Коммутатор

Сколько их прошло перед нею. Молодых и старых, умных и глупых, злых и оставшихся человечными, искренних и хитрых, сильных и слабых… разных. Людей, голосов, судеб, историй. Их не счесть. Если бы она была писателем, написала бы целые тома. Но, она была, всего лишь, скромной телефонисткой коммутатора.

Да-да, если вы не знаете, что такое ручной коммутатор или думаете, что мобильные телефоны существовали всегда, мне придётся внести для вас некоторую ясность.

В те далёкие времена, когда люди ещё писали письма на бумаге и к праздникам присылали поздравительные открытки, когда мобильных телефонов ещё не было, или они были предметом роскоши, доступной лишь избранным (а она ещё помнила такие времена), существовали стационарные телефоны, которые позволяли связывать людей между собой.

Что для этого было нужно? Да, в общем-то, не так уж много. Всего лишь два телефонных аппарата и коммутатор, ну и ещё, конечно, провода. Ну, а в месте, где работала Тамила, дополнительно к перечисленному, требовался приезд и личное знакомство с ней. Потому, что коммутатор был в её руках. И, когда отношения были налажены, тогда в назначенное, оговоренное с ней время, на её смене раздавался звонок и:

- Слушаю, коммутатор

- Добрый вечер... это Татьяна… или Ира…или Оля… или Маша… или Валентина Васильевна…или ещё какое-то имя, из бесчисленного перечня слышанных ею, имён и, узнаваемых по тембру и звучанию, голосов.

- Минутку, - она втыкала штекер в нужное гнездо и…

- Привет, сынок!

- Здравствуй, мама!

Ну, или:

- Любимый, как ты?

- Всё хорошо, солнышко, как ты?

Хорошего, конечно, было мало. И она, как никто другой, знала об этом. Но ещё она знала, что даже для этих, принудительно выведенных за пределы обычной жизни людей, была нужна связь. Связь с миром за стеной, с немногими оставшимися в нём людьми, думающими о них.

И она её обеспечивала, все эти долгие годы бессменной работы на своем посту. Вопреки запретам системы и правилам содержания осуждённых в исправительно-трудовых учреждениях.

Тамила была телефонисткой коммутатора колонии строго режима. Вовнутрь колонии она не заходила и своих абонентов знала только по голосам и личным делам.

Вот, к примеру, Богдан. Единственный сын пожилой женщины, приезжавшей к нему уже шестой год подряд. Покушение на убийство двух и более лиц. С отягчающими. Девяносто третья статья. Восемнадцатилетний пацан, с компанией каких-то, так не попавших в поле зрения следствия друзей, бросил на улице самодельное взрывное устройство. По счастью, оно не сработало, но парень получил тринадцать лет лишения свободы. Что было тогда в его голове, для Тамилы осталось загадкой, но мать Богдана, шестидесяти трёх летняя Людмила Ивановна, простая, проработавшая всю жизнь мастером ЖЕКа женщина, одна растившая своего позднего сына, была убеждена в том, что он просто не понимал, что это такое. Свято веря в отсутствие умысла у своего доброго, любящего и просто немного шебутного сына. Впрочем, как и большинство матерей, встречавшихся Тамиле. Глупость, обернувшаяся трагедией и для сына, и для его матери. Доживёт ли? - иногда думала Тамила. Шестьдесят три это уже возраст, особенно когда впереди ещё семь. У Богдана голос был молодой, какой-то мягкий. Иногда Тамила слышала, как, разговаривая с матерью, Богдан плакал. Судя по всему он, действительно, был мягким, скучал по матери и по дому. Таким в колонии непросто.

Или Игорь. Жена Татьяна. Молодая женщина, врач. Приезжала регулярно к мужу, привозила на свидания пятилетнего сына. Двенадцать лет лишения свободы. Убийство. Та же девяносто третья. Убил партнёра по бизнесу. Тогда такое частенько случалось. Начинали какие-то дела вместе. Легко шли шальные деньги. Потом кто-то решал «кинуть» партнёра, присвоив его долю себе. Кто-то уступал, а кто-то, как муж Татьяны, своё не отдал. Поспорили, в ход пошли угрозы, а там и до расправы недалеко. Кто кого. Татьяна была в соседней комнате. Всё слышала. Потом помогала мужу спрятать тело. Закатав в ковёр, вместе вынесли. Она вывезла его на своём авто. Скрыть убийство не удалось, но муж, взяв всё на себя, её не впутал. Она ездила к нему. Молодая, красивая. Впереди было ещё шесть лет. У него был низкий грудной голос, красивый, сильный. Ему бы петь.

