О всесоюзных стройках коммунизма
Прижался к стене, напряг тело. За мной – очередь.
– Что он там?! Верёвку проглотил?
– О-у-у... О... алла-иншала... – слышится приглушённое: человек за дверью достойно несёт свои муки.
Оценив ситуацию, крайние поспешно покидают очередь, не предупреждая о возвращении. В окно видно как они оккупируют кусты вдоль забора.
– Выкинуть его... чего ждём? – в очереди закипает стадный психоз, смотрят на меня враждебно: первоочередник, а ничего не делает, погулять вышел...
– Я – в женский, – срывается кто-то с места. – Там две кабины, у меня льготы...
Пятнадцать минут... Терпение на исходе.
Но вот за дверью обрушивается водопад, щёлкает задвижка и, приседая на негнущуюся ногу, в приспущенных кальсонах, придерживая полы узорчатого халата, появляется старик. Сохраняя достоинство, и, как бы делясь радостью обретённой свободы, он прикладывает ладонь к сердцу: рахмат... рахмат...
Очередь, минуту назад готовая растерзать долгого сидельца, почтительно расступается.
...Прогуливаясь после вечернего чая в больничном саду, я набрёл на одиноко сидевшего на скамейке уже знакомого старика.
Жестом он пригласил меня присесть.
Минуты две молча улыбаемся друг другу. Можно бы и ограничить этим сердечность общения, но старик всё же заговаривает:
– Горный Бадахшан. Знаешь?
– Только слышал, – отвечаю, не скрывая огорчения.
– Нурек ГЭС! Знаешь?
– Да! Вся страна строила.
– Взрывник... – он небрежно похлопал изуродованное колено.
– А я – на самосвале. Саяно-Шушенская ГЭС. Слыхал?
– Саян-Шуша! Слыхал! – глаза его блеснули слезой, будто после долгой разлуки увидел крыши родного кишлака.
– Так от дома далеко... Зачем?
– Дом нет... Война, – старик печально умолк и отвернулся.
На следующий день снова встретил его – в окружении шумной толпы родственников. Я насчитал семнадцать человек: пожилые мужчины в костюмах, их жёны, дети, внуки.
Завидев меня, старик поднял руку:
– Саян-Шуша! Земляк!
Свидетельство о публикации №220052900996