Человек за бортом

               
    Я помню своё имя, фамилию, знаю, сколько мне лет и где родился, но почему-то это совсем ничего не определяет. То, что предшествует во времени теперешней моей жизни, кажется мне бесконечно далёким. Я словно вспоминаю чью-то чужую жизнь, которая кончилась несколько десятков лет назад. И воспоминания эти приходят внезапно. Когда вдруг слышу давно забытую мелодию или чувствую запах моря , память  включается быстро и беспощадно. Так случилось и в этот раз.

     Страна отмечала день подводника, в телевизионной программе зазвучала песня:
                «… На пирсе тихом в час ночной
                Тебе известно лишь одной,
                когда усталая подлодка
                из глубины идёт домой».

 В памяти всплывает тёмный корпус подводной лодки с бортовым номером 137. На посту  - командир, вахтенный офицер и два сигнальщика. Вспоминаю ситуацию: сорвало кормовой сигнальный буй. Штормит, и буй относит всё дальше и дальше. Виден только трос с ртутным отливом, удерживающий этот буй, и питающий сигнальную лампу кабель. Швартуясь у пирса, подлодка медленно забирает вправо, и корма мягко жмётся к брустверу. Рулевые-сигнальщики, один из них Василий Култышев, спрыгивают                на пирс. Старпом, заняв своим телом половину рубочного пространства, подаёт команды:
           - Култышев! Что ноги таскаешь, как беременная баба, подтягивай трап! Ну точно – баба!

      Я  снова ощущаю волну его враждебности, направленную  на всех нас, молодых подводников, проходивших срочную службу на Тихоокеанском флоте.
А особенно неприязненно он относился к Култышеву. Да и партячейка и комитет комсомола подводной лодки своим отношением словно медленно  выталкивали Василия за борт. Чего стоила одна фраза замполита: «Култышев – позор экипажа, его тяжёлый крест!»

      У замполита Старцева мягкие манеры, которые на первый взгляд, производили приятное впечатление, но вот глаза как-то настораживали. Их особенность – отсутствие ресниц – придавала взгляду двойственность . Он казался добрым и жестоким одновременно.

        Василий Култышев – рулевой-сигнальщик, специалист первого класса, старослужащий (годок) -  волею того же замполита на третьем году службы разжалован  из старшины первой статьи в рядовые матросы. Сибиряк, надёжный в дружбе, щедрый и великодушный. Он любил поговорку : «Каждая птица должна знать свою высоту полёта и держаться её».

     На фоне Василия душевное убожество замполита было настолько очевидным, что со стороны становилось как-то неловко за партийца.

      День рождения Василия выпал именно на то время, когда в походе экипаж отрабатывал торпедные атаки в дневное и ночное время. Поступили так, как принято у подводников: команды сигнальщиков, торпедистов, электриков, а также  акустики и радиометристы передали свои походные пятьдесят граммов в пользу именинника. Вышло две бутылки вина «Рислинг». Кок, Юрий Соколовский, предупредил: «Ребята, доза лошадиная, Васька может пасть с копыт!»

     После ужина Култышева искали по всем отсекам. Был – и вдруг пропал! А по закону подлости, именно в это время именинник вдруг понадобился замполиту.

     Нашли потерю возле «провизионки», в четвёртом отсеке. Уснул герой, что называется, ушёл в отключку. Рядом улики: открытая по-морскому банка сгущённого молока с двумя отверстиями,  надкусанная галета и две пустые бутылки из-под «Рислинга».


      На рисунке в «Боевом листке» на себя Василий ,конечно, похож не был, но текст, подкорректированный Старцевым, был пресыщен обвинительными эпитетами : «поправший доверие товарищей», «плюнул в лицо коллективу», «опорочил звание старшины» .

       - Ну что, Култышев, сдал замполиту тест на алкоголь? – похлопал Василия по плечу кок. – А я говорил, не пей, старшина, простым матросиком станешь.
        На другой день начались у Култышева неприятности: десять суток гауптвахты по возвращении на базу и лишение звания старшины первой статьи. За неполные четыре года службы Василий, в общей сложности,  почти полгода проходил без ремня. При нахождении на гауптвахте у «приговорённого» отбирают эту принадлежность в первую очередь. И всё это произошло не без участия Старцева .
                ***
Ноябрь 1963 года. Камчатка, посёлок Рыбачий.
В один из дней на базе в нашей огромной матросской столовой появился броский кусок кумача с призывом: «Товарищ матрос! Помни: каждый сэкономленный тобою кусок хлеба достанется твоим родителям!» Тогда в стране случился продовольственный кризис. Нас, военных, не обижали, а вот в письмах матросам родители сообщали о введении карточек на хлеб.

