площадки, спиной к ним. Пахнуло лёгкими, свежими духами. Одна обернулась, смотрит на них. Обернулась вторая, раскрыла глаза, раскрыла рот, моргнула, сглотнула и, шумно вздохнув, начала снимать ветровку.
   А ты встречал срущего Ангела?
   Мужики пока не обращают на них внимания, отнимают друг у друга баскетбольный мяч.
   Быс-тре-е. Между сеткой площадки и забором стройки, мимо магазинчика, дальше есть проход...
   Человеку плевать на то, что дамочки здесь устроят. Здесь на Париж. Не поймут. Реакция мужиков не предсказуема. В голове у человека пусто и светло, как в луже.
   И тут, из магазинчика, словно из прянишного терема, вываливает команда "синьков". Самые обычные мужики, самые обычные "синьки".
   - Бра-ата-ан! При-иве-ет! Разбрасывают в стороны руки, улыбаются беззубыми ртами, шапки ломают, чуть оземь ими не бьют и лезут к бомжу обниматься, соблюдая очередь. Обнимаются с бомжом, братаются, каждый к нему своей пропитой физиономией целоваться лезет.
   Человек идёт стороной. Неудобно, неприятно.
   А "синьки" на запах внимания не обращают, принюхались к своему.
   Уже бомжу бутылку пива в руку сунули, водочку откупорили, из горла её, родимую, по кругу пустили, пивком лакирнули.
   Бомж, не глядя, пиво откупорил, о человека, вроде, забыл.
   Самое время когти рвать.
   Между решёткой спортивной площадки и забором стройки, не оборачиваясь и не думая, с плавным набором форсажа, человек обогнал какого-то работягу и даму с сумками. И вдоль двадцать третьего дома по Ак. Анохина, посредине остывшей мостовой, чтобы никто не мешал, чтобы никому не мешать...
   Вот и Ак. Анохина, а там, вдоль парка, по асфальтовой дорожке, и вот она, Спортивная, а там и Молодёжная.
   Воздух вокруг сентябрьский, чистый, сумрачный, вечерний.
   Прозрачная, чистая радость внутри, словно небо между звёздами. На сердце легко.
   Бабули, что сидели на лавочке у последнего подъезда, вскочили с пожелтевшими лицами и кланяются, кланяются.
   Бомж идёт королевской походкой, чуть сзади. Идёт плавно, мягко. Бутылку с пивом держит чуть на отлёте.
   Какой-то парень, в шортах, в разбитых кроссовках, в чёрной куртке с заклёпками, надетой на белую майку, полёгший зелёный "ирокез" перетянул на затылке жёлтой резинкой, какой-то парень бросился бомжу с объятиями.
   - Гивай мне свой батл, бразер! Я твой бир додринькую!
   Бомж пиво отдал, рассказывает.
   - Ты знаешь, чел, мы перед материализацией изучали всю флору и фауны от образования Планеты, отличие современной цивилизации от прошлых и параллельных, изучали конституцию и законы страны, в которой материализуемся, а о неписанных законах, ничего. А ваши. о чём вам забыли рассказать?
   Бомжовский голос слышно так, словно он в затылок бубнит.
   Наши нам не о чём не рассказывали. Мгновенная материализация. Человек обернулся. Небольшие климатические катаклизмы местного значения. А ваши сделали всё остальное.
   Бомж догнал, идёт сбоку.
   - Извини, брат.
   Ничего, привыкнешь.
   - Да, чел, вашим не повезло. Материализация в младенчество. Настоящее унижение для мыслящих существ. Не обижайся, чел. Вашим полжизни приходиться вспоминать основы начал подготовки первой ступени. Наша линия материализуется с полным объёмом памяти и чистым входом в любое качество Космоса.
   Человек обернулся.
   Бомж смотрел человеку в глаза пристально, без улыбки.
   - Не поминай, - раздалось у человека в голове.
   Бомж улыбнулся.
   - Поэтому трубы, кабели, провода, висевшие вдоль стен в подвале, были для меня трубами, кабелями, проводами. А комары, мокрицы, мыши, крысы, кошки, - тварями безсловесными. А лужами с личинками, - лужами.
   Под ногами человека плеснула лужа, оставшаяся после недавнего дождя.
   Жёлтый свет лампы шевелился в луже, кишащий личинками комаров.
