Леди Молли из Скотланд-Ярда. 2 - Эмма Орци

Эмма Орци

                ЛЕДИ МОЛЛИ ИЗ СКОТЛАНД-ЯРДА.

2. МИНИАТЮРЫ ФРЮИНА

Обратите внимание: хотя методы леди Молли при расследовании  тайны Найнскора и не получили полного одобрения в Ярде, однако её проницательность и изобретательность в этом вопросе были настолько несомненны, что создали ей заслуженную репутацию, выдвинувшую саму леди Молли в первые ряды. И когда у всех подряд – и у общественности, и у полиции – оказались на слуху миниатюры Фрюина, а также предложенное вознаграждение в 1000 гиней за сведения, которые приведут к задержанию вора, начальник по собственному желанию, не задумываясь, предложил эту работу именно ей.
Я не очень-то разбираюсь в так называемых произведениях искусства, но вы не можете успешно заниматься детективной деятельностью (вне зависимости от того, женщина вы или нет), не умея определить ценность большинства вещей. И я не думаю, что мистер Фрюин оценил принадлежащие ему работы Инглхарта (8) чрезмерно высоко, когда заявил, что они стоят 10 000 фунтов стерлингов. Их было восемь, все на слоновой кости, высотой от трёх до четырёх дюймов, и, как говорили, они являлись самыми совершенными образцами среди им подобных. Сам мистер Фрюин получил менее двух лет назад предложение от опекунов Лувра продать миниатюры за 200 000 франков, от которого, как вы помните, он отказался. Общеизвестно, что он был чрезвычайно богатым человеком, великим коллекционером, а также дельцом, и ряд самых уникальных и самых дорогих произведений искусства попали в его частную коллекцию. Среди них, конечно, самыми примечательными были миниатюры Инглхарта.
Незадолго до своей смерти мистер Фрюин превратился в полного инвалида, и в течение более двух лет не мог покинуть пределы своего очаровательного особняка, Блатчли-Хауса, недалеко от Брайтона.
С серьёзной болезнью мистера Фрюина – болезнью, которая, если вы помните, привела бедного старого джентльмена к смерти – связана печальная история. У него был единственный сын, молодой человек; старый торговец произведениями искусства не жалел денег ни на его образование, ни на все общественные преимущества, которые могло обеспечить богатство. Юноша был исключительно привлекателен и унаследовал от матери очаровательные манеры, придавшие ему ещё бОльшую популярность. Достопочтенная миссис Фрюин являлась дочерью английского пэра, более наделённой физическими атрибутами, нежели мирскими благами. Кроме того, она была необычайно красивой женщиной, имевшей великолепный голос, одарённой скрипачкой и небезызвестной художницей, чьи акварели неоднократно выставлялись в Королевской академии.
К сожалению, в своё время молодой Фрюин попал в дурную компанию, наделал долгов, большинство которых был не в состоянии вернуть. Ходили слухи о том, что, если бы полиция узнала об определённых манипуляциях с чеками офицерского братства, последовало бы исключительно неприятное расследование. Как бы то ни было, молодому Лайонелу Фрюину пришлось оставить полк, и он должен был уехать в Канаду, где собирался заняться сельским хозяйством. Кое-кто из слуг в Блатчли-Хаусе рассказывал, что между отцом и сыном происходили бурные сцены, прежде чем первый согласился заплатить некоторые из самых неотложных долгов молодого мота, а затем изыскать дополнительную сумму денег, которая должна была позволить молодому Фрюину начать новую жизнь в колониях.
Миссис Фрюин, естественно, принимала происходившее близко к сердцу. Она была изящной, утончённой, артистичной натурой, боготворившей единственного сына, но явно не имела ни малейшего влияния на своего мужа, который, как и часть англичан еврейского происхождения, обладал необычайной твёрдостью характера, если что-то начинало угрожать его деловой репутации. Он совершенно не намеревался простить сыну то, что юный расточитель запятнал его имя; он отправил его в Канаду и открыто заявил, что ему больше ничего не следует ожидать от отца. Все деньги Фрюина и бесценная коллекция произведений искусства по завещанию переходили к племяннику, Джеймсу Хайаму, к чьим чести и поведению никто не мог придраться.
То, что мистер Фрюин действительно принял очень близко к сердцу растраты своего обожаемого сына, подтвердил тот факт, что после случившегося здоровье бедного старика резко ухудшилось. Он перенёс апоплексический удар, и, хотя впоследствии несколько оправился от него, но навсегда оставался инвалидом.
