кукла

Впервые за пределами школы английского я увидел ее возле пекарни на улице Рекамье. Солнце пекло нещадно, воздух был настолько сухой, что об него можно было вытирать мокрую посуду, и я не мог дождаться, когда наконец попаду домой и приму душ. На моей футболке появилось огромное пятно в районе груди, и выглядел я просто ужасно. Как известно, закон подлости работает с ювелирной точностью именно когда мы выглядим максимально позорно, поэтому я смотрел на нее и проклинал всех отвечающих за погоду богов. На ней был голубой сарафан в белый горошек, молочного цвета босоножки и такая же повязка на волосах, которая с трудом сдерживала копну огненно-рыжих волос. В руке у девушки был телефон, от которого тянулся провод наушников мятного цвета.
Я наблюдаю, как из пекарни выходит парень, придерживает ей дверь и улыбается. Она снимает наушники и улыбается в ответ. Господи, у нее божественная улыбка. Во мне вспыхивает желание зайти за ней следом и как-то начать разговор, но я вспоминаю про свой внешний вид и сразу же отбрасываю эту мысль. Хотя понимаю, что шанса пообщаться в неформальной обстановке у нас может уже и не быть.
Я знаком с ней вот уже как два месяца и две с половиной недели. Судьба распорядилась так, что из множества парижских школ с курсами по английскому языку мы выбрали одну и ту же, да еще и попали вместе в группу. Я потерял голову еще на первом занятии, когда на протяжении полутора часов не мог оторвать взгляд от худенькой девушки с самыми рыжими волосами, которые я когда-либо видел в своей жизни. У нее была очень угловатая фигура, вытянутое лицо и длинные пальцы с очень острой формой ногтей, которые она всегда красила исключительно прозрачным лаком. Я видел в ней идеальную картинку, эталон девичей красоты. Безупречную куклу.
Когда я смотрел на нее, то не мог поверить, что она - человеческое создание. Я видел в ней самую удачную попытку создания эталонного представителя населения планеты Земля, словно ее мастерски вывели с ювелирной точностью в лаборатории для показа межгалактическим расам с целью похвастаться совершенным созданием родом из Солнечной системы. Она была молчалива, редко проявляла какие-либо эмоции, но отрицательные – вообще никогда. Либо улыбалась, либо просто была красивой. Даже когда она рассказывала о гибели родителей и жизни с бабушкой, то лишь приподнимала уголки губ при упоминании об этой женщине. Каждый вечер перед сном я размышлял о том, как она ведет себя дома. Бывает ли опечалена или счастлива, когда находится рядом с теми, кого любит.
Я же возле нее терялся и хотел спрятаться, словно ребенок при виде не знакомых ему друзей родителей. Те дни, когда у нас были занятия, в моем календаре были отмечены красным, напоминая мне о ее волосах. Я был не просто влюблен – я бы назвал зависимостью те муки, через которые ежедневно проходил, словно сквозь полымя. Я не курил и не имел пристрастия к алкоголю – вся моя тяга к чему-либо выражалась в чувствах к ней. Я мечтал, чтобы она хоть раз посмотрела на меня хоть на долю так же восхищенно, как я смотрел на нее всегда. В том числе и сейчас, когда я непроизвольно заглянул в широкое окно благоухающей пекарни. Удивительно было встретить ее здесь, подумал я, ведь она живет в четырех остановках метро от моего дома. Я остановился напротив стеклянной двери, выругался про себя насчет ужасного вида, и зашел внутрь. Ледяной воздух от кондиционера буквально вдохнул в меня желание жить дальше, и тогда я наконец смог поближе рассмотреть ее. Девушка оживленно беседовала с продавцом, потом засмеялась и протянула три купюры. Сдачи не взяла, а в руках у нее оказалось два тяжелых на вид пакета. «Чего так много можно было набрать в кондитерской?», стало интересно мне, но тут она заметила меня.

- Здравствуй, Марсель. – Ее тихий голосок, похожий на трели никем не виданных птиц, эхом раздался в моей голове. Она стояла напротив меня, а я напротив нее, и мы загораживали узкий проход для новых покупателей.

- Давай выйдем. – Я развернулся и направился к выходу. Открыл дверь, и она словно выпорхнула из здания. А затем засмеялась.

- А ты ничего покупать не будешь? – Ее смех, боже. Я не мог сдержать улыбку, и, вероятно, выглядел просто по-идиотски. Но она говорила со мной, и весь Париж смотрел на нас, а я на нее, а она на меня.