   Ярким, светло-сине-светло-салатовым пятном под низким, плоским потолком светилось огромное, голое тело. Он обошёл капля электрической лампы, стёкшую по электрическому проводу. Под ногами плещутся лужи, собравшиеся из протёков и сконцентрировавшегося тумана, стёкшего по плесневелым бетонным стенам. О воде Он знает всё. Здесь, в подвале, вода не свободна от представлений об окружающем мире.Для организма пригоден только её сытный запах. Можно ковыряться большими пальцами ног в мутной жиже, поддевая на  ноготь, тускло светящийся в полутьме сквозь жидкую грязь и шевелящихся в грязи комариных личинок. Можно расплёскивать, можно шлёпнуть сразу двумя ногами в средину лужи.
   Вряд ли Он будет плескаться в луже. Он не сможет подпрыгнуть. Он разобьёт голову о низкий потолок.
   Эхо расплесканной тёмной воды мелкой, непрозрачной лужи, напичканной подвальной жизнью, металось от стены к стене, к низкому потолку, от потолка к другой стене и стихало между трубами и кабелями, запутывалось в вентилях, заглушаемое  нескончаемыми скрипками комариной стаи.
   Человек стоял и смотрел на остатки лужи у бордюра. И лужи, не лужи. И личинки, не личинки. И лучше не наступать. Человек смотрел внутрь себя и у него схватывало дыхание.
   И какой кайф от полёта по Вселенной, бездонной от невидимого в темноте дна, от невидимых в темноте, невидимого потолка, невидимых стен.
   Хорошо, что ветер нырнул куда-то, исчез запах луж, о которых бомж с таким восторгом рассказывал.
   По улице Ак. Анохина. полупусто в любое время суток, сейчас одна за одной, почти непрерывным потоком, проезжали, не задерживаясь автомобили. Шум моторов скручивал воздух в вихри, дробил и разбивал звук бомжовго голоса.
   Человек посмотрел бомжу в лицо.Бомж смотрел в другую сторону улицы.
   Поток автомобилей сжался, словно две половинки дождевого червя.
   Они перешли улицу, шли вдоль гаражей, к Парку Культуры и Отдыха, к асфальтовой тропинке, начинающейся у газетного киоска.
   Перед гаражами, на газоне, размазанном колёсами автомобилей, танцевала стая галок.
   Человек знал, что вороны умные птицы. За одну зиму вороны многому обучаются и помнят всё, чему научились. вороны обладают интеллектом трёхлетнего ребёнка. Это доказано. Об этом написано в околонаучном журнале. Про интеллект галок ничего не известно. Вороны на раз различают картинки с различным количеством предметов и различной цветовой гаммой.
   А галки умеют танцевать.
   Восемнадцать галок замерли, повернулись к ним правым глазом.
   Тёмно-вишнёвый "Жигули" проезжая мимо, мигнул фарами.
   Галки начали крутить головами в некотором ритме, соблюдая некоторый порядок.
   Самая дальняя галка повернула голову, галка, крайняя слева, повернула голову, клюнула землю...
   Галки клевали землю, крутили головами парами, тройками, одновременно и по одной и не двигались с места.
   Бомж, сложив по-буддийски руки на груди, не отводя глаз, чуть наклонив вперёд голову, смотрел на птиц.
   Перед бомжовыми жёлтыми говнодавами волновалась от ветра маленькая лужа.
   Гаражи, окрашенные суриком и зелёной краской.
   между гаражами притаилась кошка, наблюдала за птицами.
   Музыки не было. Вернее, музыка была. Музыку можно было потрогать руками. Музыкой был плотный кокон вокруг бомжа, переливающейся всеми красками: цветными переливающимися разводами, вихрями, кляксами, потёками.
   Точно такой же кокон, колыхался вокруг галок, несколько раз рвался в клочья. Некоторые куски разорванного галками кокона, взлетев вслед за вспорхнувшей птицей, сливались с бомжовым коконом, окрашивая всплесками многоцветных разводов и узорной вязи.
   Галки перестраивали стаю подобно духовому оркестру на площади. Вязали сложный, не повторяющейся узор из серебристого потока, протекающего сквозь их тела. Некоторые птицы взлетали над землёй, переплетали серебристые потоки. Некоторые зависали в воздухе, словно колибри, окунали короткие клювы в заходящее Солнце. И комья земли глубоко мягкого цвета, рельефные, контурные в серебристом потоке. Видно каждый бугорок на каждом комле, каждая травинка оживает, зеленится, каждый мелкий кусочек, каждый камушек видно. Видно каждое пёрышко в каждом  галочьем оперении, видно каждую засохшую капельку краски на гаражах, каждую шерстинку на кошке различить можно.
   И птицы не птицы, и кошка не кошка, и трава не трава.
   Одни земляные комли и комки остались сами собой. Да Солнце.
   Быстрее.
   Человек взглянул на бомжа. Огромное бомжовое тело натянулось, расслабленное и... мерцало. ТО становилось прозрачнее, то заплывало мутным цветом маскировочной ткани.
