1 Велибор. Детство

               

                РОМАН

Великое несчастье для прямого сына Отечества, если он не знает нравов и обычаев своего народа. И крайний стыд, когда он, оказав пренебрежение к получению сего сведения, заимствует из единой суетности нравы и обычаи иностранные, которые де­лают его в глазах народа смешным и презрительным, а для ус­луг Отечества не только не способным, но и опасным.

                Граф Воронцов

* * *

Шестой век, время исхода для многих народов, именно в это время сербы, хорваты, болгары, венгры переселились на Балканы.
Не менее интересна судьба и наших братских славянских народов - русских, белорусов и украинцев, тогда еще венедов, антов и склавинов, имевших в ту далекую пору свою уникальную культуру, язык и обычаи. Еще не сформировались народы в привычном смыс­ле, не было русских, украинцев и белорусов, не существовало и хрис­тианства на славянской земле, но верили наши пращуры в богов сво­их и сами были, как боги, ибо делали историю древней Руси, прослав­ляя мучеников своих и героев. Вопреки укоренившемуся мнению о том, что славяне были полудикими племенами не состоятельно, мно­гое в христианстве было заимствовано у так называемых языческих культур, в том числе и у древних славян, это неоспоримо. Собственно значение слова «Языче» у древних и есть Народ. Вера наших дале­ких предков была солнечной, светлой наполненной вселенской гармо­нией, добром и справедливостью. Это от них в подарок мы впитали понятие добра, веры и чести. Достаточно сказать, что древнейший из языков - санскрит, зародившийся три с половиной тысячи лет тому, наиболее близок к русскому. У нынешних индийцев и славян была одна прародина и один язык - санскрит, который сильно повлиял на развитие европейской языковой культуры. Все мы - русские, индусы, иранцы, европейцы дети одной древней культуры и русская является одной из родоначальниц. И еще в переводе с санскрита на русский слово «Русь» происходит от «Росья», что значит - СВЕТЛАЯ, СВЯ­ТАЯ. Может быть, поэтому великий русский художник Борис Ольшанский сказал: «...С небес за нами пристально взирают наши великие предки. И неизбежен суд истории. Ибо будущее за ве­рой и правдой».
Глава 1

ДЕТСТВО

Их домы вихоръ разметал,
Их гробы скрыли плуги;
И пламень ржавчины сожрал Их шлемы и кольчуги:
Но дух отцов воскрес в сынах; Их поприще пред нами...
Мы там найдем их славный прах С их славными делами.