- Да нет, я… я как-то, ну, не планировал… я вот домой шел, так жарко, блин… Вернее, давай я помогу тебе донести? – Ну вот, наконец хоть что-то адекватное, Марсель.

- Спасибо. – Она отдает мне один из пакетов, что побольше, а второй оставляет себе.

- А что у тебя, гости, наверное, да? Столько разных сладостей… - Я стараюсь незаметно проверить свое пятно на футболке, которое, очевидно, никуда не испарилось.

- Там не разное. Только зефир. – Ее тон такой спокойный, что я начинаю чувствовать себя ребенком, которого добрая няня пытается усмирить. В глаза мне бросается наша разница в росте: она ниже меня сантиметров на двадцать минимум, и кажется такой хрупкой, словно вот-вот разобьется если до нее дотронуться. – Я устраиваю чаепитие для своей новой подруги, а она очень любит зефир. Белый.

Я усиленно перебираю фразы, которые сейчас было бы уместно сказать. Блеснуть чувством юмора? «А что со старой случилось?» - боже, Марсель, какой ты идиот. Не вздумай даже.

- Чаепитие звучит романтично. Ты на метро сейчас? – Я был бы счастлив проводить ее до дома, но если у нее планы, я буду ей только мешаться, а возможно она постесняется отказать мне в предложении проехаться с ней до ее квартиры, а, может…

- Присоединяйся. Она будет не против.

Такого поворота событий я уж точно не ожидал, и на несколько секунд теряю дар речи. Мой внешний вид по-прежнему не дает мне покоя, но намного сильнее я хочу получше узнать ее. Стоило бы хоть ради приличия засомневаться в правильности решения пойти в гости к девушке, которую ты совсем не знаешь, но я, видимо, неприличный.

- Точно? Может, спросим у нее, а то неудобно получится…

- Она будет не против. – Фраза звучит настолько настойчиво, что отказаться я уже просто не вижу возможности.

В метро мы едем практически молча. Каждый раз, когда мы встречались взглядами, она мне слегка улыбалась. Я не чувствовал неловкости из-за молчания, и я видел, что ей тоже комфортно. Хотя сложно сказать – это же она. Ее фарфоровое личико вблизи было еще более восхитительно, чем я его себе представлял когда думал о том, как целую ее. Хотя я не разрешал себе о таком думать слишком часто – это было для меня сакрально и поэтому запретно, что ли.

Четыре станции, на пятой выйти – я все запомнил правильно. Мы снова оказываемся под палящим солнцем, но скоро сворачиваем в тихий спальный район и выбираем идти по теневой стороне улицы. От мысли, что через считанные минуты я окажусь у нее дома, все мое нутро замирает. Бабочки в животе – так ведь говорят девочки? Как бы там ни было, эти бабочки машут крыльями чересчур яростно.

Она останавливается возле невзрачной двери молочного цвета. В руке у нее непонятно откуда оказывается длинный ключ, и она впускает меня первым в длинный темный коридор.   После яркого парижского солнца моим глазам требуется некоторое время, чтобы начать видеть хоть что-то в мрачном помещении. Она не разувается, идет по коридору и, развернувшись, в ожидании смотрит на меня. Я отмечаю про себя, как громко девушка идет, потому что других звуков в квартире попросту нет. Меня пробирает скользкое ощущение, что я нахожусь в подвале, и на меня вот-вот должна вылететь летучая мышь и непременно запутаться у меня в волосах. Я слегка дергаю головой, чтобы отогнать неприятные мысли в столько волнующий момент, и следую за ней.

- Твоя бабушка дома? – Шепчу я, чтобы никто кроме нее мой вопрос не услышал, хотя прекрасно понимаю, что в квартире мы одни.

- Нет. Ее нет. Она сегодня будет поздно. – На кухне она распускает волосы и слегка потряхивает ими, чтобы выпрямить «уставшие» локоны под собственным весом. Кладет пакет на стол, я следую ее примеру. – Я сейчас буду греть воду на чай, а ты достань три штучки зефира и сложи вон в ту глубокую мисочку. – Тонким указательным пальчиком она указывает мне на подоконник, и я с опаской беру винтажную миску с пугающе тонкими стенками. Ее низ и волнистая каемка были темно-зеленого цвета, а на по бокам изображены полевые цветы - зеленые, желтые и розовые. Внутри я замечаю железные щипцы дли сладостей и сахара кубиками.

