Потери или приобретения?

       Когда на старости лет начинаешь осмысливать свою жизнь и смотреть на переходные этапы жизненного пути, то понимаешь, как много могло бы измениться в ней, будь ты энергичнее, смелее, решительные, если бы ставил во главу угла служебную и научную карьеру. Оглядываясь назад, вижу возможные потери, но всё же убеждаюсь, что многое сделал правильно, хотя и прошел несколько раз мимо заманчивых предложений.

       Первое, и наиболее правильное, решение я принял в ноябре 1962 года, будучи на КУМСах по невропатологии в Главном госпитале флота. Когда отказался от должности клинициста-невропатолога, обещанной начальником неврологического отделения полковником медицинской службы Левиным Львом Исааковичем (через какое-то время), и принял предложение перейти в санэпидотряд ТОФ на должность физиолога в санитарно-гигиеническую лабораторию (но уже немедленно!). Этим я сразу вырвался из тисков 613 ВСО, о чём мечтал два предыдущих беспросветных года. Жизнь показала, что именно эта, физиолого-гигиеническая работа была наиболее приемлема мне по духу, а также по моим, из года в год сокращавшимся, физическим возможностям в связи с серьезными проблемами со стороны позвоночника. И здесь, в ОСПО, мне полностью удалось проявить себя в течение пяти лет служебной и творческой, научной деятельности.

       Второй, весьма важный переходный момент – осень 1965 года. После моего доклада по обитаемости надводных кораблей на сборах при Начальнике медицинской службы ВМФ в Ленинграде мне предложили перейти в Управление Обитаемости Института кораблестроения (на Рузовке). Видимо, этому способствовали и материалы моего отчета с нашего Тихоокеанского флота по обитаемости НК и работоспособности корабельных специалистов.
       Это было страшно заманчивое предложение! Через два года работы в санэпидотряде ТОФ, имея за плечами уже трехмесячное прикомандирование к кафедре И.А. Сапова (1963 г.), а затем пятимесячные курсы усовершенствования по военно-морской и радиационной гигиене (1965 г.).
       Огромные возможности организации и проведения работы на флотах, жизнь в любимом Ленинграде, работа на кафедрах и в библиотеках академии. Постоянное общение с однокашниками, которые друг за другом вырывались с флотов для работы над диссертациями.
       Предложение мне было сделано в перерыве между докладами участников сборов незнакомым полковником. Ошарашенный, я сходу дал свое согласие, сожалея о том, что так быстро придётся уйти из отряда, и опасаясь, что меня, только что подготовленного, не отпустят с флота. Полковник меня уверил, что это не проблема.
       – Все борются за лучшие кадры. И здесь, у нас, вы сделаете полезного для ВМФ куда больше, чем в ОСПО на ТОФ. Не в этом главная проблема – проблема в жилплощади. У вас она есть?
       – Нет.
       – Значит, придется какое-то время снимать квартиру. Может, даже за городом. Так сейчас делают многие. В любом случае, завтра в 10.00 вас ждёт на прием начальник Управления – генерал ... Обдумайте хорошенько всё и доложите ваше решение. Имейте в виду, что подобные предложения бывает очень редко. Считайте, что это исключение из правил, и вам здорово повезло.

       Пришлось снова глубоко задуматься. В Ленинграде жили и знакомые, и родственники. Возможно, меня одного и прописал бы кто-нибудь из них, временно. Но у меня семья из четырех человек. Прописать семью – большая проблема. Да к этому времени я уже был измучен обострениями моего дискогенного радикулита. Смогу ли я полноценно работать?! А если нет, что будет дальше? Во Владивостоке я на месте. Все мне помогают. Семье помогают добрые знакомые. Я справляюсь с работой. Проблем больших нет.
       На приеме у генерала разговор был довольно короткий. Он выразил сожаление в связи с моим положением и отказом.
       – Надо уметь терпеть и бороться за свое научное будущее. Но мы будем ждать от вас новых материалов. Они помогают нам в борьбе за здоровье и боеспособность личного состава. Во имя этого мы и существуем. Держите с нами связь. Будем ждать вашей защиты. Ваш отчет – это уже законченная кандидатская диссертация. Успехов.