В.С Казаков. В. Жуковский

Над великой равниной, простиравшей свои владения от южных до Варяжских морей и далее от Харабатских1 хребтов до предгорий Каменного пояса2, неизменно встает земное светило. Под его все­побеждающими лучами, подобно зеленовато-бурому морю расплескалась целая вселенная - край бескрайних лесов и бо­лот, раздолье диких степей и чистых родниковых озер. Край лесной и звериный, нехоженый и неизведанный, малонаселенный и заповедный, по сути своей - первобытный. Распластав могучие крыла над равни­ной парит орел. Широкие крыла возносят горделивую птицу на голо­вокружительную высоту, но даже отсюда с огромной высоты, она спо­собна узреть желанную добычу: юркую огневку или робкую тетерку, стройную лесную козулю или жирного байбака, все они трепещут пе­ред мощью крылатого хищника. Кажется, ничто не может нарушить этот тысячелетний устой и тишину, и только необузданный бег дико­го тарпана, рев неустрашимого тура да голоса древних славян нару­шают покой этого первозданного мира. Подобно большой змее, отра­жая высь, плавно катит свои воды Борисфен3, и только встают на его пути каменистые пороги да мелкие скалистые острова. Течет река мимо темных лесов и крутых яров, мимо желтых степей и перелес­ков, мимо холмов и деревянных идолов, вливаясь, наконец, в Понт Эвксинский4 - славное морское раздолье. Много разных больших и малых народов проживало на этой древней земле, но собирательное имя одного из них - самого знатного и родовитого было Россини. Это были древние венеды, анты и склавины изначально имевшие свою культуру и нравы, своих мудрецов, Богов и героев.
Наш предок трудился меньше, чем современный человек, ибо достиг самого главного: лада, согласия с природой, умение жить на своей земле, беря с нее ровно столько сколько необходимо, не унич­тожая ее. И Природа щедро делилась с ним богатством: огромные стада травоядных, реки, полные рыбой, изобилие целебной зелени, грибов, ягод. В связи с необходимостью частого переезда имуще­ство для нашего предка было обузой, а посему, чтобы не тратить время на накопительство, он предпочитал обходиться самым не­обходимым для поддержания жизни и продолжения рода. Наши предки почитали Природу, восхищаясь ее совершенством и многообразием, где одинаково хорошо и человеку, и зверю, и растению. Древ­ние россы гордились своей родословной и считали себя детьми своих же Богов. Они могли долгими часами передвигаться на ло­шади, слившись с ней воедино, без особого труда из лука попада­ли в яблоко на расстоянии в двести шагов, один на один с одной рогатиной и ножом шли на медведя, не страшась при этом увечья и даже смерти. Из древних манускриптов и летописи до нашего вре­мени дошло, что не было на земле народа приветливее и добрее, чем россы. Эта неслыханно богатая земля, породившая гордый и силь­ный народ, наделила россичей особыми качествами - широтой мыш­ления и особой хваткой, крепостью духа, ясностью ума, щедростью и справедливостью. И вставало над его просторами древнее солнце славян - Ярило. Но застал час больших перемен и пошли славяне теснимые кочевниками с Восхода на Закат искать свою долю. Вре­мя больших переселений и потрясений, время горьких потерь, пора­жений и неожиданных приобретений...
«Из прежнего рода выжили семь братъев-богатырей, пере­битых на побоище с гуннами, каких ныне женщины не рожают. Семь братьев и послужили корнем для нынешних россичей».
На берегу затерянной Богом реки под названием Тетерев, там, где первобытный лес уступал место широкой песчаной отмели, сто­яло несколько челнов. Выдолбленные из цельного ствола большого дерева, челны, казалось, только что оставлены людьми, и действительно, следы на песке вели в сторону кряжистого холма с хорошо укрепленной крепостью-градом.
Град-слобода древних росичей находилась на крутом берегу реки, и была довольно примечательным местом: отсюда с кряжис­того холма открывался заманчивый вид на всю прилегающую окре­стность. В полуночном направлении, за изгибом реки и пойменным заливным лугом, нерушимо стоял вековой лес, на восходе и закате перелески, тогда как полуденная сторона представляла собой воль­ные степи, сплошь покрытые дикими травами и ковылем. Опоясан­ная снаружи сухим и глубоким рвом, хорошо укрепленная густым частоколом с едва заметными узкими бойницами слобода являла собой хорошо укрепленную крепость. За густым частоколом, плот - но прилегая друг к другу, стояло с десяток изб: хаты срублены из сосны, ели и лиственницы5, ладно сложены в сруб. Массивное брев­но, к которому крепилась кровля, было увенчано резным коньком либо черепом коня и неспроста, конь у древних славян считался священным животным связанный со светлыми Богами, а потому хранил человека от сил зла. На видном месте имелся деревянный колодезный сруб.
В центре слободы, возвышаясь на добрых сорок локтей, взмет­нулась сторожевая вышка с дозорным, взгляд дозорного устремлен вдаль. Это гордый полный достоинства человек с небольшой, но гус­той бородкой постриженными пшеничными волосами и медным об­ручем на голове. Он еще не успел превратиться в забитого крестья­нина средневековья, отбивающий поклоны во все стороны всему люду без исключения. Дозорный одет в порты из грубой ткани и длинную рубаху с разрезом у ворота, застегнутым на медную пуговицу, на во­роте обязательный оберег в виде вышивки из крестов, кружочков и рыбок: в случае смерти именно отсюда, из разреза, вылетала душа древнего росича. На ногах дозорного онучи, прикрепленные к стопе ремешками, он подпоясан ремнем из кожи дикого тура, с пряжкой и наконечником, как и положено, нож в ножнах, на ремне несколько мешочков называемых карманом, в них самое необходимое: кресала, отмычки, смола. Рядом лук с полным колчаном стрел и бычий рог; в случае тревоги дозорный первым должен оповестить слободу и за­жечь сигнальный костер; нескольких снопов соломы, поставленных на шестки, лежало тут же на площадке.
Рядом с вышкой колодезный сруб в пятьдесят локтей. На вытоптанной земле ни травинки, ни цветочка хотя вода рядом, а без нее, как известно, никак, - не помыться, ни кашу сварить, и запас на слу­чай засухи или осады всегда иметь надобно.
Приложив ладонь ко лбу, дозорный напряженно вглядывается в степь: не появятся ли лихие наездники на своих рыжих хорошо обу­ченных лошадках, не готовят ли подвох сия враждебная стая братьям-славянам? До ближайшей слободы верст десять, это не мало, прежде чем помощь единородных братьев подоспеет, свои не долж­ны маху дать. Вот и сейчас, три десятка ратников, обнажившись по пояс, без привычных секир и мечей устроили поединки на силу и лов­кость. В ход идут борцовские приемы и те, что применяются при лов­ле зверя, главное обезоружить соперника, не дать ему поднять голо - ву, почувствовав себя хозяином и победителем.
Сдав полуденную вахту другому дозорному, Горислав белкой, ух­ватившись крепкими мозолистыми руками за шест, ногами крест- накрест, скользнул на землю. Оказавшись внизу, Горислав столкнул­ся лбом ко лбу с воеводой.
  - Что видел, Горислав, рассказывай! - потребовал Ратимор, на­хмурив брови.
  - Видел небольшой отряд хазар, с полверсты отсюда. Погуляли степняки, поозорничали - охоту на зайца устроили. Да заяц больно проворный попался, так и не смогли хазары косого взять, запутал он их, словно бы сгинул в первом же овраге, а потом косой подался в соседний лесок, только его и видели. Остались хазары ни с чем. Ох, и задал бы я этим степнякам перцу, навек отвадился в роские зем­ли соваться!
Воевода оценивающе посмотрел на дозорного: «И то, правда, с таким схватится - себе в убыток: косая сажень в плечах, скуласт и тверд, как кремень, вынослив в бою и неуступчив в делах, такого ратника, как Горислав, еще поискать надо, за себя постоит и других в обиду не даст».
  - Ничего не видел больше Горислав?
  - Нет, батя, только этих.
  - Ладно, гляди у меня в оба!
Воеводе под пятьдесят, но он все также крепок, как и прежде. На темном, помеченном оспами и рубцами широком лице, округлыми светляками застыли упрямые росские глаза, обритая чуть поседев­шие борода и усы обрамляет широкий рот с крепкими зубами. Одет Ратимор в широкие холщовые штаны и рубаху, босой - дома и так можно. Перед тем как наведаться к дозорному, воевода наблюдал за двумя ратниками, устроившими рукопашный бой, оценивал со сторо­ны, а затем преподал урок, ловко уложив каждого на лопатки; воево­да остался недоволен - те хоть и смогли какое-то время продержать­ся, все-таки уступили.
Вот уже двадцать с лишним лет Ратимор держит слободу в напряжении, не позволяя ратникам расслабляться, а иначе нельзя - слишком хитер и коварен степняк, слишком много зависит от боевого сплочения и духа. Помимо сорока дюжих ратников, в слободе полто­ра десятка подростков двенадцати лет - самый подходящий возраст для учебы, направлены они сюда деревенскими князь-старшинами из соседних деревень: как известно, все россиян, без исключения должны уметь владеть оружием и лихо скакать на лошадях, быть стойкими и выносливыми воинами. Ну, а пока старшины родов со своим народом заняты хозяйственными делами, слободские без ос­татка посвящены ратному делу.