Был Илья – шутник и балагур. К нему приезжала девчонка лет девятнадцати, не больше. Оля. Светловолосая хохотушка. Познакомились по переписке. Такое тоже бывало. Кто-то из её знакомых ездил к кому-то сюда, предложил познакомиться, обменялись фотографиями и завязалось. Так и продолжалось уже года четыре. Илье было скоро освобождаться. Ещё года три оставалось. У него была девяносто четвёртая, убийство. Но, дали ниже нижнего предела, по совокупности смягчающих обстоятельств. Там, вообще, было очень похоже на необходимую оборону, но суд решил по-своему. Оправдательные приговоры у нас так просто не выносятся, так что, Оля расписалась с Ильёй через полгода после их заочного знакомства, чтобы иметь право писать письма и приезжать к нему на редкие, дозволенные им свидания. И теперь, просто, ездила и ждала.

И ещё десятки, сотни таких Оль, Татьян и Людмил. Жён и матерей.

Они все ждали. Это и было их общим, объединяющим всех этих, незнакомых ранее, женщин. Ждали и писали. И это были целые романы в письмах, больше похожих на дневники, по пять страниц текста, каждую неделю. О том кто что делал, куда ходил, что ел, о чём думал, с кем говорил, что читал. Это у них, тоже, было общим, у этих женщин, приезжавших сюда а, значит, и к ней. Эти эпистолярные романы, и эта их непоколебимая вера в то, что их родные, любимые ими люди, просто оступились, ошиблись, были оговорены или несправедливо осуждены из-за ошибки следствия.

И они писали сначала жалобы, потом прошения о помиловании, потом ходатайства о переводе на УДО, продолжали нанимать каких-то адвокатов и звонили, звонили, звонили.

А Тамила соединяла и соединяла эти ниточки, по которым передавали они друг другу свои радости и горести, мысли и секреты, свою жизнь и свою, такую непростую, зачем-то хранимую ими любовь.

Давно это было. Ещё в то время, когда интернет и мобильная связь были не доступны, кодекс назывался исправительно-трудовым, а закон запрещал отбывающим наказание общение с родными по телефону. Очевидно для того, чтобы они не мешали своими разговорами их исправлению и перевоспитанию трудом. Тогда, давно, считалось, что это получится.

Сейчас Тамила уже много лет как была на пенсии. Она знала, что уже через год после её увольнения, когда появились интернет и мобильная связь, а кодекс стал уголовно-исполнительным, в системе были приняты послабления, в том числе разрешившие осуждённым разговоры по телефону. Она считала это правильным, хотя сама, прожившая со своим мужем, которого встретила и полюбила ещё старшеклассницей, больше пятидесяти лет, и даже все свои отпуска проводившая исключительно с ним, на своём личном опыте не знала, что такое разлука с любимым человеком. Все её дети тоже выросли при ней.

А недавно они с мужем, всё-таки, расстались. Забрали его у неё, и не было в тех местах коммутатора, на котором работал бы какой-нибудь её коллега в ангельском обличии. Схоронила его Тамила прошлой осенью и сейчас, всё больше, вспоминала, тосковала, нянчила внуков, да, в последнее, время, много читала. И всё чаще попадались ей книжки о важности принятия людей такими, какие они есть, без осуждения, об умении видеть Бога в каждом человеке, встреченном на жизненном пути и о прочих, наверное, очень мудрых вещах.

Но она пока не особо понимала всё это мудрствование. Ведь сама она была от всего этого, как ей казалось, бесконечно далека. Всю свою жизнь, проработав в колонии, где отбывали наказание преступники, осуждённые за тяжкие и особо тяжкие преступления, она не представляла, как это она могла бы увидеть в них… Бога.

Ведь она слышала лишь их голоса в этом, как самой ей думалось, давно забытом Им месте. И, всего-то и делала, что давала возможность слышать их тем, кто хотел о них помнить.

Наталия Побоженская