   Сквозь бомжа были видны анохинские многоэтажки, вывеска магазина, бумажка, кувыркающаяся по асфальту.
   Человек пошёл направо, к парку.
   Чёрный "Мерседес" стоял у газетного киоска. За раскрытой дверцей "Мерседеса", облокотился на крышу автомобиля незнакомый мужик.
   Продавщица в киоске надевала плащ.
   Над "Мерседесом", над киоском, над парком, над домами на Спортивной, на облаках висел солнечный свет.
   Человек повернул за гаражи, пошёл по прямой линии асфальтовой дорожки. Закрытый хлебный ларёк. Слева, за забором,стройка коттеджного посёлка в живописной пойме тонюсенькой, безымянной городской речки, судорожно цеплявшейся за свою жизнь.
   - Ты представляешь, чел, мой первый вечер на Земле? Я стоял перед раздолбанной дверью дворницкой, сколоченной из гнилого горбыля, обшитой куском оргалита, проломленного в нескольких местах, захватанного вокруг ручки и вокруг скобы висящей на ней замком. Никаких надписей на двери не было. В проёме были видны два ребра гнилого горбыля. Хороший, очень хороший, чудесный Добрый Человек Харитоныч. В дворницкой никого не было. Только мыши.Я тогда открыл, что запахи бывают разные. Дворницкая пахнет иначе, чем подвал. Хотя. очень похоже. Ты помнишь, чел, свои чувства после рождения?
   Человек глубоко вздохнул. Человек помнил.
   Они шли мимо кафе "Паутина".
   Бомж шёл рядом, отряхивал куртку.
   Из продуктового ларька, бросив дверь открытой, выскочила продавщица. Продавщица повисла на бомже, обняла за пояс, заглядывала в бомжовские... сейчас зелёные.... а сейчас карие глаза. Говорит бомжу что-то, правой рукой гладит по груди, по животу.
   - Не волнуйся, девица, успокойся, красная, молодица нежная.
   Бомж ласково смотрел продавщице в глаза.
   - Муж твой не будет пить два месяца. На большее его не хватит. Но я верю, что с тобой он пить бросит. Ты ему надежда светлая и сила ты ему вольная. Но сама не пей. Сгинете оба.
   Бомж ласково смотрел на продавщицу сверху вниз.
   - Не буду я с тобой спать. Отпусти.
   Продавщица остановилась, сняла бомжовскую руку со своего плеча. Постояла немного, пока бомж прошёл вперёд несколько шагов, наклонилась вперёд, упёрлась руками в колени. И, ударяя руками по коленям после каждого крика:
   -Ха-ха-ха!
   Бомж не обернулся.
   Официантка смотрела в окно кафе "Паутина". С той стороны стекла сияли её тёмные, огромные глаза. Разбрасывая во все стороны стулья, официантка бросилась к выходу. В фартуке, с блокнотов в руке официантка выбежала на крыльцо.
   Они не обернулись.
   Официантка стояла, смотрела вслед.
   У официантки заметно дрожали руки. Ветер отворачивал углы листов блокнота. Официантка  прислонилась спиной к стеклянной двери кафе и съехала по двери вниз. Официантка просидела на корточках, пока кто-то не отодвинул официантку стеклянной дверью, выходя из кафе "Паутина".
   - Не знаю, чел, сколько я простоял перед запертой дверью дворницкой. Захотелось на улицу.
   Человек повернул к бомжу лицо. познакомился бы с какой-нибудь тёлкой, жил бы у неё. Она бы тебя отмыла, накормила, спать уложила.
   - Добрые люди, бабы. Ради меня всё готовы бросить: мужей, женихов, любовников. А зачем мне столько? Согласись, чел. Добрые люди их мужья. Прощают им всё. Некоторые, даже, пить бросили, когда бабы ко мне бегали.Добрые люди бабы. Но каждая мнит себя царицей небесной рядом со мной. Ей не втолкуешь, что я не волшебник. Если исполняются при мне её желания, то не моя в том заслуга. Добрые женщины, хоть и грезят на яву. И никто из них не удержал в себе тайны своей. Подругам, да товаркам всё обо мне рассказывали. Те не верили, просили познакомить. А после знакомства Добрая женщина сдержаться не в силах. Так всю дорогу и промучается, бедная. И не успеем в квартиру войти...
   Они шли по Спортивной, повернули налево, к сберкассе. Знакомых никого. Повернуть за сберкассу и задами вдоль пустыря.
   На газоне у сберкассы, над лежащим велосипедом сидели два пацана.