* * *
Заутренний свет в крошечном оконце затянутым бычьим пузы­рем, час, когда лешие и оборотни возвращаются в самые недра леса, а русалки со слизких камней и ветвей сползают в заводь, опускаясь в озерные глубины. Просыпается зеленый мир, а вместе с ним и мир человечий...
В двенадцати верстах от град-слободы, на небольшом откры­том месте, окруженном кольцом елово-лиственных деревьев при­ютилось селенье под названием Васильковое. Село состоит из пяти десятков бревенчатых срубов с подворьем и скотинкой. Избы се­лян, словно бы врыты в землю, кособоки и невысоки - стены в рост человека крыты на два ската снопами из камыша, при этом густо смазаны глиной, полы земляные, реже усланы деревянным насти­лом. В каждом доме печь - она всему голова, от нее тепло и сы­тость; рядом, между стеной и печью на высоте в одну сажень пола­ти, она же лежанка для сна, подле стены лавки для сидения или сна. На стене подле печи висят ложки, ступки и ухват, в шестке - чреве печи - горшки и миски. Здесь поселился роский люд, не обреме­ненный воинскими делами, им хватает своих забот. На все свое уменье и терпенье нужно. Женщины заняты приготовлением пищи, починкой одежды, сбором кореньев, ягод и лечебной травы, мужчины в свою очередь - рыбной ловлей, бортничеством и охотой. Ря­дом малые дети, позаимствовав у взрослых их привычки, рубятся на самодельных мечах, борются да скачут на палках, вообразив себя ратниками.
  - Берегись, Яруша, войной на тебя иду! - во все горло кричит белобрысый и курносый мальчуган, размахивая над головой дере­вянным мечом.
  - Ну, ты, Тиско, сам бойся! - ответствует Яруша. - Иду всей дружиной!
Яруше еще нет и восьми, а он, как заправский ратник одет в ста­рый кожаный шлем и дедовскую кольчугу, которая свисает почти до самых пят, тогда как его кровный братишка Тиско, смуглый и кругло­лицый одет в длинную рубаху с вышивкой на воротнике поверх которой латы из железных пластин.
  - Смотри, не устоишь! - отвечает Тиско.
  - Берегись! - И подростки, исчерпав словесный запас, скрещи­вают «боевое оружие» над головой, раздается треск надтреснувшей древесины и уже в следующий момент удальцы падают в траву, отбросив мечи в сторону борются на земле.
Завидев, как младшие тузят друг друга, вмешивается подросток постарше:
  - Эй, малявы, кто же вам такие мечи смастерил, надо бы из клена или ясеня, дуб тоже подойдет, а это ольха - самая мягкая и непрочная всем известно.
  - Уходи, Первуша, ты только мешаешь! - протестует Яруша.
  - Не мешай, - подхватывает Тиско. - Сами с усами!
  - Ну, как хотите, мне и без вас забот хватает.
  - Яруша! Тиско! Где вы там запропастились? - кличет мать и, завидев детей, бежит к ним со всех ног, чтобы разнять.

