Ид

Вывалившаяся из театра разнородная масса людей растекалась по улице по всем направлениям; таксомоторы сигналили в плотном заторе, стремясь к своим пассажирам. Ночной воздух пропах большим городом: из соседнего кафе доносился звон посуды, и сидевшие на тротуаре посетители разглядывали толпу сквозь преломления света в винных бокалах. Вскоре от толпы отделился молодой человек в темно-сером пальто, начищенных до блеска ботинках и стильным клетчатым кашне на шее. Лучшая его одежда. Опустив руки в карманы, он миновал кафе, не глядя на открытую дверь и не замечая манящих ароматов изысканной еды. Необходимость экономить деньги заставила его отправиться до дома пешком. Чтобы срезать путь, в конце квартала он свернул с запруженного суетливыми автомобилями проспекта и, прижимаясь к стенам домов, осторожно зашагал по тихим переулкам. Время было позднее, ночь накрыла город темной портьерой, пряча небесные светила за плотным слоем облаков для другого, более удачного случая.
В голове молодого музыковеда продолжали под бой литавр греметь арии из опер, и самая эмоциональная, кульминационная часть постановки снова и снова прокручивалась в его сознании насыщенным и сверхэмоциональным сопрано. Он бы принялся напевать затейливый мотив этот, если бы не страх перед вероятными обитателями мрачных переулков. Опера отгрохотала пронзительно: три часа действа пролетели единым мигом страсти, и публика разразилась аплодисментами, и крики «Браво!» доносились и с графской ложи, и из партера, и с галерки, где он просидел все представление с биноклем перед глазами. Он старался хлопать громче всех, отбив ладони до красноты, когда певцы выстроились перед опущенным занавесом прощаться со слушателями. Совершенство, истинное совершенство! Великолепие декораций, мимика и актерские таланты, их мощные голоса, багряные пучки прожекторов, освещающие сцену и подчеркивающие кровожадное настроение третьего акта; музыка, громоподобная, стройная, мощная: все компоненты пьесы, объединившись, вскружили юноше голову. А какая тончайшая, возвышенная увертюра, какой гобой и альт! Сочные эпитеты бурлили и бесперебойно циркулировали в его мозгу. Он получил несравненное блаженство! Сжимая ладони, он с удовольствием нащупывал в кармане несколько сэкономленных на ужине шуршащих купюр. Вот на что действительно стоит тратиться! На оперу, на искусство, ведь оно приносит яркое наслаждение и заполняет душу экстазом восторга; ты следуешь безукоризненному вкусу и тем самым духовно равняешься с благородными господами из партера. Всё остальное по сравнению с подлинными сокровищами искусства низко и недостойно, глупо, а плотские утехи – грязное и животное занятие.
Молодой поклонник оперы все еще предавался восторгу, пока не выбрался за пределы центра города, и теперь его путь пролегал через бедняцкие кварталы; грустные окна и обветшалые двери провожали его темными глазницами; скопившийся на краях тротуаров мусор смердел, многие фонари погасли, подбитые камнями. Вот где следует быть начеку: в любом углу поджидают хулиганы, набрасывающиеся на одиноко бредущих интеллигентов. Бедные люди. Нищие духом. Не имеют ни малейшего представления об эстетике, не ведают духовного наслаждения, они думают, что искусство – это пустой звук. Ему искренне жаль. Скоро он вырвется из этого злосчастного района и переместится ближе к центру. Ему жаль их. Жаль.
 Под одним из горящих в полуночи фонарей стояла шлюха, совсем ещё молоденькая, лет семнадцати. Всех её подруг уже растащили по койкам, а её почему-то не взяли. Бедный падший ангел! Надо пройти поскорее мимо, он не мог без сочувствия глядеть на таких людей. Одинокая женская фигурка замерла в ожидании, а на другой стороне улицы, в чёрной тени, невидимый постороннему взгляду, стоял и курил сигарету за сигаретой ее сутенер, и тоже ждал. Скорее – мимо.
Но в тот момент, когда молодой человек в добротном своем пальто собирался проскользнуть мимо проститутки, она вдруг перегородила ему путь и дерзко распахнула свой длинный плащ, и он с изумлением окаменел, пораженный видом ее красивого нагого тела, юного и еще свежего: высокая небольшая грудь, круглившаяся упругими полушариями, соблазнительный изгиб бёдер, втянутый живот, мохнатый треугольник у его основания. Она гипнотизировала его наглым и требовательным взглядом иссиня-черных глаз.
– Эй, паренёк, куда торопишься? Не желаешь познакомиться с девушкой?
Он все ещё пытался идти дальше, но она подобралась совсем близко к молодому человеку и, обняв его за плечи, кинула на него еще один гипнотизирующий взгляд больших глаз, не отпуская, а потом жарко поцеловал его в губы. От нее разило портвейном, но от напомаженных алых губ все равно было трудно оторваться. Лучи фонаря переливались на ее сальных прядях.
– Постой, не спеши. Куда ты идёшь? – горячо шептала она. – Я подарю тебе блаженство, доверься мне. Доверься, - ее пальцы гладили его шею и перебирали волосы на затылке. - Я буду лучшим подарком этой ночи.
- Эээ… А сколько это стоит? Дорого, наверное?
На несколько мгновений он застыл в нерешительности, и собрался было уйти восвояси, испуганно глядя на проститутку. Но она уже заставила его вытащить последние скомканные бумажки, помахала ими в черную тень, оставила деньги под фонарем, и, ведя юношу под руку, уже взбиралась с ним вверх по лестнице в открытую дверь подъезда ветхого здания напротив, и тот безвольно следовал за девушкой в плаще.
Когда дверь за ними закрылась, сутенер вышел из тени, пересёк улицу и остановился под фонарем, где только что караулила девка. Задумчиво посмотрев вслед удалившейся паре, он уронил в лужу окурок, поднял купюры и побрел прочь.