Совоокие. Часть четвертая

ГЛАВА ПЕРВАЯ
Уже на протяжении нескольких лет Аньоло жил в низком и облупившемся домишке с небольшим яблоневым садом у самой городской стены. Этот дом принадлежал двум женщинам, Нучче и Барбаре. Они, всегда неразлучные, ходили парой или одна – хвостом за другой. Барбара - приземистая, широкая, развязная и горластая с громким надтреснутым контральто, хотя, возможно, правильнее было бы сказать – басом. Вокруг лица – выбившиеся из прически крупные черные кудри. Ее подруга была маленького роста, стройной. Правильное треугольное лицо – будто заледенелое. Свои каштановые волосы она укладывала гладко и аккуратно. Обе эти женщины считали себя ведьмами, поклонялись демонам и были бы рады продать свои души – только покупателей всё не находилось. Барбара чем-то напоминала Аньоло приютских воспитателей. В присутствии ведьм Аньоло казалось, что он скукоживается, сжимается и становится величиной с кулачок. Это одновременно унижало его и успокаивало. Но в душе Аньоло возвышался и смеялся над обеими: у него были настоящие способности к магии, а у них – нет. Кроме того, Аньоло всегда зарабатывал – черными ли делами, честным ли трудом – больше, чем они. Аньоло соблюдал уговор с Койраном, но не мешал своим подругам заниматься тем, чем они занимались. Эти люди жили в соответствии с представлениями, целиком вышедшими из-под перьев их злейших врагов. В тесной спальне трое ложились на одну широкую кровать.  Прежде двое из трех в разных сочетаниях ублажали друг дружку, а третий с удовольствием наблюдал. Случалось, что на этой кровати собиралось и больше трех человек. Аньоло по-прежнему спал с двумя ведьмами, но теперь, к несчастью для него, в прямом смысле и очень крепко. Болезнь сделала его бессильным, и ему уже ничего не помогало.

ГЛАВА ВТОРАЯ
Барбара со свечой в руке в полумраке спустилась по лестнице. Негромкий дробный стук повторился. Ведьма открыла, и в дом торопливо вошла женщина в поношенной шерстяной накидке. Тени и свет от язычка пламени ползали по ее лицу – трудно было сказать, что оно выражало – и худому телу с большим животом. Женщина протянула ведьме монеты и что-то произнесла. Тогда стало заметно, что у нее тряслись руки и зуб на зуб не попадал. За стенами дома сыпал мелкий колючий снег, и по улицам, змеясь, носилась поземка.
- Идем, - протрубила Барбара.
Женщина пошла вслед за ведьмой в комнатенку с единственной голой кроватью и столом. Барбара вооружилась вязальной спицей.

Через некоторое время женщина ушла, медленно-медленно ступая, сгибаясь и нашаривая себе опору. Несчастной не стало через два дня. Она родила близнецов, мальчика и девочку. Оба красных, сморщенных крошечных младенца появились на свет живыми. Нучча, пришедшая посмотреть, что происходит, с шутками приоткрыла окно и положила детей на подоконник. Они чуть слышно, хрипло плакали. Ведьмы вышли из комнаты, оставив дверь приоткрытой. Вернулся Аньоло с корзиной снеди в охапке. В одной руке ему уже было не унести эту корзину. Нучча рассказала о рождении близнецов.
- Месяцев семь. Уже можно жир взять для мази, - сказала Барбара.
- Маловато, - возразила Нучча.
- Покажите, - сказал Аньоло.

Мальчик лежал неподвижно и беззвучно, девочка продолжала тихо плакать.
- Надо же, - весело сказала Нучча, – еще живая. Ты почему не умираешь? – задорно обратилась она к девочке. – Бери пример с брата. Он уже умер.
Нучча блеснула Аньоло глазами и улыбнулась, а он в ответ дёрнул углами рта. Аньоло сел за стол перед внушительной дымящейся миской с пресной мясной похлебкой. На него веяло холодом, и где-то рядом слышалось тихое жалобное хныканье.
«Что такое? – Аньоло опустил руку с ложкой. – Я же не могу это слышать через стену». Аньоло подошел к окну, провел рукой у рамы.
«Не дует»
Вдруг он сорвался с места, в дверях едва не сшиб с ног Нуччу и вбежал в соседнюю комнату.