«Закон и вера могут изменяться, а род и язык никогда»
Досифей Обрадович, сербский просветитель
 
Архаичность древних россов не всегда была такой и об этом хо­рошо знали древние волхвы, обладающие стойкой генетической па­мятью, даром предвидения, умением воспринимать, хранить и транс­формировать все на расстоянии. Память о золотом веке древней Гиперборее - прародине всех народов, и в первую очередь славян все еще напоминала о себе полуразрушенными святилищами, чудом со­хранившимися древними остовами, крепостями, загадочными лаби­ринтами и стенами. В высоких широтах России, на берегах Северно­го ледовитого океана и поныне находят следы утраченной цивилиза­ции, времени, когда люди жили дружно, развивали различные ремес­ла, науку и культуру, жили в гармонии с природой, обладали мощным оружием и даже умели летать. Неподвластная людям стихия однаж­ды разрушила этот мир, обрушив на ее грады чудовищные волны и страшные грозы. Немногие из россов сохранили память о том вре­мени, и лишь беспокойные сны с чудодейственными видениями тре­вожили их воображение.
Вспоминая наших далеких предков нельзя не сказать несколько добрых слов в их память. Вот непреложные заветы их вековой мудрости:
«Те из людей, кто стремится в иной мир, не познав радости в своем земном мире, не развивших душу и дух cвой, не познав­ших мудрость Богов и предков своих - ожидает разочарование и темень великая. Ибо они не в состоянии увидеть красоты и величие нового мира, так как душа и дух их спят».
«Оберегайте и проявите заботу о родителях своих, во все дни и преклонные лета их, ибо дети ваши, глядя на вас, когда придет время, также будут относиться к вам».

