Волчица. Пролог

            В.К. посвящаю.


            «Женщины и волчицы родственны по своей природе: они пытливы, наделены огромной выносливостью и физической силой… Они искусно приспосабливаются к непрерывно меняющимся обстоятельствам, бывают неистовы в своей верности и необычайно отважны».
            (Бегущая с волками. Ларисса Пинкола Эстес.)




            Когда Имярек, следуя непостижимому замыслу Птицы Феникс, в очередной раз обрёл Тело, то оказался в мире, в котором изначально рождён был, и ненадолго вновь обрёл давным-давно забытое Имя своё…
            Родина его (ТА)РА была планетой тихой и старой, хотя, будто в насмешку, звалась Большим Миром. «Недра её (больше) не сотрясались, не дымились вулканы, да и гор как таковых уже почти не было, — всё стёрло время. Под ласковыми лучами местного солнца, которым не были преградой редкие рассеянные облака, скорее похожие на лёгкую дымку, буйствовала растительность. Дожди выпадали лишь к ночи, когда температура воздуха резко понижалась, и земля жадно впитывала влагу, остатки которой сливались в ручьи и реки зеленовато-голубого оттенка, приобретаемого благодаря большой концентрации медных соединений. Моря были довольно широкие, но мелкие, малая глубина которых при обилии света обеспечивала обилие водных растений и живности, которой, как и на суше, было много — еды хватало для всех. В домах, украшенных медными сплавами, блестящими «зо-лотом» под «солнечными» лучами, жили его умудрённые опытом бесчисленных поколений сородичи с голубой кровью, давно освоившие межзвёздные перелёты…»(1) Рай, да и только! Но ему что с того и зачем??..
            Да, вовсе не крылья Таната — века прошумели над ним, и тот самый мир — пресловутый Pax Romana (Augustus Pax), который он — полководец и воин — в том числе создавал и защищал, как никто, — давно канул в Лету, но, тем не менее, он в своём Теле Сновидения раз от разу продолжал возвращаться туда, не взирая на то, что прошлое было, похоже, потеряно, и пора было вздохнуть с облегчением и сказать:

            «О, непреложные Парки, внемлите,
            Ваши незыблемы речи в стремлении мимо бегущем,
            Ваши для нас повеленья свершились, отныне подайте
            Счастья в грядущем!»