Мальчика на подоконнике уже не было, девочка молчала. Аньоло что-то с силой толкнуло в грудь. Он схватил девочку, и она приоткрыла глаза – ярко-синие. Аньоло расстегнул дублет, и поместил ребенка себе за пазуху. Тело Аньоло было очень горячим. Только сейчас Аньоло в полной мере осознал, что происходило. Ноги плохо служили ему – подгибались.
- Извини, подружка. Сейчас согреемся, сейчас пойдем, молока тяпнем…
Он бормотал без умолку, но ему сдавливало горло. Барбара, гремевшая на кухне посудой, отпрянула в сторону, когда Аньоло вошел туда, разговаривая с ребенком и принялся искать кувшин с молоком.
- Ты спятил! – крикнула она, на силу вернув себе дар речи. Аньоло яростно огрызнулся и ответил черным ругательством. Он зачерпнул ложкой молоко и стал неумело пытаться дать это молоко девочке.
Вошла Нучча, и ее лицо будто окаменело больше прежнего.
- Напрасный труд. Помрет.
Аньоло снова выругался.
- Что ты будешь с ней делать!? Она уже замерзла, она не выживет!  Вот ты ее кормишь, а она и переварить еду, скорее всего, не сможет!
Аньоло не ответил. Он слышал всё, что ему говорили, но ему не было никакого дела до Нуччи и Барбары.
***
Снег метался по улице густыми роями. Аньоло спешил в полумраке, то быстрым шагом, то бегом, в одной руке держа фонарь, другой прижимал к себе затихшую девочку. Аньоло хотелось думать, что она спала. Заглядывать к себе за пазуху в сверток из шерстяного платка было страшно. От холодного воздуха стыло в легких. И, пока Аньоло шел, воспоминания о воспитательном доме вспыхивали в душе, вырывая молодого человека с вьюжной улицы.
«Я обрекаю ее на ЭТО!? Что будет с ней, когда она выйдет из приюта!?»

И всё же эти мысли значили намного меньше, чем одна, главная. Он знал, что прав именно сейчас, что никогда ему не будет стыдно этого поступка. Знал и то, что будет делать дальше.

Аньоло стучал тяжелым чугунным кольцом в створку ворот, пока не услышал скрип снега и скрежет ключа в скважине. Замок лязгнул, и Аньоло увидел перед своим лицо монахини средних лет, окруженное белой тканью.
- У меня подкидыш.
Следуя за монахиней, Аньоло хватал режущий воздух ртом. Он запыхался.
- Мне подкинули на крыльцо близнецов, мальчика и девочку. К несчастью, я не сразу услышал, как она кричала. Она ведь очень тихо плачет. Ее брат умер, - говорил Аньоло движущемуся впереди треугольнику из черной ткани, из-под которой при ходьбе показывались подошвы. После уличного холода в натопленном помещении заломило голову и суставы пальцев.
- Боже мой, - проговорила женщина. – Недоношенная!
- Живая?
- Что-что? – переспросила монахиня, но ее ровный тон для Аньоло стал ответом.
Вошла вторая служительница приюта, монахини быстро переговорили, и вторая унесла девочку. Аньоло между тем стоял, запустив длинные пальцы в свои жидкие темные волосы и сжимая себе виски.
- Я бы забрал ее, но я сам умираю.
Первый раз Аньоло сказал это о себе, не имея в виду ни смех, ни усталость. Слово легко слетело с языка, но как плохо стало Аньоло сразу после этого. Монахиня всполошилась и схватила Аньоло за руку.
- Никто не может знать. Уповайте на господа, молитесь…
Аньоло дернул углом рта, и лицо у него перекосилось
- Пока я жив, буду ее навещать! Смотрите у меня, - сказал он. – Я сам из приюта. Если я вам начну рассказывать, что там творилось… Или вы все знаете?
Монахиня кивнула.
- Я всё знаю.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
В храме был холодный, промозглый полумрак, пахло расплавленным воском и дрожали огоньки лампад перед темными картинами. Аньоло закончил говорить и сидел в темной исповедальне молча. Отец Андреа тоже молчал.
- Да, - произнес он, наконец. – Нелегко... Но главное, что ты раскаялся.
- Я даже не знаю, раскаялся ли я, - выговорил Аньоло. – В какое-то мгновение я почувствовал: больше не могу. А через некоторое время понял: и вправду НЕ МОГУ. Я скоро умру, - произнес Аньоло тоскливым, бесцветным тоном. Он приучал себя к мысли о скорой смерти, а всё не верил в нее, звал на помощь, пытался, произнеся эти слова, обмануть судьбу.
- Ты болен? – мягко спросил отец Андреа.
- Вы же знаете, что да! – огрызнулся Аньоло. – Сейчас мне совсем худо.
- А Койран, Стефано, Джанни?
- Все куда-то делись. Но даже если бы они были здесь…
- Остается уповать на милость господа, - сказал отец Андреа. – Сейчас, Аньоло, встань и помолись.