Его зрение и умственные способности были явно ослаблены, и около девяти месяцев назад приступ повторился, в результате чего вначале наступил паралич, а затем и смерть. Самую большую, если не единственную, радость, которую бедный старик, прикованный к инвалидному креслу, испытывал в течение двух лет, доставляла ему собственная коллекция произведений искусства. Блатчли-Хаус был чудесным художественным музеем, и инвалид разъезжал в кресле туда и сюда по большому залу и в комнаты, где хранились его картины и фарфор, и, прежде всего – его бесценные миниатюры. Он невероятно гордился своими сокровищами. Очевидно, дабы уменьшить безрадостность его существования, миссис Фрюин пригласила месье де Колинвилля, давнего и искреннего друга её мужа, приехать и остановиться в Блатчли. В мире нет лучшего знатока искусства, чем этот выдающийся француз, и именно благодаря ему Лувр выдвинул знаменитое предложение – 8 000 фунтов стерлингов за миниатюры Инглхарта.
Хотя, конечно, инвалид отклонил это предложение, но испытал огромные удовольствие и гордость за то, что оно было сделано, поскольку, помимо самого месье де Колинвиля, к нему присоединились несколько членов комитета советников по искусству в Лувре, приехав из Парижа, чтобы попытаться убедить мистера Фрюина продать свои уникальные сокровища.
Тем не менее, инвалид был непреклонен. Он не нуждался в деньгах, и знаменитая коллекция произведений искусства Фрюина должна была оставаться в неприкосновенной собственности его вдовы, а после её смерти перейти к его наследнику, мистеру Джеймсу Хайаму, величайшему знатоку и торговцу произведениями искусства в Санкт-Петербурге и Лондоне.
Воистину Провидение поступило милосердно – старик так и не узнал об исчезновении своих ценных миниатюр. К тому времени, когда эта необыкновенная тайна обнаружилась, он уже скончался.
Вечером 14 января, в половине девятого, у г-на Фрюина произошёл третий удар, от которого он так и не оправился. Его камердинер, Кеннет, и обе сиделки в тот момент находились рядом, и миссис Фрюин, мгновенно узнав об ужасном событии, бросилась к его постели, немедленно отправив машину за врачом. Примерно через час или два умирающий, казалось, несколько пришёл в себя, но выглядел очень беспокойным и взволнованным, а его глаза с тревогой озирали комнату.
– Наверно, он хочет увидеть свои драгоценные миниатюры, –  сказала сиделка Доусон. – Он всегда успокаивается, когда играет с ними. 
Она потянулась к большому кожаному футляру с бесценными художественными сокровищами и, открыв его, положила на кровать рядом с пациентом. Однако мистер Фрюин явно был на грани смерти, даже не уделив надлежащего внимания своей любимой игрушке. Несколько минут он перебирал миниатюры дрожащими руками, а затем опустился на подушки.
– Он умирает, – тихо сказал доктор, поворачиваясь к миссис Фрюин.
– Мне нужно поговорить с ним, – ответила она. – Могу ли я остаться с ним наедине на несколько минут?   
– Конечно,–  согласился доктор, осторожно удаляясь, – но думаю, что одной из сиделок лучше оставаться в пределах слышимости.
Оказалось, что сиделка Доусон по какой-то причине оставалась в пределах досягаемости, потому что она слышала, как миссис Фрюин говорила своему умирающему мужу:
– Речь идёт о Лайонеле – твоём единственном сыне. Ты понимаешь, что я говорю?   
Больной кивнул.
– Ты помнишь, что он в Брайтоне, остановился у Алисии? Я могу послать за ним машину, если ты согласен увидеться с ним.
Умирающий снова кивнул. Полагаю, миссис Фрюин поняла, что это означает согласие, и в следующий момент она позвонила Джону Чиппсу, дворецкому, и приказала ему немедленно приготовить машину. Затем она поцеловала пациента в лоб и приготовилась покинуть комнату; но как раз перед тем, как уйти, задержала взгляд миниатюрах и сказала Кеннету, камердинеру:
– Отдайте их Чиппсу и скажите, чтобы он положил их в библиотеку. 
Затем миссис Фрюин направилась за шубой, готовясь к выходу на улицу. Когда она уже была полностью готова, то встретила на лестничной площадке Чиппса, который подошёл сообщить, что машина стоит у дверей. В руках он держал футляр с миниатюрами, переданный ему Кеннетом.