* * *
На краю села подле зарослей ольховидной крушины, опираясь на палку, стоит седой старик с широким скуластым лицом, крупным, но не грубым носом и светлыми широко посаженными глазами, одет в длинную шерстяную рубаху до пят и онучи, озираясь по сторонам, на опушке леса ищет спрятавшего внука.
Велиборка! Откликнись, сорванец, где ты? Выходи сынок, не молчи.
Деду Есению недавно исполнилось шестьдесят семь - почтен­ный возраст для росича, да и выглядит он соответственно: голова седа, борода лопатой по грудь, широк в плечах, жилист, все тело в шрамах, но ясен свет усталых выцветших глаз и есть еще силушка в сухих и костлявых руках.
Не по возрасту мне с тобой сорванец в прятки играть. Выходи сынок, прошу тебя! - взмолился старый Есений.
Деда, я здесь! - неожиданно разносится звонкий голосок.
  - Ну, сорванец, ну Велиборка, я же тебе задам, - не злобно ворчит Есений: дед доволен, внук опять перехитрил, умело спрятав­шись среди пней и молодой поросли.   
  - Эх, видела бы сына покойни­ца мать Умила, порадовалась бы. Рано, ой рано, горемычная, оста­вила этот мир.
  - Ну что, деда, опять не сыскал! - потешается внук.
  - Не сыскал, внуче, не сыскал! - соглашается дед, глядя маль­чонку по русой голове.
На вид юнцу лет десять-одиннадцать, он худощав и строен, как стебель молодой лозы, русые, чуть завитые в локоны волосы легли густой шапкой, прикрыв часть лба и шею, на румяном вес­нушчатом лице искристыми родниками светятся большие смет­ливые глаза.
Есений заменил мальчику отца, когда тот, в неравном бою полу­чил увечье от хазарской сабли... Храбрый и неуязвимый прежде Ратиша - отец Велиборки, долго болел, пока не поправился, но при этом сильно хромал, часто жалуясь на боль в ноге. Не имея возможное - ти посвятить себя ратному делу, он все-таки нашел себе занятие по душе - изготовлял лемехи, топоры, ковал оружие, благо везде на Руси к этому времени появились одноразовые сыродувные печи, где мож­но было получить металл из руды. Помимо того, Ратиша вырезал деревянные ложки, свистульки да прочую хозяйственную утварь для работы и на потеху, чем и заслужил уважение односельчан. Храбрый и умелый ратич, а ныне мастеровой, так и не нашел замену своей дружине Умиле и жил бобылем.
  - Хороший из тебя ратник выйдет, Велиборка, есть, кому наш род защищать, - пророчествует Есений. - Вот подрастешь немного и покажешь себя во всей своей красе. Эти степняки-хазары совсем обнаглели, повадились в наши земли ходить и бесчинствовать. Ну, ничего, есть еще силушка у славных россов, - и старик, запрокинув голову в небо, словно бы узрев там нечто особенное, невидимое простому глазу, благодарно одними губами шепчет молитву...
  - Деда, а когда я на охоту с другими пойду?
  - Мал еще. Ты бы лучше сходил к тяте, помог ему по хозяй­ству, - наставляет дед.
Велиборка знает, что его сверстники - парни и девчата трудятся на покосе наравне с взрослыми, что все они, как единая дружная се­мья спят под открытым небом.
Хорошо деда, а можно я у тяти заночую?
Можно, оставайся, ты для него сейчас, как вторая рука.
Велиборка широко улыбается. Еще раньше, когда тятя был здо­ров, обучал сына многим премудростям: как управлять конем и стре­лять из лука, как плавать саженками и не дать себя в обиду; рас­сказывал много чудесных историй о былинных богатырях, о том, как в достославные времена росичи наголову разбили орды готов и угров. Ну а теперь, как и все мальчишки, Велиборка по примеру взрослых мечтает вырасти настоящим воином - умелым, сильным и ловким. Очень скоро его, как и тех сверстников, которые достигли 12 лет, заберут в отряд, чтобы учить ратному делу. О, это будут су­ровые будни, где подростки на протяжении нескольких лет должны держать серьезные испытания. А пока... пока игры и шалости, благо взрослые на все смотрят спокойно - всему свой час.
Велиборка застал тятю на дальнем лугу за работой, вместе с мужиками, бабами да подростками: те разбивали скошенную по росе траву, чтобы она лучше просушилась и уже к вечеру сгребали в валы. Короткая рукоять косы, имеющая округлый естественный выгиб под названием «горбуша», позволял косить на неровных кочковатых мес­тах и даже вокруг пней.
Передав тяте крынку с молоком и ломоть хлеба, Велиборка тут же включился в работу: - косьба и все, что с ней связано, дело не­сложное, но и здесь свое умение приложить надобно...
Солнце поднимается выше, становится жарко, и Велиборка пере­водит взгляд на таких же, как и он подростков. Те на подхвате у стар­ших: то воды подать, то точило принести, всюду поспевать надо. По­глядывая на отца, на его большие сильные руки, на умение все де­лать ладно, мальчик отмечает, что тятя вполне доволен им, а потому старается еще больше, получая бесценный опыт коллективного тру­да и незабываемые ощущения. После просушки, уже ближе к вечеру, косцы складывали траву в копны, затем шли к затону и купались вдо­воль. Воды затона, обрамленного высоким камышом и тростником с белоснежными кувшинками на спокойной глади, жужжанием насеко­мых и пеньем птиц словно бы убаюкивали, снимали дневное напря­жение и усталость.
Пока мужчины с подростками трудились в поле, бабы с девчата­ми успевали сварганить сытную кашу, сдобренную конопляным мас­лом, и вскипятить сбитень - особый напиток, приготовленный из це­лебных трав. Наминая кашу деревянной ложкой в прихлеб со сбит­нем и пирогом, молодежь - мальчишки и девчата переглядывались и шутили, здесь, на лугу все было как-то по-другому, весело и праз­днично. Около каждого, собранного из теса шалаша стояли козлы с котлом, но в шалашах только хранили припасы и прятались от дождя, ночевали же, под навесами. Девчата, как правило, одевались хорошо, тщательно после трудов расчесывали волосы, прихораши­вались, желая обратить на себя внимание, часто озорничали и пели песни.
На следующий день приходилось опять разбивать копны, разва­ливая их кругами, чтобы как следует просушить, а вечером снова сваливали в копны и целые стога. Работа была однообразной, но в радость - делали все гуртом, в охотку.
Погода в начале лета сохранялась устойчивой - теплой и сол­нечной, иногда перепадали небольшие дожди, но они только усилива­ли впечатление, на душе становилось как-то по-особому радостно и спокойно. После дождя небо окрашивалось в нежные голубоватые тона, белыми барашками над головой плавали невесомые кучерявые облака, приглушенные голоса и птичий пересвист навевал умиротво­рение и покой. Это было особое время, когда вместе на равных соби­рали землянику, играли в горелки или заводили песни, так молодежь приобщалась к коллективному труду.
Спустя неделю Велиборка вместе со всеми вернулся домой, в село Васильковое, долго и взахлеб рассказывал деду про то, как тру­дился на покосе, как тятя радовался его успехам, как здорово было ночевать под открытым небом и какие замечательные парубки и девчата окружали его.
 