Аньоло стал молиться, но, к своему изумлению, механически, равнодушно, даже без страха, хотя его раскаяние было искренним. У него не осталось душевных сил. Отец Андреа стоял в нескольких шагах от Аньоло и тоже молился свистящим шепотом, едва заметно шевеля губами.

Двое шли под сводом галереи, окружавшей квадратный дворик с молчавшим фонтаном, укрытым валиками пышного снега.
- Вы теперь будете думать, что я чудовище.
Отец Андреа не ответил, и сам испугался этой паузы, подумав, какой вред она может причинить.
- Сейчас я думаю о тебе намного лучше, чем прежде. Пусть господь поможет тебе, мой милый.
Аньоло дернул углом рта, и его взгляд стал горячим и скорбным.
- Я хочу успеть сделать что-нибудь хорошее. Но я не знаю, что. Боюсь, что мне и сил не хватит.
- При монастыре есть больница. Ты можешь готовить лекарства для наших больных.  Ведь ты способный аптекарь.
- Ххе! И вы такому аптекарю доверяли бы?
Отец Андреа и Аньоло поднимались по узкой, темной лестнице. Монах шел впереди с фонарем.
- Осторожнее!

Аньоло стал жить в монастыре, готовил лекарства для больных и помогал по хозяйству, но главным образом лежал в постели. Аньоло хотел пойти в приют, проведать недоношенную девочку, но слишком боялся услышать, что она умерла. Неведение давало ему надежду.
Готовя лекарства, он часто вспоминал друга отрочества, который мог бы помочь, продлить дни Аньоло. Последний раз Аньоло приходил к Койрану за лечением за день до того, как улицы Иларии наполнились беженцами. Одни говорили, что Койран попал в плен, другие – что он погиб.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
…Аньоло-подросток сидел, закинув ногу на ногу, на скамейке, прикрепленной к стене комнаты. Подошел Койран и попросил подвинуться. Слов «Аньоло» и «подвинься» Койран не сказал, зато произнес чудовищную тираду и ласково назвал Аньоло лобковой вошью. Они щеголяли друг перед другом. Койран выстраивал сложные и причудливые конструкции. Аньоло выдавал на-гора примитивные потоки брани. Койран развивал тему гениталий. Аньоло богохульствовал. Праздник сквернословия закончился, когда их случайно услышал доктор Онести, не выносивший площадной ругани Он просто пристыдил подростков, ровным тоном, самыми простыми словами – но даже Аньоло покрылся пятнами.

…Как-то раз Койран нарисовал у себя на ладони Знак Гермии слабым раствором азотной кислоты. Аньоло не отстал и нарисовал пентаграмму. После этого приятели пошли к Онести спрашивать, как это лечить.
- Драть вас некому, - вздохнул Онести.

…Койран, тощий и взъерошенный, держал в руке корзинку яиц только что из-под наседки. Положил яйцо на стол. Оно немедленно покатилось и – шмяк!
- Чтоб тебя! – прошептал Койран с сердцем. Второе яйцо покатилось. Шмяк!
- Чтоб тебя! – и, кроме этого, Койран прошептал кое-что еще, покрепче.
Третье и четвертое яйца остались лежать на столе, и Койран боялся дохнуть на них. Пятое скатилось на пол. Шмяк!
- Чтоб тебя!
Аньоло хохотал. Койран, хоть и бесился, тоже хохотал.  Но оба напряженно прислушивались, не вернулся ли доктор Онести.  А если бы он вернулся, и увидел, что творили эти двое?
- Вот работнички! Тридцать три несчастья! Сколько же с вами нужно терпения!

Это – худшее, что могло их ожидать. Аньоло в то время в душе зло смеялся над этим нелепо добрым рассеянным чудаком, спотыкавшимся на ровном месте. Тонкий нескладный человек средних лет с каре пушистых ореховых кудрей. Мягкий, образованный и мудрый.

