Война

(серия автобиографических очерков о жизни и судьбах людей небольшого промышленного города постсоветской республики на рубеже 80-х–90-х годов)

— Я еле унес ноги оттуда, зачем мне эта война? Если надо будет и фамилию сменю,— раздвигая меха аккордеона оправдывался наш сосед Радик. Желтоватый свет керосиновой лампы отражался от глянцевого корпуса инструмента и окрашивал хрустальные предметы в серванте алым. Пытаясь скрыть дрожание рук он засовывал их в карманы треников и молчал несколько секунд. Потом продолжал:
— Там остались все, кто мог постоять за свою семью. Мы уехали. Не мое это дело, понимаете?

Радик был беженцем из зоны боевых действий. Со своей женой Анжелой и с детьми он вскоре уехал из нашего городка навсегда. Они не смогли остаться в пекле войны и не захотели разделить с нами тяготы тыла. Окончив школу и техникум он готовился к незатейливой жизни разнорабочего на заводе. Война сломала эту конструкцию. Она сломала конструкцию в головах людей по обе стороны фронта. А все потому, что кто-то наверху решил расковырять гной ржавым скальпелем.

Вечера заполнялись музыкой и задушевными разговорами. Когда нечего терять, кроме куска черного хлеба, жизнь становится более философской. Материалистическая суета мирного времени улетучивается. «От тебя ничего уже не зависит, будь что будет» — нашептывает тебе совесть. Взрослые поголовно становились фаталистами, а дети привыкали к жизни военного времени. Уже потом, из страниц запылившихся на верхних полках чулана отцовских журналов «Радио» и «Квант» становилось ясно, что у них, у взрослых, жизнь была не такой уж и скучной, как об этом рассказывали. И даже фронтовые письма прадеда на фоне мычаний новоявленных царьков казались оптимистическими.
— Вам достается «Сектор Шиш»,—  сказал бы Влад Листьев, если бы наша республика оказалась в тройке игроков «Поле чудес». После землетрясения, грабежа и разрухи еще и война. Такого подарка от Фортуны никто не ждал. Правда, о войне за столом не говорили. О войне больше молчали.

Радик прятался в туалете, когда была объявлена всеобщая мобилизация. Его сосед по этажу задолго до этого оставил двух малолетних детей и добровольцем ушел на фронт. Еще один со второго этажа, тоже отец двоих детей, получил черепно-мозговую травму и был демобилизован с полной потерей зрения. А кто-то с пятого этажа решил собрать манатки и бежать с семьей в Чехословакию. Демократия на практике: хочешь — бери оружие и защищай семью, хочешь — беги с семьей, хочешь — голодай с семьей. Голодание тогда было самым популярным занятием. Не то что сейчас — показухи ради. Все было очень серьезно. Ты не мог ночью стащить колбасу из холодильника, потому что ее там нет.  Никаких шансов нарушить диету. Любой голодающий достигал модельных кондиций максимально быстро.
Чтобы иметь утонченную фигуру недостаточно просто голодать. Нужно тренировать мышцы ног и рук. Для этого предназначалась программа сбора валежника с окрестных деревень. Диета — диетой, а зима наступает по календарю.

У нас в классе праздник. Приехал с фронта отец нашей одноклассницы. Решил сразу в школу заскочить. Лицо его я не запомнил — все вояки тогда были на одно лицо. Густая борода едва скрывала радость, с которой он смотрел на нас. Как и все солдаты, мимо головы которых свистели пули, он не любил говорить о войне и всячески увиливал от вопросов, касающихся военной тематики. До поры, до времени.
— Запомните, дети. Война — зло. Мы все оказались на передовой не потому, что так захотелось. Они могли предотвратить кровопролитие, но решили постоять в сторонке и понаблюдать, чем дело кончится. Потом спохватились, но вместо того, чтобы замотать, решили расковырять рану. По глупости или бездарности — я не знаю. Теперь нам всем придется расхлебывать ту кашу, которую они заварили. Учитесь «на отлично», станьте хорошими специалистами и не перекладывайте свои обязанности на чужие плечи, как эти сволочи…

Наступила мертвая тишина. Учительница, растерявшись от такого неожиданного поворота, пыталась подобрать фразу, которая бы разрядила обстановку. Тишина длилась буквально мгновение, но нам она показалась бесконечной. Мы сидели опустошенные и, в некоторой степени, разочарованные. Ведь поведение этого человека, его мысли, слова не совпадали с шаблоном военного, который у нас формировался по советским фильмам — гордого, строгого, сурового, хладнокровного и решительного, увешанного орденами и медалями. На нас смотрел обыкновенный, в потрепанной гимнастерке, измученный бессонницей, исхудавший от недоедания, непричесанный и небритый человек. Да, он мог отдать жизнь за нас в смертельном бою, но не кичился и не бравировал этим. Он мог бросаться на амбразуру ДЗОТа, но в парадном обмундировании, с золотыми петличками и нашивками смотрелся бы нелепо. Солдат, который думает, что война — зло. Где это видано? Народы, жившие душа в душу семьдесят лет, начали воевать. Как такое возможно? Строй, победоносно шагавший по планете, посыпался как песочный замок. Что вдруг случилось? А случилось то, что и должно было случиться —  закрылся отдел агитации и пропаганды при ЦК КПСС.