***

      

     … Я, было, упустил о собаках… А они у меня–есть! Или – я у них. Неважно. Есть Марк, и есть Ксюша. Есть Ксюшины детки: это красавчик Рокки, стервочка Рада и подлиза Марта.
       Все они живут у меня в доме. То есть не в доме, а на участке. Даже не на участке, а в специальных вольерах. Но иногда, все же, и на участке, и в доме... В общем, – везде. И я с ними живу. И они со мною живут. И все мы живем, как одна семья.
      На ночь я выпускаю собак "побегать" и они это с удовольствием делают.
      Утром же, Марк, стучится ко мне первым –он скребет своей лапой дверь и требует к себе внимание.
      Марк скребется до тех пор, пока я не встану и не открою ему. Он очень упрямый и нахальный, этот Марк. Он всегда добивается своего и я, хочешь не хочешь, открываю ему и даю что-нибудь на язычок. Марк довольно чмокает и смотрит на меня "по-отечески."
– Вот видишь, – как бы говорит он, – я снова настоял «на своем», – и водит в поисках добавки носом...
     Потом прибегает Ксюша, а за ней и остальные. Они тоже водят носом, чувствуя, что пропустили что–то значительное и лезут своими мордами в карманы. Я отмахиваюсь от них как могу, и высыпаю из карманов последнее...
    Собаки расправляются с лакомством и тянутся ко мне вновь. Они хотят дотянуться до моего лица и лизнуть его. Это, видимо, доставляет им удовольствие, и я их понимаю.
    Я понимаю, что лизнуть мое лицо хотел бы каждый, видно, оно у меня такое, что не лизнуть его, кому бы то ни было, – невозможно, оно, что-то, видимо, источает, возможно, особую красоту, или особое обаяние, неважно что! Поэтому, каждый норовит лизнуть его, и собаки в том числе – не исключение.
    В таких случаях, я всегда прячу свое лицо от собак. Я всегда говорю при этом: ну-ну, успокойтесь же вы, и стараюсь больше свое лицо не показывать. Вернее, показывать, но не с той, хорошей, стороны, а совсем с другой, и собаки вскоре успокаиваются: им не приятно мое лицо с другой стороны, они испуганно переглядываются и убегают.
    И я вдогонку им выкрикиваю еще пару словечек. Собаки оглядываются и ускоряют свой бег.
    Я тотчас же меняю свое лицо – теперь оно у меня такое, как было раньше, и захожу в дом. Теперь можно и позавтракать.
    За завтраком я много думаю о своем лице, почему оно не дает никому покоя?  И собакам тоже. Почему мои собаки так любят его лизать? Почему они тянутся к нему и тянутся? Пусть, думаю, они тянутся к кому-нибудь другому. И я буду тогда более независим. И собаки будут тогда более независимы. Они будут как бы уже сами по себе. И я буду уже как бы сам по себе. Мы уже друг другу не будем ничем обязаны. Я, например, считаю, что им больше обязан кто-нибудь другой, чем я. Вот пусть они с ним и разбираются. И они с удовольствием это делают...
    Потом уже, я их ругаю: говорю, что они совсем не так разобрались, что надо сначала подумать: с кем разбираться, спросить...
    Но собаки есть собаки.
    Особенно, Ксюша, она только ухмыляется и отводит свои бельма в сторону, ей – что говори, что ни говори, она просто рождена для всяких разборок, для стрелок и прочее... Она у меня среди всех главная. И если перевести на наш, родной язык, то она в моей стае – пахан, а остальные– шестерки, что она скажет, то они и сделают. Она даже мутузит остальных, как самый настоящий пахан. Даже Марк, этот благородный кобель, во всем подчиняется ей. Не хочет иметь с ней дело, не говоря уже об остальных.
    Поэтому Ксюше на язычок я даю больше всех. Да и отношусь к ней более внимательно. Например, я пускаю ее чаще в дом, остальных не пускаю, даже позволяю иногда поваляться у себя в ногах, что я не делаю ни с Марком, ни с Рокки, ни с Мартой… Даже сейчас, когда я пишу эти строки, Ксюша лежит рядом и прикидывается спящей, но я-то знаю, что одним глазом она все равно смотрит на меня, не написал ли я чего лишнего, так ли отозвался о ее подопечных... в общем, она к о н т р о л и р у е т, потому что, она–  п а х а н.
И зная обычаи этой среды, я действительно стараюсь говорить меньше, а если и говорю, то не так, как хотелось бы, во весь голос, и Ксюшу это вполне устраивает.               
      И меня это тоже устраивает. И всех это устраивает. Потому что, разборки есть разборки. Эти Стрелки и Белки всем достаточно надоели. Этот лай, визг, когти веером, тоже всем достаточно надоели. И я думаю, что Ксюша, когда-нибудь все же образумится. И будет говорить со всеми не языком разборок, а нормальным, я бы даже сказал, человеческим языком. Придет на очередную стрелку и скажет:
– Ребята! Кончайте базар! Давайте, лучше поцелуемся. И обнимет всех. И расцелует всех. Ласково-ласково, как самая настоящая женщина:
– Люблю, – скажет, – я вас нечесаных... Очень!