       На одном из политзанятий, а их стали проводить уже два раза в неделю, Василий спросил у замполита:
       - Кто же автор текста этого транспаранта в столовой?
Вопрос оказался для Старцева отравленной стрелой, нацеленной в его самолюбие. Ответ не заставил себя долго ждать:
       - Ну как же! Именно от тебя я так рад это услышать! Неважно, кто автор. Было бы в стране меньше таких, как ты, смотришь, и дела бы шли лучше!
         Мы все опустили глаза: чувствовалось, что что-то назревало.

        - А я думаю, меньше вас, таких «присух» было, призывов бы не понадобилось!
               
       - Рядовой Култышев! Как вы разговариваете с капитаном второго ранга?!
         Василий перед дембелем отсидел на гауптвахте ещё десять суток – по Уставу больше замполит дать не мог.
                ***
          Горизонт покрывался тёмными зловещими тучами. Они росли и росли, охватывая всё большее пространство. Море словно кипело. Громадные волны шумно и яростно нагоняли друг друга, сталкивались, рассыпались в своих верхушках. Рёв бушующей воды сливался с рёвом дьявольского ветра. Подводную лодку дёргало и стремительно качало. Она уходила глубоко в воду то кормой, то носом и отряхивалась на подъёме от густой пены, как огромный кит.  Прозвучала команда : «В отсеках готовиться к погружению!»
В ушах стоял характерный гул бурунов, часто перекатывающихся через палубу, грозя смыть того, кто на ней появится.
 
       Каким образом рядом с вахтенным матросом оказался лейтенант Раздобудько – осталось загадкой.
       - Товарищ  лейтенант, шкертом прихватитесь к лееру!
Но молодого самолюбивого офицера тешили первые месяцы командирства. Он отрицал любые советы и потому пропустил мимо ушей замечание вахтенного.
       - Учить меня будешь, салага! – только и успел произнести Раздобудько. Набежавшая огромная волна объяла его молодое тело и приняла как родного.
               
          - Человек за бортом!  - пронеслось над палубой, и голос сигнальщика тут же заглушил налетевший порыв ветра. Находящиеся рядом с рубкой оцепенели, всматриваясь в следующую, ещё более страшную набегавшую волну.

           К чести Култышева, он очень редко терялся. Неожиданности, какими бы они ни были, никогда не повергали его в состояние растерянности, а напротив заставляли собраться в секунду и принять решение. Василий, отцепивший защёлку шкерта от леера, бросился в пугающую до ужаса пучину. На секунду над водой появилась  его  голова,  и её  тут  же  накрыло волной. В следующем просвете между волнами уже появились двое: прилагая неимоверные усилия, руки Култышева направили к борту обессилевшего офицера , и в мгновение, когда волна отхлынула,  он вытолкнул  лейтенанта, которого тут же подхватили несколько рук и вытащили на палубу. Подошедшая огромная волна захватила Василия и с силой ударила о борт. Больше Култышева никогда никто не видел. Многочасовые поиски не дали результата. Мой друг навсегда остался для меня человеком за бортом.

       Утром, проснувшись в чужом отсеке на месте Василия, я вдруг почувствовал, что настоящее потеряло смысл. То, что меня окружало и к чему я так привык, весь мир людей и вещей, в котором обычно проходила моя жизнь – всё показалось мне изменившимся , как лес после дождя.
Я знал уже наперёд: как бы ни сложилась моя жизнь, ничто не спасёт меня от тягостного сожаления. Это никогда не исчезнет, поглощённое временем, расстоянием, другими впечатлениями. Ослепительная сила этого воспоминания
займёт в моём существовании слишком большое душевное пространство.
 
       Мне вдруг стало особенно неприятна встреча с замполитом, со всем этим железным и человеческим хламом, который пытался сделать из нас  рабов без души и совести. Но не вышло! Как бы ни превращали  Култышева в тунеядца и отступника  - не сломили его!  Никто – ни отличники боевой и политической  подготовки, ни старшины и офицеры – не бросились спасать утопающего. Из восемнадцати человек, находившихся на палубе,только разжалованный в рядовые старшина Култышев добровольно оказался в центре беды. До высоты его полёта не смог подняться никто из нас.

        Шторм продолжался почти сутки. Продолжать поиски было бессмысленно. Тем не  менее из штаба флота была получена радиограмма : « Подтвердите точные координаты. Утром на поиски будут направлены пограничные катера и вертолёт». Когда вступают в силу категорические  утверждения, единственное, в чём можно быть уверенным – это в их несостоятельности.
                ***
         Через месяц замполита, начальника боевой части и офицера, которого спас от смерти ценой собственной жизни Култышев, направили служить на Северный флот. Командир Старцев  вздохнул с облегчением – ничто больше не напомнит ему о неудобном старшине. И не было необходимости сообщать родным Култышева по стандартной форме : «Погиб при исполнении служебного долга» . Василий Култышев был круглым сиротой.
    



 

 



               
       -