       В последующем мы с женой много размышляли над сложившейся ситуацией. Может, стоило бы рискнуть? Выдержал ли бы я физически (да и психически) возможные рабочие перегрузки? Получил бы что-нибудь в плане своей науки? Каково было бы семье годы жизни где-то на задворках? А потеря моих друзей во Владивостоке! – верных советников и помощников!
       Теперь-то я могу точно сказать, что никто бы мне не помог в Ленинграде с моим заболеванием. Я бы всё время срывался в этом влажном, неблагоприятном для меня климате. На этом фоне была бы неосуществима реализация и научной программы. Здесь наука была несравненно сложнее, чем в Приморье. Тут приходилось выбивать себе командировки в автономные походы. Во Владивостоке всё было рядом. Любой научный материал сам просился тебе в руки – только работай. Так оно потом и было. Собранного материала по обитаемости, адаптации, климато-физиологии, работоспособности, адаптогенам и др. хватило на десятки статей, для многочисленных докладов на Всесоюзных конференциях и симпозиумах, на монографии по тропикам и элеутерококку и др. И моя беда, что не хватило сил для окончательного завершения всех научных исследований.

       Дальше всё шло у меня по самому минимуму. Никаких предложений по службе не было и быть не могло. Я по два-три раза в году лежал в госпитале, особенно после похода в тропики, и с трудом выдавал научные материалы в виде отчетов в вышестоящие инстанции. Как-то умудрялся организовывать работу по изучению здоровья и работоспособности корабельных специалистов в походах, что постоянно давало всё новые научные материалы. И последующие этапы моей службы (Отдел мед. службы ТОФ и военно-морская кафедра ВГМИ) были, скорее, вынужденной необходимостью для завершения служебной деятельности (1980 год).

       А дальше (с 1981 года) совершенно неожиданный взлёт творческой и рабочей активности с формированием группы физиологии труда в системе гражданского здравоохранения и развертыванием масштабной работы (в системе целого города – Владивостока) по оценке здоровья и профилактике заболеваний в трудовых коллективах города. Весьма значительные положительные результаты. Научные публикации, доклады. И именно в этот момент (1984 год) – совершенно неожиданное предложение от академика Матюхина Владимира Александровича, директора института физиологии АМН СССР, перейти к нему и возглавить физиологическое направление исследований.

       К этому времени я умудрился защитить кандидатскую диссертацию (закрытая тема по тропикам и обитаемости кораблей), собрал большой материал по климато-физиологии и адаптации переселенцев в условиях климата южного Приморья, а также адаптации моряков в тропиках. Имел много публикаций по всем перечисленным вопросам в Военно-медицинском журнале, сборниках научных трудов АН СССР и АМН СССР, а также в местной, Владивостокской печати. Матюхин был знаком с моей работой и лично со мной, по службе на Тихоокеанском флоте. Он сам одно время служил в санэпидотряде Тихоокеанского флота и знал, что оттуда выходят настоящие учёные. Так что в моих научных исследованиях он не сомневался. Смущало моё состояние. И он вызвал меня телеграммой в Новосибирск, в Академгородок, чтобы убедиться в моих физических возможностях. Погонял меня пешком по академическим тропкам, в серьёзный мороз (дело было зимой), и остался доволен моими физическими кондициями. В этот период я ходил без палки, а во Владивостоке активно занимался утренними пробежками.

       Академик несколько раз приглашал меня к себе домой, а также на юбилей лаборатории. Выслушал мои поздравления. Просмотрел черновой вариант моей будущей докторской диссертации по тропикам. Остался весьма доволен, найдя в ней целый ряд новых моментов. Но опять возникли «но» в связи с жилплощадью. Строительство дома для сотрудников института только начиналось, и могло растянуться на годы. Проблема была и с моей военной пенсией. Вместе с зарплатой она не должна была превышать определенной суммы – лишнее уходило в пользу государства. Научный же оклад мой на первых этапах работы был не очень значительным. И опять семья! Оба сына заканчивали университет. Оба нуждались в материальной поддержке.

