1. Зима столетия

1.

                Когда мы встретимся совсем случайно
                Мой взгляд, быть может, Вам откроет тайну:
                Ваш милый облик много лет меня тревожит,
                Но не решаюсь я об этом Вам сказать.
               
         Она давно мне нравилась, но познакомились мы только в конце сентября на дискотеке в клубе имени Луначарского, называемого на студенческом жаргоне «Луной», где танцевали под «Распутина» и «На реках Вавилона» группы «Бони М.», а когда  диск-жокей предложил медленный танец, снова оказались  вместе, на этот раз тесно прижавшись друг к другу под сомнения композиции «Белые крылья» («Может быть, лебеди в зиму вернулись?»), хотя до зимы было ещё далеко, а на улице накрапывал тёплый дождь и бабье лето всё ещё только готовилось развесить в неподвижном воздухе  лёгкие, сотканные из солнца паутины.
             -   Спустимся  в  буфет, -  предложил   я,  с   замиранием   сердца   взяв   её  за   руку. -  Кстати,  меня  зовут  Гурам, я часто встречал тебя и на остановке у общежития, и в университете, но всё никак не решался подойти и заговорить.  Ты ведь живёшь в 4 «а»?
             -   Да, - растерянно проговорила она. - А почему... почему ты не решался подойти ко мне?
             -   Ты мне казалась холодной и неприступной красавицей, окружённой толпой поклонников.
         Я взял лимонад с кексом и мы сели за небольшой столик в углу буфета.
             -   Я - красавица? - удивилась она. - Ты,  наверно  шутишь,  Гурам, я  ведь тоже иногда  гляжусь  на  себя  в зеркало. По-моему, вокруг очень много девушек гораздо привлекательнее меня, да и поклонников никаких у меня нет - так, был один, но мы расстались: он,  в общем-то, никогда мне особо и не нравился.
             -   А я тебя нравлюсь? - разлив лимонад по гранёным стаканам, я  с любопытством взглянул на неё.
             -   Нравишься, - просто и без излишнего жеманства произнесла она, отпивая  глоток  «ситро». - Иначе  я  бы не танцевала с тобой весь вечер и не пришла бы в этот буфет. Кстати, если ты не знаешь, меня зовут Лена, - она улыбнулась, взглянула на свои туфельки и продолжала: - Я тебя тоже давно уже заприметила: ты ведь живёшь в 5 «а» в двухместной комнате с моим однокурсником Колей Яценко, учишься на филологическом факультете и иногда пьёшь пиво с друзьями в «Зелёной горке»?
             -   Откуда ты всё это знаешь? - изумился я. - Разве я мог предположить...
             -   Вот и я  тоже  не  могла  предположить, -  в  ней  снова  не  было  никакой  манерности  или  кокетства. - Странное получилось совпадение: я думала о тебе, а ты - обо мне.
             -   Странно, - от волнения  я  не  находил  нужных  слов и в поисках спасения ухватился за иронию, - странно  и  удивительно, что  нет  ни  любовного треугольника, ни сомнений ревности, ни утраченных иллюзий или, наконец, твоей показной холодности.
             -   У меня нет ни охоты, ни времени водить тебя за нос. Не смейся, но я выше всего этого, - она задумалась и в её тёмных глазах появилась печаль. - В  жизни ведь почти всегда происходит так: мужчина любит женщину, но женщина не любит мужчину, или же наоборот - женщина любит мужчину, а мужчина к ней равнодушен. У нас же с тобой  случай особенный и всё вышло очень просто: Гураму понравилась Лена, а Лене - Гурам. Не знаю, что произойдёт с нами в будущем, но сегодняшний день я запомню навсегда.
             -   Я тоже, - сказал я, снова беря её за руку. - Давай уйдём отсюда?

 2.               
               
                Опозданием мы наказаны
                Что слова любви прежде сказаны,
                Что совсем другим доверялись мы
                За полчаса до весны.

         Сколько я себя помню, я был влюблён, но, наверно,  трудно и почти невозможно любить одну и ту же женщину и в шестнадцать, и в шестьдесят шесть лет. Так вот и получилось, что, влюбившись впервые в тринадцатилетнем  возрасте, я очень скоро полюбил другую, третью, четвёртую... Конечно же, по-настоящему я никого не любил; может поэтому мне казалось естественным менять девушек с калейдоскопической быстротой и можно сколько угодно называть это распущенностью, развратом, нарушением библейских заповедей, но я ведь никого не принуждал и всё происходило по взаимному согласию? Все мои женщины были похожи одна на другую как поверхностностью взглядов, так и мимолётностью чувств, но Лена оказалась совершенно другой. Её не надо было ублажать, делая подарки, завоёвывать, часами простаивая у её подъезда, умолять, говоря о своей любви до гроба. Она от меня никогда ничего не требовала, а то, что я для неё делал, принимала с неизменной благодарностью. Мы любили друг друга в таких местах, только об упоминании которых «порядочная» женщина должна обязательно покраснеть и, - это уже по желанию, - разразиться гневной тирадой. Мы говорили друг другу такие вещи и знали друг о друге столько, сколько порой не знают о себе супруги, справляющие золотую свадьбу и уверенные в том, что и в жизни и в любви они добрались до самой сути. Однако Лена вовсе не была «женщиной лёгкого поведения», как бы это посчитали некоторые, для которых жизнь это раз и навсегда установленный кодекс незыблемых правил, просто она была, что называется, без комплексов, хотела и умела фантазировать и, наверно, как я понял, к сожалению, только впоследствии, всё же очень любила меня.    
             -   Ах,  вот,  значит,  ты  какой, - с  усмешкой  сказала  мне  Лена  тогда, в  том  буфете   клуба  имени Луначарского. - Я бы никогда не подумала, что у тебя такой негативный опыт в отношении женщин, ведь на меня ты смотришь наивными глазами четырнадцатилетнего мальчика.
             -   Может, я тебя полюбил?
             -   Это мы сейчас проверим. Пойдём, я тебе покажу то, чего  ты  никогда  не  видел, а  может,   никогда   и   не увидишь.
             -   Пойдём. У тебя такое таинственное лицо, что это даже становится интригующим...