* * *
Традиционные славянские, а точнее древнерусские языческие праздники были всегда связаны с природой, со всем тем, что окру­жало, они содержали в себе глубокую сакральную суть и значение. Многочисленные обряды, которые совершали наши предки-пращу­ры, были призваны обеспечить мирное сосуществование и лад с Ма­тушкой ПриРОДой, связь с нашими Родными славянскими Богами. Каждый такой праздник - это особливо обрядовое действо, приуро­ченное к конкретному божеству или событиям, происходящим в при­роде в разное время. Как правило, славянские праздники сопровож­дались веселыми и широкими народными гуляниями, песнями, хоро­водами и разнообразными гаданиями, молодежными посиделками и смотринами невест. На некоторых празднествах славяне рядились в шкуры диких зверей и маски, чтобы отпугнуть нечисть.

* * *
Как-то к вечеру, после того, как Велиборка успел, как следует набегаться с такими же, как он удальцами, дед Есений повел внука за селенье к небольшому лесному озеру. Пока шли лесной непримет­ной тропкой не раз подметили перепархивающих с дерева на дерево рябчиков, зеленых и пестрых дятлов, а однажды на глаза попался черный лесной петух - боровой тетерев. Преодолев с помощью шес­та небольшое болотце с разросшейся черной ольхой и тальником, миновали заросли можжевельника с редким кряжистым дубом и лишь затем, вышли к месту.
Когда-то здесь было село, - поведал дед. - С тех пор остались одни головешки - все спалил огонь небесный, один лишь идол сохра­нился, слегка обгорев от пламени, и народ, приняв это как знак свы­ше, переселился на другое место.
На грубом, сложенном из камней жертвеннике старик развел ко­стер. Развязав заплечный мешок, он вытащил лепешку с куском мяса.
  - Кушать будем, деда?
  - Потерпи, внучок, сейчас отдадим долг защитнику и покровите­лю рода нашего - Перуну, - и старик глазами указал на стоящего идола. - Здесь я когда-то присягал на верность роду нашему. Давно это было, однако все помню, словно вчера было.
Костер трещит, разгораясь на глазах, попавшая в костер ветка черемухи дымит, ест глаза, но зато и защита от насекомых, их сей­час пропасть в лесу. Велиборка трет глаза, машет руками, но старик вроде бы и не замечает, спокойно берет лепешку, кусок мяса и бро­сает в огонь. Языки пламени пожирают приношения и внук, загипно­тизированный игрой огня, широко раскрытыми глазами смотрит в сер­дцевину разгоревшегося пламени...
Над головой зелеными сводами простирается тысячелетний лес, бесконечное волнение деревьев заполоняет все пространство: дроб­ный перестук дятла, волшебная трель соловья и запоминающая ме­лодия зяблика, а затем и отрывистое теньканье синицы умолкает и слышно, как волна тугого воздуха проносится над головой по самым ее верхушкам. Торжественный, то нарастающий, то ослабевающий гул сливается в тревожную таинственную мелодию.
Постепенно Велиборка, возвращается из забытья.
Там, среди крупных валунов, поросших мхом и папоротником, я спрятал оружие, - откровенничает дед.
Внук с волнением слушает старика. Он хочет попросить пока­зать ему схрон, но тот предупреждает:
  - Не спеши, внучок, еще не пришло время, там, в расщелине под камнем, лежит меч, шлем и широкий пояс.
Рядом с селеньем, на поляне очищенной от кустарника и деревь­ев на округлой площадке с возведенным вокруг небольшим рвом и валом расположилось святилище с деревянными идолами. Выстро­ившись в ряд, они представляют собой мощный бастион защиты и веры древних славян. По центру утвердился головной Бог славян - Бог вселенной грозный Сварог. Из-под косматых бровей божества, подобно лучам, смотрят два прищуренных глаза. Длинные густые волосы переходят в вислые усы и бороду, крепкие жилистые руки сплелись на груди, ноги подобно тумбам вросли в землю. Рядом со Сварогом расположился его сын-громовержец и покровитель вои­нов - грозный Перун, далее божество солнца - Даждьбог, скотом повелевал Велес, а плодородием Макушь. Именно здесь, в святили­ще, устраивались ритуальные костры и приносились в жертву живот­ные и птицы. И как повествует летопись: «На священный холм соби­рался весь народ, и земля услаждалась кровью жертв; готовились загодя, специально закалывали животных, приносили богу живых бе­лых петухов, а потом кидали жребий: зарезать птицу или отпустить? Священный огонь неугасим, за ним постоянно смотрят жрецы, и горе тому, кто не углядит, позволит пламени угаснуть, - как врагу божества, ему грозила смерть».