– Положите футляр на библиотечный стол, Чиппс, когда спуститесь, – сказала она.
– Да, мадам, – ответил он.
Он последовал за ней вниз по лестнице, затем зашёл в библиотеку, положил футляр на стол, как было приказано, после чего увидел свою хозяйку уже в машине и, наконец, закрыл парадную дверь.

2
Примерно через час миссис Фрюин вернулась, но без сына. Впоследствии выяснилось, что молодой человек был более мстительным, чем его отец; он отказался отправляться к постели последнего лишь для того, чтобы в последний миг примириться с человеком, у которого не осталось ни ума, ни физических чувств. Впрочем, умирающему не пришлось узнать о непримиримости своего сына, поскольку после долгой, изнурительной ночи, проведённой им без сознания, он умер примерно в 6 часов утра.
На следующий день было уже довольно поздно, когда миссис Фрюин внезапно вспомнила о футляре с миниатюрами, которому полагалось лежать взаперти в том же шкафу, что и всегда. Она неспешно спустилась в библиотеку – ибо была очень утомлена и устала от долгого бдения, скорби и тревоги, которые ей только что довелось пережить. Четверть часа спустя Джон Чиппс обнаружил её сидевшей в кресле в той же комнате. Миссис Фрюин была потрясена и, казалось, вот-вот потеряет сознание. В ответ на тревожный вопрос старого дворецкого она пробормотала:
– Миниатюры – где они?   
Испуганный внезапностью запроса и изменившимся тоном своей хозяйки, Чиппс быстро огляделся.
– Вы сказали, чтобы я положил их на стол, мэм, – пробормотал он, – и я так и сделал. Но, похоже, сейчас их нет в комнате, – добавил он с внезапным чувством ужаса.
– Немедленно узнайте у сиделок, не приносили ли этот футляр ночью в комнату мистера Фрюина? 
Само собой разумеется, Чиппс не стал дожидаться повторения. Он невероятно разволновался. Он переговорил и с Кеннетом, и с обеими сиделками, спросив у них, не остались ли случайно миниатюры в комнате покойного хозяина. На что и Кеннет, и сиделки ответили отрицательно. В последний раз они видели миниатюры, когда Чиппс забрал их у камердинера и последовал за своей хозяйкой вниз по лестнице с футляром в руках.
Бедный старый дворецкий погрузился в отчаяние, кухарка – в истерику, и весь дом, казалось, сковало оцепенение. Исчезновение миниатюр вызвало чуть ли не большее расстройство, чем смерть хозяина, который так долго умирал, что для слуг в Блатчли был почти что незнакомцем.
Раньше всех пришла в себя миссис Фрюин.
– Немедленно отправьте машину в полицейский участок в Брайтоне, – исключительно спокойно приказала она, как только поняла, что миниатюр нигде не найти. – Мой долг – немедленно заняться расследованием этого дела. 
Через полчаса после обнаружения кражи из Брайтона прибыли детектив-инспектор Хэнкин и полицейский констебль Мак-Леод, воспользовавшиеся автомобилем миссис Фрюин. Они обладали достаточной проницательностью, и им не понадобились часы и дни, чтобы понять, как произошло ограбление. А вот кто его совершил – совсем другой вопрос, и требовались время и сообразительность, чтобы выяснить это.
Вот что узнал детектив-инспектор Хэнкин: пока Джон Чиппс видел свою хозяйку в автомобиле, парадная дверь дома по необходимости оставалась широко открытой. Затем машина двинулась с места, но через несколько шагов остановилась, и миссис Фрюин, высунув голову из окна, прокричала Чиппсу указания относительно ужина для сиделок, о котором, учитывая состояние мистера Фрюина, могли забыть. Чиппс, будучи пожилым и глуховатым, не всё разобрал, поэтому подбежал к автомобилю, и она повторила ему свои распоряжения. По мнению инспектора Хэнкина, не имелось никаких сомнений, что вор, очевидно затаившийся в тот вечер среди кустарников, воспользовался этой  возможностью, чтобы проникнуть в дом, а затем спрятался в удобном месте, пока не улучил момент для задуманного им ограбления.
Дворецкий заявил, что, вернувшись, не заметил ничего необычного. Он отсутствовал не более минуты; вернувшись, закрыл и запер входную дверь и, как и всегда, закрыл все ставни на окнах первого этажа, в том числе, конечно, и в библиотеке. Фонарь во время этого привычного обхода он с собой не брал, потому что, естественно, он вполне ориентировался в полумраке, и электрической люстры в зале вполне хватало.
