Война, которую я проиграл

(ОЛША, Семинар 1, Тема выбора)

Каждый из нас ведет незримую, глубоко личную войну со свихнувшимся временем. Вкусив дурмана мнимых свобод и гонимое страхом своей конечности, оно несется галопом, сминая судьбы и круша добродетели. Тисками меркантильной морали, время стремится выжать из нас человеческий сок. Понуждает нас быть эгоистами, самовлюбленными рвачами, и увлекает в бездумную гонку за успехом. Кто-то выдерживает натиск и достойно принимает бой. Я же его проиграл. И я помню, как это случилось.

С раннего детства я проявлял интерес к звездам: завороженно читал древнегреческие мифы, мечтал о телескопе, и рисовал луноходы как умел. И я благодарен родителям за то, что интерес мой вовремя разглядели, записав любознательного своего третьеклассника в кружок астрономии "Плеяды" при Дворце школьников. Название символично – так именуется звездное скопление в Тельце, в котором рождаются молодые и горячие голубые звезды. Шесть лет, проведенных в этой замечательной колыбели, навсегда изменили меня. Обогатили духовно, укрепили интеллектуально и подготовили ко вступлению в такую непростую, и куда более прозаичную взрослую жизнь. Заслуга эта, в первую очередь, нашего замечательного преподавателя – Веры Ивановны Загайновой.

Как сейчас помню первый урок и знакомство с ней. Мне, мальчишке из горного поселка, все эти городские ребята с их непонятной речью и манерами, казались какими-то инопланетянами. Я был сконфужен, и хотел было попросить маму забрать меня домой, к войнушкам, блиндажам на деревьях, картошке в золе и другим понятным вещам, еще до начала урока. Но стоило Вере Ивановне заговорить о том, как устроен небосвод, каким образом открывались греками и арабами первые светила, где искать Полярную, и как работает бурлящий котел Солнца – как я забыл обо всех тревогах, и с головой погрузился в новый мир. В мир астрономии. Вера Ивановна говорила с нами чутко и доверчиво, с присущим ей умилительным говором – буква "р" ей давалась с трудом. Она хлопотала с нами как с родными, личным примером давая понять, каким человеком стоило бы стать в жизни. Она ночами перепечатывала наши каракули на старой заедающей «Ятрани» (эдакий советский ундервуд), чтобы мы могли выступить наутро в с докладом в малом зале самой настоящей Академии наук. Вера Ивановна и поныне педагог. Ее кружковцы, теперь уже канадского происхождения, занимают призовые места на олимпиадах по всему миру. Она сменила место жительства на более комфортное, окружение – на более благодарное, но не изменила своему призванию. В своем поединке со временем, она одержала тихую, но значительную победу. Без бравады и транспарантов.

Другим маяком, осветившим фарватеры наших взрослеющих душ, стал героический образ ее мужа и соратника, первого казахстанского воздухоплавателя Виктора Загайнова. Он погиб на ее глазах, в самый разгар международных соревнований на воздушных шарах. Его баллон был пробит гондолой неосмотрительного соседа. При падении он сделал все возможное для спасения находившейся в корзине дочери друга, взяв ее на руки и приняв весь удар на себя. А мог ведь сделать иначе. Крикнуть скованной ужасом девчушке  – следуй, мол, за мной, – и влезть за отпущенные две минуты выше по стропам, укутаться в оплетку вспоротого шара, как некогда сделали герои Жюля Верна. Мог поступить иначе и виновник аварии, обеспечив абордаж крюком багра и смягчив тем самым падение обоих корзин. Но багор был использован им для отцепки от скукожившегося внизу нежданного балласта. Эта трагедия вошла в современную историю авиации как образец силы духа и мужественности. То был выбор шекспировского масштаба, принятый в считанные мгновения. Выбор человека, выигравшего свою войну со временем посмертно.

Время – пока еще доброе к нам, вменяемое и неспешное, – набирало ход, и уже в средних классах кружковские шалости сменились осознанием серьезности нашего дела, поиском своего научного призвания. Мне досталась тематика Солнца. К тому времени, у меня уже был свой домашний телескоп, и я засел за так называемую "службу солнца". День за днем, на протяжении трех лет, я исправно делал зарисовки солнечных пятен, проецируемых на бумажный экран. Каждый месяц я сводил в журнал полученные данные и подсчитывал число Вольфа, характеризующее солнечную активность. Раз в год, я докладывал результаты своих работ на юношеском симпозиуме, в торжественной обстановке большого зала Академки, неизменно получая дипломы высшей степени. Параллельно я поступил в заочную Одесскую астрономическую школу. Решая задания по почте, мне удалось достойно представить наш кружок и себя. Вплоть до того, что замаячила реальная перспектива уехать учиться туда по гранту.

И кто знает, может, не за горами была уже самая настоящая научная карьера, но тут нагрянули трудные послеперестроечные времена. Взбесившееся время показало вдруг свой звериный оскал. Всеобщий упадок начал ощущаться во всем – в настроении людей, в унизительном дефиците и галопирующей инфляции. В культуре, и уж тем более науке –  стране  попросту стало не до нее. Моим простым, без «жилки» родителям, было непросто сводить концы с концами. Пришлось впервые всерьез задуматься о дальнейшем пути. И я совершил непростительное предательство – пошел на поводу престижа и перевелся в "школу предпринимателей" с экономическим уклоном, тем самым определив свой выбор. С маленькой такой буковки «в».

Мне запомнился один красноречивый момент, который ознаменовал для меня этот мысленный рубикон, эту постыдную капитуляцию. Дело шло к выпускному вечеру, а средств на костюм в нашей семье попросту не оказалось. Было дано объявление в газету о продаже ненужного более телескопа. Покупателями оказалась компания кавказской национальности, возлегавшая в обнимку с кальяном у бассейна во дворе диковинного в ту пору «коттеджа». Им, хмельным, и невдомёк было, что изображение окна некоей Оксаны из дома напротив, в телескопе-рефлекторе системы Ньютона выглядело перевёрнутым. Глава компании новоявленных наблюдателей с одобрением извлек толстенную пачку купюр из поясной сумочки, неторопливо отсчитал положенную сумму, и разлил по новой из румяной пузатенькой бутылки. О, это был виртуозный жест вполне уже видимой, густо волосатой "руки Адама Смита". Задорный первый такт армии дирижеров какофонии свобод, заполонившей вскоре страну моих отцов и дедов. Это был безжалостный zeitgeist 90-х во всей своей красе.

Вступив на путь гуманитария, я быстро освоился в новых для меня, по большей части иллюзорных понятиях. Неплохо закончил школу для будущих предпринимателей, поступил на престижный казгушный экономфак, пробился в заветный «казмунайгаз», и вскоре совсем утратил связь со звездным своим прошлым. Но имена светил, контуры созвездий, образы туманностей и галактик по сей день всплывают в моей голове сами собой при виде ночного неба. Я постыдно опускаю взгляд и гоню их прочь – они напоминают мне о том, как я проиграл свою войну со временем.