       Конечно, работа в престижном институте, по своей специальности, открывала мне большие перспективы для научного роста. Но опять пришлось учитывать всё –  проводить многофакторный анализ. И пришлось вновь остаться при своём, продолжая работать по профилактической программе. Семья была довольна. Но больше всех доволен был, по-моему, профессор Израиль Ицкович Брехман, видевший в нашей работе практическую основу для своих теоретических обобщений в области адаптогенов и здоровья. Он как раз работал над проблемой валеологии и рассматривал меня в качестве основного преемника в области валеопрактики. Мне все время казалось, что именно желание его подольше продержать меня на практической работе сдерживало моё перемещение в его отдел – «Отдел регуляции биологических процессов» в Тихоокеанском Океанологическом институте ДВО АН СССР.
       Однако рано или поздно оно должна было произойти, и произошло в самый тяжелый период – выживания Академии, вместе со всей нашей многострадальной страной, – в самом конце восьмидесятых. Откладывать переход было уже невозможно в связи с неблагоприятной обстановкой, сложившейся в городской СЭС с группой физиологии труда, и невозможностью проведения дальнейшей практической работы.

       С переходом в ДВО РАН начался последний, и очень плодотворный период моей научной деятельности. Такой же плодотворный, как первоначальный, в санэпидотряде флота. Но тогда, в 60-х, был в основном сбор и анализ научного материала. В академии наук я лишился помощников и не в силах был в одиночку проводить исследования. Настал период полноценного анализа и осмысливания всего сделанного. Благо, на этом этапе у меня был серьёзный помощник в виде японского портативного калькулятора, позволявшего проводить элементарную статистическую обработку материала и во много раз ускоряющего ручной процесс.
       С этого времени Израиль Ицкович начал публиковать свои первые книги по валеологии, а также выпускать сборники научных работ по этой проблеме. Мои наработки по вопросам оценки здоровья, профилактики заболеваний, адаптогенам, адаптации публиковались в разделе валеопрактика. Доработанные в этот период две монографии (по вопросам адаптации моряков в тропиках и по адаптогенам) так и остались в рукописном варианте в связи с невозможностью их академического издания.
        Неожиданно завершившийся этот этап работы в связи со смертью профессора Брехмана И.И. (1994 г.) и резким обострением моих недугов (с 1995 года) положил окончательный конец моей научно-практической деятельности, оставив о ней лишь светлые воспоминания. И сейчас, по прошествии 25 лет, я считаю, что правильно выбрал свой жизненный путь. Более того, я полагаю, что никакая иная врачебная (клиническая, в частности) деятельность не могла бы быть реализована мною, хотя я поначалу и стремился к ней. Игра судьбы заставила меня всю жизнь бороться с недугом (с 1964 года). И то, что мне удалось сделать в области науки и практики, по-видимому, было максимумом моих возможностей.

       И я испытываю моральное удовлетворение от того, что удалось всё же сделать в медицине что-то новое, существенное, с масштабными положительными результатами (группа физиологии труда и Владивостокская городская профилактическая программа). Рад и тому, что мои работы по адаптации в Приморье и тропиках (более 40 публикаций) в 80-е годы рассматривались в научных кругах как ведущие в области климато-физиологии тропиков. И даже введение понятия «ведущий адаптолог по тропикам» (Борис Борисов) тоже радует моё сердце.

       Завершающий (постнаучный) этап моей творческой деятельности – литературно-музыкальный – вполне могу рассматривать как совершенно неожиданное приобретение, позволившее с пользой провести ветеранские годы жизни. 37 литературных изданий за 10 лет творчества, оценка их юными и взрослыми читателями, многочисленные встречи со школьниками на уроках красоты, серьёзные литературно-музыкальные программы наполнили духовной красотой последний, 25-летний период моей творческой деятельности. И оставили память на страницах ПРОЗА.РУ, а также в «Одноклассниках», с музыкальными программами.
       Жаль, что так и не сумел победить свою болезнь. Однако сумел преодолевать недуги (пусть частично), бороться и оставить определённое духовное наследие, – как в области медицинской науки, так и в области художественного творчества.