Пока Чиппс закрывал ставни, то даже и не думал о миниатюрах, но, как ни странно, вспомнил о них примерно через час, когда большинство слуг легли спать, а он дожидался возвращения хозяйки. Затем он совершенно машинально, как бы между прочим, пересекая зал, повернул ключ в двери библиотеки и таким образом запер её снаружи.
Конечно, следует помнить, что той ночью ситуация в Блатчли-Хаусе существенно отличалась от обычной, так как его хозяин умирал в комнате, расположенной над библиотекой. Обе сиделки и Кеннет, камердинер, не спали и находились с ним всю ночь. Кеннет, разумеется, несколько раз входил и выходил из комнаты: ему приходилось бегать и приносить разные предметы, необходимые врачу или сиделке. Выполняя их распоряжения, он не пользовался главной лестницей, и при этом ему не было нужно пересекать зал. Но ни на верхней площадке, ни на боковой лестнице он определённо не заметил ничего необычного или подозрительного; когда миссис Фрюин пришла домой, она поднялась прямо на второй этаж и, конечно, тоже не заметила ничего, что вызвало бы у неё подозрения. Но, естественно, это мало что значило, поскольку она наверняка была слишком расстроена и взволнована, чтобы что-то увидеть.
Слуги не узнали о смерти своего хозяина до завтрака. Тем временем Эмили, горничная, как обычно, «занималась» библиотекой. Когда она впервые вошла, то обнаружила, что все ставни подняты, а одно из окон – открыто. Тогда она подумала, что кто-то заходил в комнату до неё, и хотела спросить об этом Чиппса, но известие о смерти хозяина вытеснило у неё из головы всякие мысли об открытых окнах. Как ни странно, когда Хэнкин расспрашивал её о случившемся более детально, и у неё появилось время получше припомнить все события, она сделала потрясающее заявление: дверь библиотеки определённо была заперта снаружи, когда Эмили впервые отправилась туда, но ключ находился в замке.
– Но разве вам не показалось удивительным, – спросил Хэнкин, – что дверь была заперта снаружи, и, тем не менее, ставни подняты, а окно распахнуто? 
– Да, я, кажется, подумала об этом, – ответила Эмили с очаровательной неопределённостью, свойственной её классу. – Но комната не выглядела ограбленной – она была вполне опрятной, точно такой же, как её оставили накануне вечером. А воры вечно оставляют большой беспорядок – и как я могла его не заметить? –  добавила она тоном уязвлённого достоинства.
– Но разве вы не заметили, что миниатюр нет на своём обычном месте? 
– О, их часто не было в шкафу, поскольку хозяин просил принести их к нему в комнату.
Тут спорить не о чем. Очевидно, что у грабителя имелась масса шансов ускользнуть. Видите ли, фактическое время, когда злоумышленник должен был проникнуть в комнату, теперь сузилось примерно до полутора часов: между моментом, когда миссис Фрюин наконец-то уехала в автомобиле, до примерно часа спустя, когда Чиппс повернул ключ в двери библиотеки и тем самым, несомненно, запер вора. Когда именно грабитель скрылся, установить невозможно. Должно быть, вскоре после того, как миссис Фрюин вернулась, поскольку Хэнкин считал, что она или шофёр заметили бы, что одно из окон библиотеки открыто. Но Эллиотт из Ярда, помогавший в расследовании загадочного преступления, не разделял его мнение, так как миссис Фрюин была очень взволнована и расстроена тем вечером, и её способность восприятия, конечно же, притупилась. Что касается шофёра, то  всем известно: сильные автомобильные фары настолько ярки, что за ослепительным кругом их света ничего не видно.
Как бы то ни было, оставалось неясным, когда вору удалось сбежать. Сам побег было достаточно легко осуществить, и, поскольку перед главной дверью и чуть ниже окон библиотеки выложена площадка из камня-плитняка, вор не оставил ни малейшего следа. Окно находилось примерно в восьми футах от земли.
Главная странность, сразу поразившая детектива Хэнкина – грабитель, кем бы он ни оказался, должен был много знать о доме и окружающих его дорогах. Кроме того, он задался определённой целью, не свойственной мышлению обычного взломщика. Должно быть, он хотел украсть именно миниатюры и ничего больше, поскольку направился прямо в библиотеку и, заполучив добычу, тут же исчез, не пытаясь забрать какой-либо другой предмет, от которого легче было бы избавиться, нежели от этих произведений искусства.