В первый же день своей жизни у аптекаря Аньоло украл у Онести кошелек, но был пойман с поличным Койраном и отлуплен. Онести поблагодарил Койрана за бдительность и помощь, а затем строго, но без гнева заговорил с Аньоло.
- Зачем ты украл кошелек? Что ты хочешь купить?
Аньоло признался, что, хотя недавно ел, ужасно голоден.
- Если тебе что-то нужно – скажи об этом прямо. Но если ты будешь воровать – ты опозоришься и попадешь в тюрьму.
Аньоло с большим аппетитом съел вторую тарелку супа с мясом и вареные овощи. Поведение Онести озадачило Аньоло, но цены ему паренек не придал. И вот теперь, по прошествии многих лет, молодой человек кружился в вихре памяти и видел прошлое теперешними глазами.

Впрочем, в дальнейшем и Койрану, и Онести пришлось столкнуться с тем, чего они и вообразить не могли. Онести понадобилось очень много терпения и доброты, которым он учил и Койрана. Да, Аньоло стащил кошелек, понимая, что крадет, во время обеда старался припрятать всё, что было на столе, но у него почти отсутствовало представление о своем и чужом, о «я» и «не я». В приюте у Аньоло не было ничего своего, и сам себе он не принадлежал, но, повзрослев, получил власть над теми, кто был слабее. Аньоло сумел выжить там, где не выживало большинство, но об обычной жизни почти ничего не знал.

Однажды ночью он залез к Койрану в постель и стал ласкаться. Койран со всей силы швырнул Аньоло с кровати на пол и избил. Успокоившись, сказал Аньоло, что не смеет судить, не осуждает, в конце концов, многие из великих… Но самого Койрана интересовали только девушки, и он мог предложить Аньоло дружбу – не больше и не меньше. И если еще хоть раз… Позже Койран узнал, что для Аньоло это было единственным способом выразить симпатию. Разумеется, большинство обитателей Воспитательного дома были обычными детьми, и то, что приводило в ужас приемных родителей, было излечимым душевным увечьем.

ГЛАВА ПЯТАЯ
Аньоло с рождения жил в воспитательном доме в предместьях Иларии. Как и все брошенные младенцы, он почти всё время лежал на спине, глядя в потолок. Очень скоро дети переставали кричать и плакать. Это было бесполезно. К ним подходили очень редко. Став старше, они раскачивались на месте и бились головой и руками – как еще было выплеснуть свою боль, страх, раздражение, тоску и мучительную скуку? Говорить учились поздно, ругаться черными словами – рано. Маленькие дети, многие из которых были тяжело больны, оказывались в условиях, которых не вынес бы и здоровый взрослый человек. Среди воспитанников приюта были слабоумные, парализованные, слепые и глухие, немые, без рук и ног. У одного ребенка была огромная, чуть не в полтуловища, раздутая голова, у другого наоборот - треть головы как будто срезана под углом.

Воспитатели делали кое-кого из детей своими осведомителями или карателями, избивавшими тех, на кого им указывали.

Старшие воспитанники и воспитатели растлевали либо насиловали тех, кто был младше или прикован к постели. Некоторые устраивались служить в приют именно за этим.
Случалось, что благотворители дарили детям одежду и игрушки. Дети стремились как можно скорее сбыть всё это за пределами приюта – пока не отобрали старшие, или воспитатели не спрятали под замок.

Аньоло не повезло. Этот приют был одним из худших, если не худшим в землях, подвластных Иларии. Разумеется, бывало и другое.
Воспитанники приюта слышали бесчисленные проповеди. И Аньоло представлялось, что высшие силы играют с каждым человеком, как кошка с мышью.

К Аньоло отношение было особым. Все знали, что он – сын монахини, по ее словам, изнасилованной инкубом. Это было поводом доброй половины оскорблений и подозрений во всех провинностях – ведь дети, зачатые с участием демонов, изначально порочны. Аньоло захлебывался ненавистью, и ему смутно, думалось: Да! Пусть будет так! Я создан злом и принадлежу злу, чтобы вам, твари, худо пришлось! Всем! Всем! Но Аньоло вообще мало размышлял, и легко шел за всяким, кто стремился куда-то его вести.

В год, когда родился Аньоло, в Коризио шла охота на ведьм. Жителям приюта тоже рассказывали о сделках с демонами. Брошенным детям и в голову не могло бы прийти, что их души – такой ходкий товар. И однажды Аньоло решил сторговаться с порочными духами.  Рассказал об этом своему ровеснику Марко, кудрявому шустрому мальчику с недоразвитой, вечно согнутой правой рукой. Марко тоже решил стать колдуном. Произнес заклинание над монеткой, которую случайно нашел, и уверял, что из медной она стала серебряной. Скорее всего, Марко просто не успел рассмотреть потемневшую грязную монетку, и искренне поверил в превращение. Врать Марко не умел. В другое время у него эту монетку отобрали бы с издевательствами и побоями, но с волшебником никто не захотел связываться.