  ОБЫЧАЙ РОЖДЕН САМОЙ ЖИЗНЬЮ, ОН СИЛЬНЕЕ ЗАКО­НА ИЗМЫШЛЕННОГО ВЛАДЫКАМИ ПЕРСОВ,   
  РИМЛЯН, ГО­ТОВ И ДРУГИХ НАРОДОВ.

...Дед Есений, отдавая долги языческому Богу и защитнику Сварогу, просит защитить внука от всевозможных бед. Встав пе­ред деревянным идолом на колени, и протянув к нему руки, произ­носит:
Семаргл-Сварожич! Велик Огнебожичь! Спали боль-хворо­бу, очисти утробу, у чада людины, у всякой тварины, у стара и мла­да . Ты - божья услада! Огнем очищая, мощь Души отворяя, спаси чадо Бога, да сгинет хвороба. Тебя прославляет, к тебе призыва­ем, ныне и присно от круга до круга. Тако бысть, тако еси, тако буди!..
Невидящими равнодушными глазами смотрит Семаргл-Сваро­жич на молящегося старика. Остолбенев от времени и вековой рас­при, вислоусый и бородатый идол не выражает ни одобрения, ни от­рицания, только вдруг, неожиданно раздается из-под земли глухой стон, и старик с удовлетворением замечает: видно предки услышали мою мольбу и откликнулись. Он снова воздает руки к тому, кто окаменев­шим идолом застыл посреди поляны, тихо шепчет слова мольбы и заклинания:
Отче наш, Перуне, Бозе-хранитель! Ты - Светлых сил Сварги всей управитель, даруй нам удачу, во Славе, без плачу! Укрой от об­мана, от тьмы и дурмана! От Чернобожьих пророков, от чужеземных оброков. Веди нас к созиданью, ароды наши к процветанью. Ныне и присно от круга до круга. Тако бысть, такое еси, тако буди.

* * *
В игры древних славян вкладывался глубокий смысл - это была одновременно и учеба, и труд и воспитание. Чтобы воспитать в уче- никах богатырский дух и волю приходилось немало потрудиться, вот и сейчас взрослые россичи, оставив неотложные дела, вместе с деть­ми играют в салки-догонялки.
Не догонишь, не догонишь! - заливисто кричит смугловатый подросток, по прозвищу Макуша, подвижный и ловкий, как молодой рысенок, а еще не по возрасту сообразительный.
  - Не успеешь и шагу сделать, как догоню! - кричит широко­плечий Еримир: ему ли, славному ратичу, уступить в игре с пострельцом?
Вот и этот, очередной раз, ему не удается поймать ловкого под­ростка, опередив Еримира на мгновение, тот успевает выскользнуть из сильных и цепких рук.
Опять промахнулся! - заливается подросток, и все хохочут: женщины, наблюдавшие за игрой со стороны, открыто насмехаются, а одна из них - бойкая и черноокая Агния с головной повязкой, белой холщовой рубашкой до самой земли, с подвесками на маленьких ушах и серебряными гривнами в виде бус на тонкой шее, кричит:
  - Эх ты, Еримир, как же тебе хазарина одолеть, коль ты с ребен­ком совладать не можешь.
  - Сейчас возьму!
И росич, словно разъяренный медведь, бросается к валуну, за которым прячется Макуша. Сделав ложное движение, Еримир, нако­нец, хватает подростка за руку, валит его с ног. - Ишь, прыткий ка­кой! От меня не уйдешь!
Еримир, словно подранка, бросает Макушу на плечо, придержи­вая рукой, несет на край поляны.
  - Так не честно, мне больно, отпусти! - сопротивляется Макуша.
  - Как бы, не занемог малый, больно ты его, Еримир, зажал в своих лапищах!   - Отпусти! - требует родовитая и стройная, словно молодое деревце, красавица Власта с длинной русой косой и дорогим ожерель­ем на полной груди, и Еримир уступает, освобождая юнца из «плена».
Иногда игры выносились за пределы слободы, на большую поля­ну, очищенную от леса и поросли, вовлекая народ из других градов. Это были настоящие игрища, где воины являли свое умение в едино­борствах, в рукопашной или на мечах, либо в умении овладеть строп­тивым конем. Очень часто подобные состязания заканчивались «умы­канием» чужих девчат из соседних слобод, с которыми, впрочем, за­ранее уговаривались; как водилось, односельчане похищенной девушки требовали откуп. Межродовые свадьбы, безусловно, способствова­ли сплочению.

