Вова

Вова был крайне сентиментальным и одновременно диким холериком. Хотя сейчас, будучи уже взрослой барышней и квалифицированным психологом, я начинаю думать, что это был не темперамент. А периоды мании.

Вова - фонтан жизнелюбия, когда горит. И депрессивнее Золя, когда угасает. У него было дохера популярной в то время косметики «Мэри Кэй» и он все время клеил каких-то полуголых, вырезанных из журналов, мужиков на зеркало. Пользоваться его кремами мне, впрочем, нравилось.
Как-то я сказала, мол, тебе нужно было родиться женщиной! А он посмотрел на меня как на ребенка и терпеливо объяснил: "Нет. Я не хотел бы быть женщиной. Я хочу быть в теле мужчины и любить мужчин!" Я как Сократ поняла, что нихуя не понимаю и больше никогда не задевала эту тему
По вечерам мы сидели все вместе. Люся шила Вове костюмы для танцев. Люся всегда была занята делом. Иначе плакала. Я рассказала, как в детском саду случайно порвала одному хулигану книжку стихов и меня заставили ее клеить желтым вонючим клеем.
А Вова сказал:
- Книжечка стихов Пушкина!
- Э-э-э... Да.
- С рыбкой на обложке!
- Ну да, да!
- Я тот хулиган.
И тут я вспомнила того вечно всех дразнящего Вовку, круглогодично в одном и том же клетчатом костюмчике, который не спал в сон-час и жрал свои козявки.
А сейчас полулежит расслаблено в джинсах, холеный чертяка. "Ну ничего себе ты педиком вырос! " - искренне удивилась я. Мы заржали. Нам было смешно и грустно от того что в детстве все мечтали стать балеринами и космонавтами, а теперь вот очистки от огурцов подъедаем.
Математик уходил охранять ночью школу, потому что науку в этой стране делает поколение дворников и сторожей. Тогда Вова возвращался из своего клуба не один. Утром выпроваживал пассию и страдал на кухне. Он ненавидел себя за то, что делает, но не мог перестать.
Насколько мне известно, Вова больше не танцует.