Меньше, чем за неделю, все воспитанники приюта продали свои души.  По ночам в темноте рассказывались невероятные истории о шабашах, не сколько «страшилки», сколько бурные потоки хвастовства. Дети взахлеб говорили о столах, ломящихся от яств, в особенности сластей, о танцах с прекрасными девочками в парче и драгоценностях – бесятами или маленькими ведьмами, о великолепных магических турнирах. Кому-то нечистая сила приносила горы игрушек. А кое-кто не мелочился и рассказывал о дворцах, лошадях, роскошной одежде, доспехах и оружии. Только это нельзя было никому показывать. Таково было обязательное условие, всем им поставленное демонами. Иначе всё исчезнет. Кто-то верил в свои фантазии детской верой. Кто-то самозабвенно врал из любви к искусству. Кто-то из страха – каково обычному человечку, которого даже нечисть не пожелала выслушать, оказаться среди таких сильных волшебников… Кто-то, будучи не вполне здоровым душевно, тоже верил в собственные фантазии и чужие россказни и уже не сомневался, что участвовал в ритуалах поклонников Врага. Некоторые и вправду тайком, как могли, совершали темные ритуалы. Безрезультатно. Продолжалось это примерно месяц. Потом обо всем узнали воспитатели. Сначала они были совершенно ошеломлены и потеряны.  Воспитанников «вывели на чистую воду». Одни дети испугались, другие каялись и плакали. Несколько человек высекли для устрашения остальных. Аньоло был в числе выпоротых. Но он не отказался от мечтаний о черной еретической магии, и с особой злой радостью в уме произносил молитвы наоборот.

От Койрана Аньоло узнал, что тот самый Марко был одним из очень немногих, кто сумел преодолеть свое прошлое, жил честно, не богато, но вполне благополучно и помогал собратьям по несчастью.

ГЛАВА ШЕСТАЯ
Отец Андреа отбыл в Амору по приглашению Вецио. Несчастье случилось на третьи сутки после его отъезда.

Глухой ночью сонных монахов и послушников вытащили из келий и собрали во дворе. Там, против них стояли трое других монахов и несколько вооруженных людей – стражников из городской милиции и солдат из Аморы. Трещало, трепыхалось и сыпало искры пламя факелов. Инквизиторы потребовали, чтобы им выдали отца Андреа.
- Его здесь нет! Он уехал.
- Куда?
- Его пригласил в Амору архиепископ Вецио, - сказал молодой резкий голос.
Действие громкого имени на инквизиторов длилось лишь несколько мгновений.
- Мы должны забрать двоих из вас, - сказал невысокий инквизитор. Его звали брат Кане. – Выходите добровольно, или мы выберем сами.

Вперед шагнул рослый худощавый молодой монах с костистым лицом. В уме Аньоло было пусто, лишь одна мысль мелькнула – и вскоре всё заполнила собой и свела его судорогой. Это не было похоже ни на страх смерти, ни на страх страдания, ни на бесстрашие, ни на прорыв сквозь страх.
Один шаг. 

ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Палач подвесил связанного Аньоло на крюк вниз головой, а затем и сам палач и еще несколько человек, бывших в застенке, исчезли. Они ушли обедать. Аньоло стонал, пока был в сознании. Тело рвалось со страшной болью, голова наполнилась тяжестью и мутью.
***
За несколько дней до этого, на каменном полу, в собственной моче, поносе и крови Аньоло выкрикивал имена, выкрикивал всё, что знал. Сначала он попытался откупиться от мучений именами двух ведьм. Затем рассказал всё, что знал, о совооких, назвал все известные ему имена, и всех этих людей оговорил. Всё было наполнено болью, нестерпимой болью и унижением. Это называлось «сознался без предварительной пытки». … По барабанным перепонкам, по самому мозгу Аньоло скрипело перо, острое, как игла. Несколько человек, которые вели допрос, составлявшие ненавистное Аньоло чудовище, тревожно зашептались между собой – шипение, бульканье, гудение чьего-то баса.

Аньоло надеялся, что на этом его муки закончились до смерти на костре, но через день, проведенный в выстуженной зловонной камере, Аньоло выволокли из нее и потащили по коридору для пыток первой ступени.

