Странная молитва

 Под барабанную дробь Кокошко вместе со знаменоносцем пересекала актовый зал. Несмотря на строгое, даже суровое выражение лица, она, того не ведая, в данный момент времени дискредитировала комсомол. Красная атласная лента с желтыми буквами ВЛКСМ, наподобие орденской, целиком поддерживала тяжелую, уже нешкольную грудь. Даже ушла под нее. Надо же так – развеселить весь зал. Неловкость за Кокошко отбивала желание идти в комсомол.

 Но были и более весомые причины – особо не брали. Первыми припасть к этой почетной чаше, подобно знатным гостям на пиру, полагалось отличникам, потом тем, кто званием пониже – твердым хорошистам, и далее низким чинам и дальним родственникам. Я не чувствовала себя обиженной гостьей, которой чего-то недодали. Я была симулянткой, которая ищет причины, чтобы отказаться от невкусной еды. Две тройки (по алгебре и геометрии) избавляли меня от безупречной репутации, позволяя долго и благополучно жить беззаботной жизнью: ходить на концерты заезжих звезд, киносеансы, гулять с подругой во дворе, вместо того, чтобы готовить политинформацию.

 Казалось, Степашка, наша руководительница, чувствовала вольнодумные настроения некоторой части класса, и старалась вернуть нас в загон, как пастух разбредающихся овец. Я не знаю, зачем мать двух детей, жена и хороший специалист по физике так рьяно поддерживала идеологическую белиберду. Но у нее имелось много проповедей на всякие случаи жизни, которые вываливались на наши головы. После Пасхи нас ждал длинный  монолог на тему религии и анализ личности Христа (прости, Господи!). Фантастический фильм Дзеффирелли “Иисус из Назарета”, который мы смотрели по кабельному много часов без отрыва, и потом пребывали под впечатлением несколько дней, получил “рецензию” Степашки.
- Интересно снято, и красивый актер, даже можно поверить в эту сказку, и решить, что бог существует. Хотя мы отлично знаем, что его нет, и не было.
 
Ибо не ведала раба божья Степашка, что творит. “17.Силу Твою Ты показываешь не верующим всемогуществу Твоему, и в не признающих Тебя обличаешь дерзость; 18 но, обладая силою, Ты судишь снисходительно и управляешь нами с великою милостью, ибо могущество Твое всегда в Твоей воле. (Книга премудрости Соломона)”.
 
Если мы устраивали классный час, посвященный современной музыке, после прослушивания пластинок и записей с заключительным словом выступала она. Подытоживая, что Надежда Чепрага, София Ротару, Валерий Леонтьев в сто раз мощнее и круче Томаса Андерса с Дитером Боленом, “Скорпионз” и прочих. Но я спинным мозгом чувствовала, двойственность ее натуры. То, что преподносилось нам с горячим убеждением, вовсе не выполнялось ею самой. Так, после музыкального классного часа Степашка попросила меня остаться, как Мюллер Штирлица. Глаза ее хитро блестели.

- Я возьму послушать эту пластинку,- она указывала на поруганного только что Томаса Андерса. - Оставищ ее мне, понимаищ?
-Да, одолжу.
-Нет. Ты понимаищ, понимаищ?

В том, как она обычно произносила слова с щипящими, чувствовалось что-то змеиное, неискреннее: знаищ, хочищ, возражаищ. Многозначительный настойчивый взгляд говорил сейчас о конфискации имущества.

 Я чувствовала, что предаю обожаемый “Модерн токинг”, оставляя черненького Томаса и беленького Дитера наедине со Степашкой. Сердце сжималось от злости и огорчения: я их слушала по десять раз на дню. И не смогла отстоять.

 Пластинка доставалась с большим трудом – малый тираж. Мы перехватили ее с дедом в универмаге на Плеханова. Дети Степашки тоже интересовались современной музыкой, но временем на поиски она не располагала.

 Через два дня в открытую дверь лаборатории по физике я увидела широкую летнюю сумку. Из нее выглядывала пластинка. Степашка еще не успела унести ее домой. Ребята, сейчас я вас спасу! С сильно бьющимся от волнения сердцем я выкрала собственную пластинку.

 Ложь и безответственность, как недостойные будущих комсомольцев, клеймились ею с большим жаром. Пропуская уборку, ярмарку или даже траурное мероприятие, стоило ждать долгого разбора. Но внимательно наблюдая, я заметила, что обязаловка существовала только для одних, и послабление для других.

 …В школьном пустом коридоре, у подоконника она ругает меня за пропущенные похороны: у одноклассника Артема умер отец. Присутствие на панихиде, по ее словам, не считается, этого недостаточно. Я знаю, что двое других одноклассников отпросились у нее без всяких последствий в гости и на свадьбу в район. И улыбаюсь ее лицемерию.
- Почему ты улыбаищся? Какая наглость!
- Потому что.
У меня было право на эту улыбку. Я старалась держать ее изо всех сил перед этой глупой, беспощадной взрослой. Возможно, я лучше, чем кто-либо понимала моего одноклассника: тоже рано потеряла отца.

 К концу школы мы с двумя подругами все-таки вступили в эту фальшивую организацию – ВЛКСМ. По настоянию родителей. “Надо, надо, на все смотрят при поступлении в институт”. Пришли к секретарю школьной комсомольской организации Манане Отаровне, компанейской и душевной. На комсомол она смотрела сквозь призму своей молодости, красоты и женственности – без фанатизма.

 - Девчонки, я не буду вас мучить вопросами из устава, - сказала Манана Отаровна. – Раз вам так нужно – вы приняты. Ээ, отметьте, как следует: пойдите в Лагидзе. Главное что? Чтобы мы, если где-нибудь встретимся, помнили друг о друге хорошее, и могли обняться.
- Мананочка Отаровна, какая вы душка!

Мы потом больше не встретились. Она разбилась в автомобильной катастрофе, на пятом месяце беременности. Мананочка Отаровна.

 Но пока что я, Мака и Ана идем на площадь Ленина (ныне Свободы). Заказываем в Лагидзе ачму и сливки с шоколадом, и много, безудержно смеемся – как нам легко удалось проскочить в комсомол.

 Двери Квашветской церкви открыты, Ана тянет нас внутрь:
-Пойдем?
 Крестимся, ступаем на прохладный пол, оказываемся в темном, тихом пространстве. Из кармана Макиной куртки виден красный устав. Пожалуй, это была странная молитва.
- Господи,- говорит Ана, - спасибо, что ты помог нам без мучений вступить в комсомол.

 Наш Бог оказался гораздо терпимее к ВЛКСМ, чем последний к всевышнему.

 Мы внесли первый взнос – 2 копейки. В следующий раз я пришла на Исани в начале октября (интересно, что теперь в этом здании за метро? Не забыть – узнать). Лика, моя подруга, нехотя плелась за мной на третий этаж. “Зачем тебе это вообще?”. Я постучала в окошко для взносов. В нем появилась женщина с пилочкой для ногтей:

- Комсомола больше нет.
- Как?!
- Швило, вот так. Самоликвидация.
- И когда?
- Неделя уже.

Мы с ней говорили словно об общем знакомом, который страдал хроническими заболеваниями, и не выдержал еще одного инсульта. Известие о смерти принесло мне облегчение, радость и чувство свободы. Мы не верили в эту религию, и она перестала существовать, исчезла.
- Пойдем, помянем, - со смехом сказала Лика.
 
Швило – детка в пер. с груз.