Так что можете себе представить, насколько деликатная задача возникла перед инспектором Хэнкином. Он допросил всех домашних, в том числе камердинера и сиделок мистера Фрюина, и от них он случайно услышал прощальные слова миссис Фрюин, обращённые к умирающему мужу и её упоминание о находившемся неподалёку бездельнике-сыне, которого она хотела привезти для прощания с отцом. Миссис Фрюин, допрошенная детективом, призналась, что её сын живёт в Брайтоне, и что в тот вечер она виделась с ним.
– Мистер Лайонел Фрюин остановился в гостинице «Метрополь», – холодно сказала она, – и вчера вечером обедал с моей сестрой, леди Стейн. Он находился в доме на Сассекс-сквер, когда я приехала на машине, – поспешно добавила она, догадываясь, возможно, о невысказанном подозрении, возникшем в сознании Хэнкина, – и оставался там, когда я уходила. Я, естественно, очень быстро поехала домой, поскольку знала, что состояние мужа было совершенно безнадёжным, и ожидалось, что он проживёт не более нескольких часов. Мы преодолели семь миль между моим домом и домом моей сестры менее, чем за четверть часа. 
Это заявление миссис Фрюин полностью подтвердили как её сестра, так и зять, леди Стейн и сэр Майкл. Не оставалось никаких сомнений в том, что молодой Лайонел Фрюин остановился в отеле «Метрополь» в Брайтоне, что он в тот вечер обедал со Стейнами на Сассекс-сквер, когда его мать приехала на автомобиле. Миссис Фрюин провела в доме Стейнов около часа, в течение которого она, по-видимому, пыталась убедить сына вернуться с ней в Блатчли и повидаться с умирающим отцом. Естественно, никто из четверых присутствовавших не намеревался сообщать, что именно произошло во время этой семейной беседы. Напротив, и сэр Майкл, и леди Стейн были готовы поклясться, что мистер Лайонел Фрюин находился в доме, когда приехала его мать, и не покидал его до тех пор, пока она не уехала.
В этом-то и суть, поскольку публика уже сделала поспешные выводы и, прискорбно предвзято относясь к подобному делу, решила, что мистер Лайонел Фрюин, крайне нуждаясь в средствах, украл драгоценные миниатюры своего отца, чтобы продать их в Америке за большую сумму. Все были настроены категорически против молодого человека, отказавшегося примириться с умиравшим отцом.
По словам лакея из числа прислуги леди Стейн, подававшего виски и содовую, беседуя с миссис Фрюин, мистер Лайонел заявил с изрядным раздражением:
– Звучит красиво, мама, но это чистая сентиментальность. Его величество вверг меня в безвыходное положение, когда малая толика доброты и помощи означали бы изменение моего будущего; он решил сломать мою жизнь из-за незначительных грешков молодости  – и я не собираюсь подлизываться к нему и изображать лицемера, пусть даже он, оставив меня без гроша, не намерен изменить завещание. И потом, он уже, скорее всего, впал в слабоумие, так что всё равно не узнАет меня.
Но даже с учётом этих слов и ожесточившегося общественного мнения было совершенно невозможно доказать причастность молодого человека к преступлению. Грабитель, кем бы он ни оказался, должен был проникнуть в библиотеку за некоторое время до того, как Чиппс закрыл дверь снаружи – именно в таком положении Эмили обнаружила её на следующее утро. Вслед за этим публика, убеждённая, что Лайонел Фрюин всё равно каким-то образом замешан в краже, решила, что любящая мать, услышав о плачевном недостатке денег у сына, в ту ночь сама украла миниатюры и передала их ему.

3
Когда леди Молли услышала эту теорию, то засмеялась и пожала прелестными плечами.
– Старый мистер Фрюин умирал во время кражи со взломом, не так ли? – спросила она сказала. – К чему его жене, которая скоро станет вдовой, затруднять себя комической инсценировкой, изображая кражу, чтобы завладеть вещами, которые через несколько часов перейдут в её собственность? Даже если после смерти мистера Фрюина она не имела права распоряжаться миниатюрами, старик оставил ей большую сумму денег и приличный доход по завещанию, а с такими суммами она могла помогать своему расточительному сыну столько, сколько захотела бы.