И снова раскаленный докрасна Аньоло корчился на полу камеры и не знал, куда деть тонкие, как тростинки, ноги и руки. Неподъемные ступни и кисти состояли из боли.
***

Аньоло сняли с крюка, плеснули на посиневшее лицо ледяную воду. Аньоло долго оставался без чувств, и кто-то начал беспокоиться, что заключенный не очнется. Наконец Аньоло застонал, раскрыл свои выпученные глаза, которые вмиг налились смертельным ужасом. Аньоло под руки потащили в крошечное помещение. Затем туда внесли ушат и два ведра воды. Аньоло, смотревший на это дикими глазами, закричал. Крик продолжался, пока Аньоло снова не плеснули в лицо холодную воду.  Он подумал, что ему предстоит какая-то новая пытка. Но пытки для него закончились. Вместо этого Аньоло дали умыться, перевязали, выдали чистую одежду. Аньоло был оглушен этим.

Солдат из Аморы и брат Кане повели Аньоло по улице к постоялому двору, где, деликатно постучавшись, монах пропустил Аньоло в одну из комнат. Большеголовый русый мужчина среднего роста кивнул монаху и солдату, и они тотчас исчезли. На столе дымилось большое блюдо с тушеным мясом. Вид и аромат мяса странно подействовали на измученного Аньоло – его затошнило.
- Присаживайтесь, сер Аньоло, - мягко сказал человек. Аньоло не сколько сел, сколько рухнул в кресло.
- Меня зовут Доменико. Я – придворный маг Его Святейшества. Как Ансельм Кверчи и Софонисба Альбигатти. Я наслышан о вашем самопожертвовании.
Аньоло было больно услышать это.
- Мне сказали, что вы маг. Я и сам чувствую это. Произошла чудовищная ошибка. Я понимаю, что такое едва ли возможно простить, и всё же примите мои слова сожаления. У меня есть к вам предложение. От имени первосвященника я приглашаю вас к нему на службу. Если вы согласитесь, он дарует вам отпущение грехов.
Аньоло остолбенел.
- С ума сойти! – сказал он в воздух. Доменико улыбнулся. - Я согласен, конечно. Но я очень болен и чуть жив после побоев и пыток. Я вряд ли проживу долго.
- Нам не дано знать божественный замысел о нас. Простите, сер Аньоло, - Доменико как будто смутился. – Угощайтесь.
Аньоло стал жадно есть.
- Если ваши друзья занимались нееретической магией, то им ничто не угрожает, -
Доменико лгал. Он продолжал. - Не корите себя и не тревожьтесь больше ни о чем. Вы в надежной гавани спасения. Я буду передавать вам распоряжения через брата Кане. Это монах, который привел вас сюда.

Аньоло поселили в просторной и теплой келье, в монастыре, где жили прибывшие из Аморы инквизиторы.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ
К дому ведьм отправили инквизиторов и городскую милицию. Он уже несколько дней пустовал. Там нашли лишь что-то из старой одежды и домашней утвари – очевидно, то, что хозяйкам было не жаль бросить. Но в маленьком саду возле дома, под яблонями, было кладбище. Людям из городской милиции доводилось видеть смерть и подвергаться опасности; старший из них некогда участвовал в военном походе. Они могли рисковать, видеть смерть и при необходимости убивать. Но даже они не были готовы к тому, что один из них будет, работая лопатой, извлекать на свет завернутых в тряпки мертвых новорожденных и плодов, в разной степени разложившихся и скелеты из крошечных косточек.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
Два дня Аньоло лежал в постели, терзаемый болями и страхом, причину которого не мог найти. На третий день утром брат Кане и еще один монах из Аморы позвали Аньоло, и вместе с ним отправились к ранней мессе в хорошо знакомую Аньоло церковь святой Сабаты. Они едва успели в церковь до начала службы и сели на задние скамейки. На них оглянулась девочка-подросток – испуганный карий глаз, надломленная линия носа с горбинкой. Служба началась. Некоторое время все сидели молча.
- Ну что? – произнес брат Кане.
- Что – что!? – переспросил Аньоло.
- Вы видите здесь колдунов и ведьм?
- Нет.
- Их нет, или вы не видите?
- Их здесь нет.
- Сер Аньоло, потрудитесь все-таки определить, кто в этой толпе колдуны и ведьмы.
- А если я откажусь отвечать – меня вернут в застенок?
- А как вы думаете? Ведь это будет означать, что ваше согласие служить Его Святейшеству не было честным.
Аньоло пронзила судорога.
- Они должны быть, - проникновенно сказал брат Кане. – Понимаете, ДОЛЖНЫ.
- Да что уж тут непонятного, - пробормотал Аньоло. – Всё, что было у него в груди и в животе будто начало смерзаться – до боли.