            Однако обрести счастье здесь, «на планете, где жизнь (свою) (его) предки прошли»(2), он не мыслил, а грядущее было бы совсем призрачно, как утренний туман, кабы не Навь/Бездна, которая из Своей беспросветной Тьмы проникновенным таким шепотком наставляла:
            — Укрепи Дух свой и возвращайся, дабы узнать последнюю Сокровенную Тайну, которую узнать надлежит и которая откроется, как только ты вновь обретёшь Тело и примешь в нём свой Облик!
            Ах так: возвращаться!!..  Но куда? «К иным, несбывшимся жилищам (куда) с пепелищ Борей уводит корабли»(3)?.. Трудно было принять, что дорога, когда-то уведшая его от отчего порога, вернулась к своей изначальной точке!
.           Да, тот мир был утрачен, но и в данном, своём, он пребывал как чужой, ничем с ним не связанный, подспудно чувствуя, что утратил его раньше, нежели соприкоснулся с ним наяву. Вот потому пребывал в одиночестве и бродил в таких уединённых местах, где редко кого можно встретить, и однажды в такое забрёл, где открытая всем ветрам колоннада стояла, представлявшая собой круг из «двадцати четырёх и двенадцати камней»: двадцать четыре из которых были установлены вертикально, а каждые два соединял один из двенадцати, уложенный сверху. Это было священное некогда, а ныне забытое всеми место, насквозь продуваемое единственно нешуточными на всей планете ветрами. И наверное, поодаль, на плоских вершинах, ветер действительно был нешуточный, но внутри Круга не ощущалось ни малейшего дуновения, в то время как внутри него над вогнутым чёрным подиумом дрожал воздух, а в проёмах трилитов рождались, роились и сгущались причудливые огненные фантомы, пока внезапный сполох багряного пламени не персонифицировался в трепетную женскую фигурку, которая, как полупрозрачный пустой сосуд, по мере того как солнце вставало, наполнялась цветами и содержанием…
            И тотчас перед мысленным взором его, как наяву, предстал Рим: вот Этрусская улица спускается к Форуму, а справа круглая колоннада стоит — храм Весты, через зарешёченные оконные проёмы которого ровный свет струится, пронизывая тончайший виссон белых одежд Клавдии, отчего точёная фигурка её предстаёт во всей своей неподдельной красе, как нагая. Она протягивает к нему руки, и, как наяву, видит он полный внутреннего сияния взгляд и даже может разглядеть её тонкие пальцы и перстень, который носила когда-то царица Египта. Она что-то шепчет ему, однако чувственные губы её шевелятся без звука(4)…
            Но на сей раз, уже наяву, на ней было лиловое, с переливами платье, а поверх лёгкий, ниспадавший изящными складками паллий накинут, полы которого она придерживала левой рукой, правой же опиралась на посох с изогнутым клевцом на конце. Ростом довольно высокая, с серебряной диадемой поверх расшитого затейливой вязью клафта, она по-прежнему была хороша, но мало похожа на ту, прежнюю, хрупкую, с почти девичьей грудью — всё-таки Всемогущее Время успело наложить на неё свой пагубный отпечаток: вокруг глаз появились морщинки, кожа на лице стала более тонкой, брови чуть сдвинулись вниз, опустились уголки губ, а сами губы, некогда полные, чувственные, стали суше и тоньше. Впрочем, как всегда, явственно ощущалась в ней сама суть её пола!
            — С благополучным прибытием! — сказала та, приветствуя то ли восходящее над небосклоном родное светило, то ли его, Имярек, а ему между тем вновь, как когда-то, послышался тот ещё — негромкий, слышный лишь сердцу — её голосок:
            — «Благословенному … полководцу и мужу, с наилучшими пожеланиями его жена.
            Привет!..
            Уже столько времени кануло в Лету, что сады, завещанные Божественным Юлием римскому народу, разрослись удивительно буйно и дико, так что, наверное, стали подобны тем гиблым пустошам, где ты ищешь, но никак не найдёшь своё счастье. Всемогущие Парки неумолимы…»(4).
            — Рад тебя видеть здесь… вот в таком Образе! — сказал он, когда нашёл что сказать.
            — Разве он для тебя необычен?? — удивилась она и несколько секунд изучающе так рассматривала его, будто видела впервые. Потом протянула ему пылавшую браслетами и кольцами руку, и он вновь, как когда-то в той, прошлой, своей ипостаси, коснулся её губами, но узкая, мягкая, почти безвольная ладонь на сей раз без видимого усилия быстро выскользнула из его руки.
            — Это тебе трудно понять и ещё трудней объяснить, — сказала. — Та, образ которой ты сохранил в своей Памяти… Она ведь была не такой и до сегодняшней нашей встречи не была мной.