- А когда придет твоя подруга? – Спрашиваю я, пока выполняю указания.

- Она уже здесь. – Стоя сзади меня, девушка произносит эти слова так, словно говорит что-то тривиальное. Я поворачиваюсь и ловлю на себе ее пристальный взгляд. От ее улыбки мне резко становится противно холодно. – Адель любит, когда все идеально.

С этими словами девушка возвращается к сервировке чайных принадлежностей на зеленом подносе. Я оглядываюсь в поисках (чего? кого?). Стены в кухне зеленые, ровно как и большая часть посуды, которую я успел заметить. Узор на белоснежной скатерти повторяет узор на миске с зефиром, а еще я вижу такой же на чашках и, непосредственно, чайнике, который в эту секунду она ставит на поднос. Словно не замечая меня, она берет его двумя руками и выходит из кухни обратно в коридор. Помедлив, я неуверенно следую за ней.

- Зефир. – Не оборачиваясь, произносит она, и мне приходится вернуться и взять миску. Я чувствую, как замерз за то время, что мы были здесь, хотя звука кондиционера или вентилятора, разумеется, не было и в помине.
Я следую за ней в еще более темную комнату, но свет она не включает. Ставит поднос на низкий, скорее детский столик посреди комнаты и подходит ко мне. Она секунду смотрит мне в глаза, затем берет за руку (боже, да она ледяная!) и ведет к плотно задвинутым шторам. Девушка становится спиной к окну, которого пока не видно за фиолетовыми шторами, и я тону в ее зеленых глазах, которые разглядывают мое лицо так близко, как я никогда и не мечтал.

Она улыбается. Облизывается. Шепчет:

- Открой их. – Пауза. – Шторы.

Я неуверенно поднимаю руки и завожу их ей за голову. Медлю, нервно сглатываю. Она смеется. Резким движением я дергаю ткань в разные стороны. Я морщусь в ожидании резкого света, но светлее в комнате не становится. Она хихикает и отходит немного в сторону, давая мне рассмотреть подоконник.

На нем сидит девочка. Лицо и руки куклы ослепительно белые, все остальное скрыто под бардовым платьем с белыми оборками. Волосы у игрушки пепельного цвета и вьются. Алые губы под цвет платья, стеклянные и темно-зеленые глаза. Как у нее. И взгляд – нет, это был не неживой взгляд – он был мертвым.

- Адель, познакомься, это Марсель. – Она наклоняется к кукле, словно к маленькому ребенку. Поворачивает голову ко мне, и у меня к горлу моментально подкатывает тошнота. – Марсель. Будь вежлив с моей лучшей подругой. Ей нравятся только послушные мальчики. Белые и пушистые, как зефирки. – И тут она заливается таким пронзительным смехом, что я забываю, как дышать. Не отрывая взгляд от бездвижной куклы, я слушаю, как она переходит на писк, а потом резко затихает. – Чай же сейчас остынет, а он не должен остывать, правда, Адель?

Она подходит к столику и начинает медленно наливать напиток в три чашки. И тут я замечаю, что Адель уже не смотрит в никуда. Она смотрит прямо на меня. Ее маленькие алые губки на секунду разъединяются, и я только успеваю прочитать по ним «беги», как меня дергают за руку. Она прыгает мне на шею и держит в объятиях, а я от ужаса не могу пошевелиться. Я пытаюсь снова посмотреть на куклу, но в этот момент дверь закрывается сама по себе, и я понимаю, что оказался в ловушке.

- Марсель, останься с нами. Нам с Адель не хватало именно тебя. – Она шепчет мне прямо на ухо.

- Отпусти меня! – Я совершаю попытки вырваться, но меня держат очень крепко. В конце концов у меня получается отбросить от себя девушку, она отлетает к этажерке с книгами и потирает затылок.

«Она издевается надо мной», слышу я. «Над всеми нами». Я быстро осматриваю комнату и замечаю в углу полку с десятком разных фарфоровых красавиц, одна идеальнее другой.

Она смотрит на меня. Смеется.

- Ты никуда не денешься от меня. – Самый леденящий душу звук, который я слышал в своей жизни, это ее смех. Он же был последним. Спустя несколько дней моим родителям заявили, что я официально пропал без вести, а еще через несколько на пороге они обнаружили коробку белого зефира.

20.05.2020