   - Ты знаешь, я вчера твою сестру щипал за сиську.
   Второй смотрел на друга широко раскрытыми глазами, не зная, сейчас врезать или подождать.
   - За что щипал?
   - За сиську. Сиськи у твоей сестры твёрдые и дёргаются, как живые.
   - А она, что?
   - Она визжит. Знаешь, как смешно!
   Тени от деревьев и домов почти исчезли. Уличные фонари ещё не включили. Город незаметно растворялся в безконечных измерениях открытого Космоса. Городу было в кайф слиться с тем из чего его вырвала человеческая фантазия, слепив из глин и песка стены домов, бордюры, стойки фонарей, избитые дождями крыши домов. За годы, прожитые в мире, обособленном от Космоса, город привык отличаться от безконечности своим особенным,застывшим не навсегда отношением глубин, пропитанных человеческими эмоциями. Привык отличаться умением прятать свои измерения, превращаясь ночами в плоские, двумерные тени, набитые проглоченными, спящими человеками. Плоские тени домов зажигали окна, создавая внутренний объём в безконечно тонких стенах, подсвечивая электрическим светом, окрашенным в оттенки красного. Окна подсвечивали деревья в палисадниках, кусты, балконы. Электрический свет делал объёмными внутренности квартир и окружающие декорации.
   - Ты был ночью в лесу, чел? Помнишь, как светятся деревья в кромешной, влажной, непролазной  темноте? Помнишь, как они играют со своим объёмом, словно женщина глубиной своих влажных глаз? А ты, городской до самого последнего скрюченного волоска, влюбляешься в этот свет. И рвёшься по лесу от ствола к стволу, забыв о кромешной темноте, о корягах под ногами и отполированных, острых, крепких, узловатых, голых пальцах обломанных сучьев, нацеленных в лицо.
   Свет окон первых этажей делал объёмными их фигуры, идущих плечом к плечу по  городу ранней подмосковной ночью, робкой от своей нежности.
   - Только наша Планета великолепная из великолепнейших, прекраснейшая из прекраснейших, сказочная из сказочнейших, любимейшая из любимых, обожаемая из обожаемых, только наша Планета могла создать такой волшебный, нежный, доводящий до экстаза, невидимый, незаметный воздух! Я стоял перед дверью дворницкой и мысли, чувства, ощущения проносились во мне одновременно. Ты бывал в такой ситуации, чел, когда поток информации сквозь тебя несётся на сверхсветовой скорости, раздирает тебя в разные стороны?
   Рассудок превращается в тонкую нить и болтается бельевой верёвкой во время бури, с прищепками от сорванного белья.
   - Чел, ты и впрям стал настоящим, цивилизованным землянином! Кому твой рассудок нужен, кроме тебя? Ах, да, прости великодушно. Профессиональные навыки. наработки личного опыта... Ты не хотел повеситься на этой верёвке после бури?
  Ты бомж, висящий над бездонной пропастью и обосравшийся от удовольствия.
   - Ха-ха-ха! Это же нормально, чел! А мне хотелось тогда подпрыгнуть в небо, пролететь сквозь крону дерева и рухнуть всем телом в траву, и дышать травой, землёй, бабочками, пыльцой, дождевыми червями и воздухом! Слева от дворницкой, тёмно-синяя филёнчатая дверь оказалась не запертой. Навесной замок висел на ручке двери с внешней стороны.  Пустая, не освещённая, чисто выметенная мусоропроводная камера пахла так, что я несколько минут купался в воздухе, в месиве ароматов и дышал... Добрые люди! Сколько же Добрых людей живёт на Земле! Сколько стараний и усилий они вкладывают в заботу о таких, как мы! Спасибо, Добрые люди! Уличная дверь, обитая с двух сторон жестью, плотно прикрыта, но не заперта. Что я чувствовал, когда открывал дверь из подавала на улицу, спроси у космонавта, выходящего в открытый Космос, спроси у рождающегося младенца. У лестницы из подвала я остановился и посмотрел вверх.в ночном небе звёзд за этот год не прибавилось. Я поднимался по сбитым, невысоким ступеням подвальной лестницы, забранными в зелёную рамку мха и невысокой травы. Ночь, разбитая лестница с семью стоптанными бетонными ступенями, обросшими робким мхом. Я поднимался по лестнице, смотрел в небо и видел всю Вселенную снаружи. А снаружи Вселенная выглядит не так, не так... Точнее, не всё так в этом высокодуховном нутре как все себе это представляют. Чувствами можно обмануться, потому, что разные причины порождают похожие чувства. А понять Вселенную можно, только поняв себя. Чел, в какое чувство, в какое качество материализовали тебя?