            — А ты-то сама помнишь её, ту?
            — Ничего не могу забыть… Но, если разобраться, то её, той, попросту не могло быть, и, следовательно, меня не существовало раньше…
            — Стало быть, ты сейчас — другая?? — ни то спросил, ни то констатировал он.
            — Когда-то, быть может, я и была той, — предположила она, — но в конце концов стала такой, какой ты видишь меня, Имярек. Так как самое главное… Для меня главное, — уточнила, — что  СЧАСТЬЕ моё здесь, на (ТА)РЕ, а не в каких-то иных мирах, на РА, будь то в прошлом иль в будущем! И на сей счёт я, помнится, уже высказалась…
            Да, вспомнил он, когда-то она «высказалась», что «не смогла (бы) променять кров, наследство и алтари предков на неустроенность и вечную тревогу и, в конце концов, оказаться (ему) под стать — хорошей подругой, хорошей любовницей», но и после не раз сокрушалась: — «Ради какой такой цели моя любовь или чья-то другая должна быть непременно растоптана в крови и грязи!»(4).
            — Но я правду сказала, — подтвердила она. — Ведь человек и его время неразделимы! Ни в прошлом, ни в будущем он не может быть счастлив. Его счастье — здесь и сейчас, каковыми бы они ни были. В том, наконец, с чем он связан бесчисленными нитями с момента рождения, в том, что создало и сформировало его и побудило любить окружающий мир как данность!
            Он смотрел на неё, стараясь уловить то незримое, что было, похоже, утрачено. Вот, если  удлинить  разрез глаз, оттянуть их к вискам, придать крутизну подбородку, чётче очертить чуть припухшие, вялые губы… Но нет, нет…
            — Время кончается, начинается новый цикл, — сказала она, — в котором тебя уже не будет. Вот я и пришла проститься… Потому что знаю, ты думаешь обо мне иногда… Нет, даже не обо мне — о той, что осталась на РА. Но не нужно. Не должно остаться ни сожаления, ни печали, потому что «будущее таит для (теб)я ещё не родившихся женщин, и (ты) встре(тишься) с ними в жизнях, которые… ещё предстоит прожить»(5)…
            Имярек усмехнулся и покачал головой.
            — Вижу, ты не завидуешь мне и не очень расстроился, — вдруг заявила она, беря его за подбородок и глядя в упор, глаза в глаза. — Выходит, НИЧЕГО ко мне не чувствуешь — всё преходяще у тебя, как твои ипостаси… Впрочем, «если (за)хочешь, я тебя подожду»(6), чтобы жизнь нашу пройти вместе!
            — Ты выбор, похоже, свой сделала, и, полагаю, окончательно, — напомнил Имярек. — Мне ж предписано возвращаться…
            Одной рукой он слегка приобнял её, и на сей раз она не отстранилась:
            — Ах, Имярек, — вдруг сказала, — как бы нам хорошо было б вместе!
            — Да, — подтвердил он. — Этим можно утешиться, не так ли?
            — Пусть так, — ответила она в тон ему. — Но… у меня мало времени, а нужно ещё повидать дочь.
            — Она взрослая? —  осведомился он.
            — Ещё нет, сын старше, — сказала она со значением. — Я исполнила свой долг — два ребёнка, не меньше. А теперь хочу третьего, только взрослого.  Уверена, что и мне замена быстро найдётся!
            — Кто же он, третий?
            — Ты задаёшь некорректный вопрос. Не стоит…
            Имярек поднял голову — длинные солнечные лучи, как пилумы, наискось пересекли небосвод и окрасили рукотворные каменные трилиты в радостные терракотовые тона, в то время как в таком свете лицо её выглядело печальным.
            — Ты сожалеешь о том, что прошло, или о том, что теперь НИКОГДА не случится? — под конец осведомился он.
            — Сожаление есть, поскольку в каждом из нас живут две половины: одна рвётся к новому, другая бережёт старое и стремиться вернуться к нему. Но ведь известно, что таковое НИКОГДА не достигает цели!
            — «Пока человек жив, он надеется…», — возразил про себя Имярек, так как был уверен, что Навь/Бездна НЕПРЕМЕННО даст шанс, не изменив суть, как она, встретить её в новых жизнях… пусть даже в образе Белой Волчицы, которая обитает в самых дремучих лесах РА, потому что таков был непреложный закон Её — Нави/Бездны!
            Вот так вот…


            Примечание:
            1. Какова ты, родина Богов?.. А.Скляров;
            2. Зелёные холмы земли. Хайнлайн Р.;
            3. Нити Арахны. Е.Кольчужкин;
            4. Здесь и далее по тексту выдержки из историко-фантастического
            романа «Спутница» Ю.Хохлова;
            5. Смирительная рубашка. Дж.Лондон;
            6. Сезон туманов. Е.Г.Гуляковский.