Совесть

     Признайтесь честно, хотя однажды, - хотелось бы жить в мире, населённом людьми, похожими на вас самих?  С тем пренебрежительным отношением к соседям и корыстный к родным? Мне - нет.
     Наверное скучно стоять в толпе, где каждый думает лишь о себе и пытается скрыться за спинами стоящих впереди. Впрочем, где ж отыщутся те, первые, если все хотят уцелеть...
     Не-нет, я не таков, - думаешь ты, и тут же совесть выкладывает на витрину памяти нечто, припрятанное стыдливо. К примеру, утаённый под подушкой шоколад из детства. Тёплый, почти жидкий, намертво приставший к обёртке, с мелкими кусочками фольги, которых не разглядеть в темноте. Весело было бы разделить его с сестрой, отломить по кусочку родителям, деду, а так... невкусно и сладко чересчур. Или горько даже.
     Рядом с шоколадкой - кусочек салями. Колбаса в ту далёкую пору имела такое интересное свойство, что, если её нарезать прозрачными лепесточками, таяла во рту, оставляя столь богатое послевкусие, что угощать ею других как-то не приходило в голову. Казалось, что её мало даже для себя. Колбасы и впрямь не хватало, но почему-то раньше было непонятно, что главное - кого наделяешь, а не чем, делишься с кем. И, сколь не изощрялся бы теперь с ломтями хлеба ли, хамона,- не будет того вкуса, ну - никак. Улетучился он, исчез, вместе с теми, кто щедро протягивал руку с самым аппетитным, самым нужным, последним или единственным.

   Как-то всё это о животе? О насущном, который нельзя преломить абы с кем, да уж после и жизнь отдать, свою, за того, с кем поделился.

    На той же витрине и перочинный ножик, с потемневшим от времени лезвием и перламутровой ручкой. Он-то тут зачем? За это воспоминание не стыдно, скорее - напротив. Капля гордости собой и море недоумения: неужели это не чужих рук дело, как оно вышло-то? Да... тут у совести свои интересы, иной коленкор.
    Как теперь, вижу себя в вагоне трамвая, и симпатичную девчонку неподалёку, к которой пристала группа хулиганов. Помню также и пассажиров, разом отвернувшихся в тот самый момент, когда девчонке преградили путь к выходу, и свой порыв: без раздумий вырвать у нападавшего нож из рук, переломить его прямо у него перед лицом и дать возможность выйти девчушке из вагона. Она, конечно, бросила меня, выскочила, как только щит двери сдвинулся едва, и, не оглядываясь, бегом прочь, так была напугана. Ну, так все иные, - высокие, сильные, взрослые, тоже испугались, не от того ли, не только не подошли, но смолчали, отвернулись понадёжнее даже, чтобы посмотреть: что же там за ночным окном, а не,- как же оно так-то, один на десятерых?!

    Пусть  однажды в жизни, но стоит подойти к зеркалу, когда в доме никого  и спросить себя, - хотелось бы жить в мире, населённом людьми, похожими на отражение вас самих? И если  достанет сил признаться, что нет, -тогда-то и накроет с головой волна стыда за съеденное в одиночку и не сданный вовремя... украденный библиотечный роман.