 * * *
Многоцветное и песенное лето пошло на убыль, вместе с яблоч­ным и медовым спасом подули ветры ветрогоны, погнали пыль по белу свету, зарыдали по красному лету. Окончилась жатва, а за ней и сбор яблока, ягоды и других плодов. Отметили именины лешего - чествование лесного хозяина с принесением ему особливых треб. А иначе нельзя, не задобришь лесного духа, натворит бесчинства. Некоторые, дабы избежать худого, всю ночь дежурили возле стогов, сторожили гумна с кочергою в руках.
Макошино полетье наступило после обильных осенних дождей. Дни стояли словно бы хрустальные, вода сделалась необычайно си­ней, природа ворожила, отчего листва становилась багряной, оранже­вой, желтой либо золотой. Отметили день Сварога - небесного куз­неца и сразу задули холодные ветры, что принесли листобой и первые настоящие холода.
Проснувшись раньше обычного, Велиборка подивился особой ти­шине и свету, выглянув во двор, увидел, как белым пухом услана вся земля. Глянул на деревья - диво-дивное, земля и деревья сплошь покрылись хлопьями чистого снега, все торжественно и тихо, словно в храме.
Уже скоро мужчины засобирались в лес. Надо добыть зверя по первой пороше, будь то заяц-скоромча, векша6, огневка7 или робкая лесная козуля, не говоря про хозяев здешних лесов - круторогого тура и лохматого бэра.8 Первый зверь больше держится на опушках лесах либо в открытых местах, быки непомерно велики и опасны для любого - будь то человек или зверь, и пасут круторогие своих серо-­голубых коров да охраняют потомство от ворога. Медведь другое дело, живет в самой гуще леса среди поваленных деревьев и мшис­тых болот, пока не набьет свое брюхо сладкой ягодой, кореньями да мясом в берлогу не ляжет. Медведя не принято называть своим име- нем, ибо нельзя вслух употреблять имя того, кто станет жертвой, иначе горя не оберешься. Называли медведя по-разному, только лег­че от этого не становилось. Много людей загубил этот лютый лохма­тый зверь весом в двадцать, а подчас и в тридцать пудов: кого по­рвал, кого загрыз, а кого и вовсе сделал калекой на всю жизнь. Хоро­шим , верным оружием на медведя считались секиры и топоры, в ход шли большие ножи и рогатины, реже луки. Выследив зверя, шли к его норе или берлоге, брали с собой собак - так было надежнее и, побо­жившись именами известных Богов, шли в бой.
Этот раз охота была не менее драматичной, хоть и не встретили того, кого искали: сначала у мшистого болота, лишь слегка припоро­шенного снегом, где полным полно клюквы и брусники, напоролись на старого сохатого. Голенастый и сильный зверь с мощной короной ветвистых и широких рогов, величиной с рослого быка подгрызал кору у осин. Ранив зверя четырьмя стрелами в грудь и шею, тут же уло­жили его несколькими ударами копья в лопатку. В тот же день охотники набрели на семейство секачей, лакомивших грибами, замерши­ми лягушками, мышами и всякой всячиной, которой было полным полно под тонким слоем первого пушистого снега. Тут было сложнее, нежели с сохатым: охотники, поразив несколько подсвинков секирами и пиками, так и не смогли добыть матерого секача, который отделал­ся легким ранением. В следующий момент секач пошел напролом, сразу уложив двух собак, одну тяжело ранил, другую так напугал, что та надолго потеряла нюх, затем бросился, подобно тарану, на охотни­ков. Горящие злобой маленькие подслеповатые глазки, мощное мно­гопудовое клиновидное тело, острые клыки и бешеный напор матеро­го зверя сделали свое дело, и хотя Велимудр сумел ранить кабана секирой, не устоял от напора. Секач прошел посреди широко расстав­ленных ног охотника... Глубоко порезанная плоть брызнула струями алой крови, но храбрец успел нанести еще один удар, тяжело ранив кабана в область сердца. Воткнув лезвие ножа по рукоять, Велимудр и тогда не выпустил ножа из руки, продолжая удерживать его, дабы нанести зверю еще большую рану. Несколько охотников, подбежав­ших к пострадавшему, помогли добить зверя, тут же оказав раненому первую помощь. Велимудр еще долго болел, залечивая страшные раны, нанесенные опасным зверем.

                Продолжение: http://proza.ru/2020/05/29/723