Грибная история

Утренний лучик, пробившийся-таки сквозь неплотно задернутые шторы, подкрался к Любаше, вспыхнул золотом в приоткрывшихся карих глазах и виновато убрался из комнаты.

Любаша улыбается: «Эка, вспомнил хозяйку, разбудить решил. Мог бы и задержаться, чай, выходной сегодня». Сама же, натянув на посапывающего мужа сбившееся одеяло, начинает быстро одеваться.

Заглянув в комнату к сыну, она с мгновение любуется на подрастающее своё создание и, прикрыв дверь, привычно направляется к кухне.

Любаша – птичка ранняя. Иных до полудня не раскачать на дела, а ей утренняя работа по дому не в тягость, горы своротить может. Мелькают проворные ноги во дворе и на огороде, руки ловко и споро хлопочут, придумывая затейливое угощение ради воскресного дня.

Затопленная Любашей печь, тут же приветливо загудела, затрещала и будто заворочалась нагревающими боками. По дому медленно пополз ароматный запах высушенных грибов.

Любаша, с удовлетворением взглянув на растянувшиеся над печкой грибные нити, решает: «Высохли грибочки, снимать пора», и, приготовив полотняный мешочек, начинает аккуратно разбирать гирлянды.

Укладывает Любаша грибы и вдруг, в который уже раз за последнее время, мимолетное, но странно волнующее воспоминание заставляет её присесть к окну и с застенчиво-потаённой улыбкой унестись взглядом куда-то вдаль.

Кошка, пригревшаяся на коврике у печки, проснулась и смотрит, будто недоумевая: «Что с тобой, хозяйка?».

А Любаша будто обмякла вся, блаженная улыбка растеклась по лицу, разгладив еле заметные морщинки у глаз, и вот она, задумавшаяся, уже не у себя в кухне, а далеко-далеко от города, в темном сыром лесу…

… Неделю назад соседка забежала и привычной скороговоркой затараторила: «Собирайся, Любаша, бери корзину побольше, нынче грибов в лесу видимо-невидимо». А разглядев сомнение на Любашином лице, добавила: «Завтра, с утра пораньше, Ванюха мой мужиков на дальние делянки везёт, бригады меняют, нам с тобой в машине местечко найдётся, а к вечеру дома с грибами будем».

Следующее раннее утро застало Любашу в пути. Она вместе с соседкой и бригадой мужиков, заполнивших до отказа большую, крытую брезентом машину, мерно раскачивалась и подпрыгивала на ухабистой, разбитой лесовозами лесной дороге.

Кто-то тихо, в ладонь, покуривал, кто-то дожёвывал утренний бутерброд, соседка легонько посапывала, прислонясь к Любашиному плечу и не замечая дорожной тряски.

Любаша, в предвкушении грибного богатства, не спала, она мысленно сортировала ещё не найденные и не собранные грибы для сушки, жарки и маринадов, сожалела о том, что прихваченная тара может быть маловата, ругала себя за не запасённое лишнее ведёрко, вдруг ягода попадётся.

Взглянув на подпрыгивающую в ногах большую корзину и отогнав ненужные мысли, она, тихонько потягивая затёкшие от неудобного сидения ноги и поглядывая на мелькавший сквозь щели брезента утренний хмурый лес, принялась с нетерпением ждать конца путешествия.

«Приехали! Выгружаемся!» - просигналил Ванюха укачанным пассажирам, которые, потирая ладонями заспанные лица, начали дружно и весело вываливаться из машины.

«Девки, не тушуйтесь! В лесу народу полно. Если блудить начнёте, аукайте, да и я вам сигналить буду», - напутствовал водитель женщин.

Любаша, подхватив корзину и махнув рукой замешкавшейся у машины соседке, заторопилась. «Авось, без грибов не останусь», - прикидывала она, углубляясь в лес.

Грибы не заставили долго себя искать, сами будто выскакивали из-под деревьев, то и дело попадаясь Любаше на глаза. Она, беспрестанно кланяясь им, аккуратно срезала ножки, удивлялась и умилялась одновременно: «Чистые! Крепенькие! Ладненькие! Да не меня ли вы ждёте, не для меня ли вы выросли?».

Вскоре корзина наполнилась до краев, и Любаша, удрученно вздохнув, решила, что пора продвигаться к машине. Ванюха, исправно посылавший время от времени в лес автомобильные сигналы, определил направление обратного пути. Любаша, передохнув на сухом пригорке и подхватив драгоценную ношу, двинулась вперед.

Выбравшись из леса на дорогу, которую надо было перейти, чтобы добраться до делянок, Любаша растерянно остановилась у её края. Непролазная грязь, ухабы и ямы, наполненные мутной жижей, сделали дорогу непроходимой. Любаша запаниковала: «В грязь шагну – увязну, ввек не выберусь, в обход пойду – грибы растеряю да растрясу. Эх, жалко добро бросать, да делать-то что?»

Внезапно обострённый Любашин слух выхватил из лесной тишины хруст веток под тяжёлыми шагами. В кустах замелькала и вынырнула прямо на неё человеческая фигура, оказавшаяся высоким плечистым мужчиной в рабочей одежде.

Любаша открыла было рот, чтобы попросить о помощи, но в тот же миг была легко подхвачена сильными мужскими руками вместе с её тяжеленной корзиной. Не успев испугаться, она инстинктивно ухватилась свободной рукой за крепкие плечи нежданного спасителя. Боясь взглянуть в лицо, маячившее прямо перед ней, она подняла глаза выше и удивилась тому, что небо, голубевшее меж рваными облаками, стало намного ближе, и сама она, будто облачко, лёгкое и невесомое, безмятежно плывёт неведомо куда, нисколечко о том не тревожась.

Эх, плыть бы да плыть через непролазную грязь сомлевшей Любаше в надёжных и крепких объятиях, но внезапно мужчина остановился, бережно и аккуратно поставив живую ношу на противоположный край дороги и, скупо улыбнувшись уголком жёстких губ, стал быстро углубляться в лес.

Любаша, опустив корзину на землю, продолжала молча высматривать в кустах мелькающую широкую спину спасителя.

«Даже «Спасибо!» не сказала», - вздохнула она, вновь из лёгкого облачка обратившаяся в обычную земную женщину. Оглянувшись на оставленное сзади и с таким успехом преодоленное препятствие, Любаша подхватила грибы и заторопилась к машине.

Весь обратный путь проскочил мимо её сознания. Любаша, рассеянно кивая трещавшей без умолку соседке, сидела, прикрыв глаза, и мучительно пыталась вспомнить лицо мужчины. Лицо не вспоминалось, зато ладони отчётливо ощущали мягкость мужской рубашки и твёрдость плеч, упрятанных в неё…

… Промелькнула неделя. Укладывает Любаша в полотняный мешочек ароматные, высушенные на тёплой печке грибы, воркует над ними, а в памяти вновь всплывают сильные мужские руки.

Ах, эти руки! Они так остро чувствуются на теле и видятся настолько чётко и ясно, что Любаша бессильно замирает, поражаясь своей, так неуёмно расшалившейся фантазии.