В полусумраке, среди запаха воска, так много будившего в душе Аньоло, рядами на скамьях сидели люди, занятые молитвой. Они и помыслить не могли, что молодой человек, сидевший вблизи от дверей храма, должен сейчас кого-то из них принести в жертву. Иначе – снова… Аньоло жгло лицо.
- Вот эта, - Аньоло говорил так, будто его рот был чем-то набит. – И вон тот мужчина. И та старуха, - ему что-то сдавило горло. – Кушайте на здоровье, - выдавил он из себя с нескрываемой тоскливой ненавистью.
На это ему ничего не ответили: то ли пропустили мимо ушей, то ли, наоборот, запомнили, чтобы приберечь для лучших времен. Аньоло заметил массивного, почти круглого молодого человека, сидевшего через проход впереди. Его было видно только со спины, но по движениям Аньоло узнал юношу.
- Никого не трогайте, - шепотом сказал Аньоло. – Здесь один из совооких. Он вступится за людей. Ни вам, ни мне с ним не справиться.
- Попробуйте пригласить его на службу к первосвященнику, - шепнул брат Кане.
«Не согласится» - подумал Аньоло. В это мгновение Джиджи обернулся и некоторое время переводил взгляд с Аньоло на монахов и солдат из Аморы.

Месса закончилась. Люди стали расходиться. На счастье и несчастье Аньоло, Джиджи задержался у ограды капеллы, расписанной Лукой. Но Джиджи лишь делал вид, что рассматривал прекрасные фрески. Аньоло подошел к знакомому.
- Что это за люди с тобой!? Как это понимать!?
- Я теперь служу первосвященнику, как Ансельм и Софонисба. И хочу предложить это тебе.
В глазах Джиджи зажглись гневные огоньки.
- И что тебе посулили? Мне просто интересно.
- Отпущение грехов. Сам первосвященник отпустит мне грехи.
- Ты в своем уме!? Кто будет отпускать тебе грехи – главный грешник!? Аньоло, - вдруг серьезно сказал Джиджи. – Джанни мне кое-что рассказывал. Осуждать тебя я не смею. Хочешь, я помогу тебе убежать?
Аньоло помотал головой, и едва успел мысленно произнести защитное заклинание. Джиджи не собирался ни убивать, ни калечить Аньоло, но хотел надолго оставить инквизицию без помощи мага. Это можно было сделать, погрузив Аньоло в долгий непробудный сон. Аньоло не знал ни хода мыслей Джиджи, не заклинания, которое тот использовал. Он понял лишь, что на него напали, парировал и попытался вернуть удар, но последнее не удалось. К двум магам подбежали монахи и солдаты.
- Предатель поганый! – выцедил Джиджи. К сожалению, в магии Джиджи был звездой не первой величины. Его шансы против больного Аньоло были равны. Сейчас, когда на него были направлены убивающие заклинания черного колдуна и глефы стражи, Джиджи судорожно соображал, что могло бы дать ему преимущество. На фреске, в толпе предстоящих, Лука изобразил многих совооких, в том числе двух великих грешников - себя в пол-оборота и Аньоло в фас. Было видно лицо и одну руку. Джиджи вытащил нож для разрезания бумаги, словом открыв решетку, вбежал в капеллу, влез на скамью и провел ножом по изображенной руке Аньоло, шепча заклинание. Аньоло схватился за плечо и завыл. Рукава дублета и рубашки были разрезаны, кожа – рассечена. Хлынула кровь.
- Церковь придется снова освещать, - пробормотал брат Кане.
- Самое время об этом думать, - огрызнулся Аньоло, корчась от боли.
Джиджи приставил нож к глазу Аньоло на фреске. Живой Аньоло схватился на лицо и попятился, будто пытаясь отстраниться от чего-то.
- Только тронь меня, мразь, останешься без глаз! - крикнул Джиджи. – И вас всех прокляну! И самих, и всю родню до седьмого колена!

Джиджи спрыгнул со скамьи и бросился бежать. Он выиграл лишь несколько мгновений, но, когда Аньоло, инквизиторы и солдаты выбежали из церкви, не увидели его. Ясно было, что неповоротливый молодой человек не мог уйти далеко. Но ни в храме, ни в ближайших домах, ни на улицах его не нашли. Солдаты между собой сошлись во мнении, что колдуна унесли демоны: он был, пожалуй, слишком тяжел, чтобы улететь на метле. Но за тем, как они бегали и перекрикивались, из-под вечнозеленого куста наблюдала пара прекрасных золотых глаз с горизонтальными зрачками. К счастью, в тот день было относительно тепло, и пупырчатая жаба терракотовой окраски смогла дождаться, когда Аньоло и гости из Аморы уйдут восвояси. Затем Джиджи вернул себе человеческий облик и бросился из Иларии прочь. Он едва не загнал лошадь, но уже очень скоро оказался в своем городе. Родителям он объяснил внезапное возвращение плохим самочувствием и усталостью. Он, конечно, боялся привести инквизиторов к своему дому, но только он один мог защитить свою семью, если бы они явились. Его страх не оправдался.
- Кто этот человек? – спросил брат Кане, под руку ведя обессиленного Аньоло к монастырю.
- Это Луиджи Роспи. Он здесь в университете изучает право.

Следующим вечером в трапезной до Аньоло донесся обрывок разговора.  Инквизиторы забрали двух студентов-юристов – первых, кого встретили. Затем, в течение суток были арестованы родные одного из них. Второй приехал издалека. Луиджи Роспи не нашли.

Аньоло лежал ничком, и воспоминания о недавних муках превращались в физическую боль. Он проклинал миг, когда, взбешенный, измученный и посрамленный, рассказал брату Кане о Джиджи. Аньоло не спал всю ночь. Наутро его позвали в городскую тюрьму в качестве свидетеля и намекнули, что он должен будет соглашаться со всем.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
В коридоре городской тюрьмы Аньоло издалека увидел двух стражников, которые волокли под руки женщину, а приблизившись, ахнул. Это была Нина. От боли и смертного ужаса несчастная ничего не видела и не слышала.  У Аньоло сильно закололо в груди слева.
- Эта женщина – кормилица Койрана Валори, - сказал Аньоло. - Я ее знаю. Добрейшая тетка. Она не ведьма.
- Вы так уверены, что она не ведьма?
Спокойствие, почти лень во всем облике, голосе и движениях брата Кане вызывали у взвинченного, изнывающего от страхов Аньоло такое бешенство, что ему хотелось проломить монаху голову или задушить его своими руками.
- За голову Валори назначено вознаграждение.
- Это за что же!? – взвыл Аньоло.
- Обвинений множество, подозрений того больше.
- При чем тут Нина?
- Вы же сами сказали, что она – близкий Койрану Валори человек. Такое знакомство, - голос монаха стал низким и холодным, - дает основания для весьма серьезных подозрений. Едва ли она добровольно расскажет о Валори то, что нужно правосудию.
Аньоло сипло дышал. Его лицо неприятно щекотали капли пота, и одежда липла к телу. Брат Кане доверительно произнес:
- Имейте в виду: оправдание колдовства – преступление едва ли не более страшное, чем само колдовство. Если вы защищаете ведьму…
- Она не ведьма!
***
Аньоло шел по улице быстро, как только мог. Его знобило, он дышал тяжело и судорожно. Что-то говорило ему, что это – конец. Для Аньоло теперь существовало лишь сжавшееся до мгновений настоящее. Еще хоть час, хоть полчаса, только успеть переговорить с Доменико, заступиться за Нину. Аньоло часто останавливался, переводил дух и снова спешил по улице. Несколько раз он натыкался на людей, которые были совершенно лишними здесь, где человек двадцати четырех лет спорил со смертью. Он прислонился к каменной стене и некоторое время стоял, глядя как пыльная вывеска-крендель покачивалась и скрипела на холодном, промозглом ветру. Аньоло побрел, держась рукой за стену. Пройдя два или три дома, Аньоло свернул в арку, остановился, судорожно нашаривая пальцами первую пуговицу дублета. Сдавленное дыхание превращалось в хрип.

Проходивший через арку ремесленник увидел лежащего молодого человека и поспешил к нему. Ступни длинных тощих ног в черных чулках были развернуты в стороны. Человек пробормотал молитву и пошел звать на помощь.

Те, кто знал Аньоло, нашлись не сразу. Хоронить его не только в полу церкви, но и в пределах кладбищенской ограды не позволили. Не потому, что он долгое время служил злу, а потому, что родился вне брака.
ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