Подобный довод отлично объясняет всю глубину тайны этого запутанного дела. В Ярде сделали всё, что могли. В течение сорока восьми часов были напечатаны объявления почти на всех европейских языках, содержавшие описание и копии украденных миниатюр, поспешно предоставленных самой миссис Фрюин. Их отправили как можно большему количеству крупных музеев и коллекционеров произведений искусства за рубежом, и, конечно, в главные американские города, а также американским миллионерам. Не оставалось сомнений в том, что вору было бы крайне трудно избавиться от миниатюр, а раз он не сможет продать их, добыча, естественно, не принесёт ему никакой пользы. Такие произведения искусства не могут быть подделаны, переплавлены или разломаны на куски, наподобие серебра или ювелирных изделий. Шло время, а вор, казалось, не делал ни малейшей попытки избавиться от добычи, и загадка стала ещё темнее и непроницаемее, чем когда-либо.
– Вы согласны заняться этим делом? – однажды спросил начальник у леди Молли.
– Да, – ответила она, – с двумя непременными условиями.
– Какими же?
– Во-первых, вы не будете докучать мне бесполезными вопросами. Во-вторых, вы разошлёте свежие уведомления всем музеям и коллекционерам произведений искусства, которые только придут вам в голову, и попросите их сообщить вам о любых приобретениях миниатюр, совершённых за последние два года.
– Последние два года?! –  воскликнул начальник. – Но зачем? Ведь миниатюры были украдены всего три месяца назад!
– Разве мы не условились, что вы не будете задавать мне бесполезные вопросы?
Это к начальнику, заметьте; он только улыбнулся, а я чуть не лишилась чувств от её дерзости. Но он разослал уведомления, и всем стало известно, что за это дело теперь отвечает леди Молли.

4
Прошло примерно семь недель. Однажды утром за завтраком я увидела, что миледи выглядит на редкость оживлённой и взволнованной.
– Ярд получил кучу ответов, Мэри, – весело сообщила она, – а начальник продолжает считать меня полной дурой.
– Почему, что случилось? 
– Ничего особенного. Художественный музей в Будапеште обладает набором из восьми миниатюр Инглхарта, но власти не думали, что предыдущие уведомления из Скотланд-Ярда относятся к ним, так как они были приобретены у частного лица чуть более двух лет назад. 
– Но два года назад миниатюры Фрюина всё ещё были в Блатчли-Хаусе, и мистер Фрюин ежедневно ощупывал их, – заметила я, ничего не понимая и не в силах уразуметь, к чему она клонит.
– Я знаю это, – радостно согласилась она, – и начальник – тоже. Вот почему он думает, что я первоклассная идиотка.
– Но что ты намерена делать сейчас? 
– Отправиться в Брайтон вместе с тобой, Мэри, и попытаться раскрыть тайну миниатюр Фрюина.
– Я не понимаю, –  выдохнула я, сбитая с толку.
– Нет, и не поймёшь, пока мы не окажемся на месте, – ответила она, подбежав ко мне и одарив ласковым, дружеским поцелуем.
В тот же день мы отправились в Брайтон и устроились в отеле «Метрополь». Понимаете, я всегда знала, что она урождённая леди и всё остальное, но даже меня озадачило количество её знакомых и друзей, встречавшихся нам повсюду. Только и слышалось: «Привет, леди Молли! Кто бы мог подумать, что я встречу вас здесь?»  и «Вот это да! Какая удача!».
Она улыбалась и весело болтала со всеми встречными, как будто была знакома с ними всю свою жизнь, но я с лёгкостью заметила: никто из этих людей не знал, что она имеет какое-либо отношение к Ярду.
Брайтон не так уж велик, как можно было бы предположить, и большинство фешенебельных обитателей беззаботного города рано или поздно попадают в роскошную столовую отеля «Метрополь», хотя бы для небольшого тихого ужина, если у них нет кухарки. Поэтому я ничуть не удивилась, когда однажды вечером, примерно через неделю после приезда, мы сидели за обеденным столом, и вдруг леди Молли внезапно коснулась меня нежной рукой:
– Взгляни за собой, немного левее, Мэри, но чуть позже. И ты увидишь двух леди и двух джентльменов, сидящих за маленьким столиком совсем рядом с нами. Это сэр Майкл и леди Стейн, достопочтенная миссис Фрюин в глубоком трауре и её сын, мистер Лайонел Фрюин.
Я не замедлила оглянуться и с некоторым интересом посмотрела на героя и героиню драмы в Блатчли-Хаусе. Мы спокойно поужинали, и леди Молли внезапно стала очень тихой и спокойной, что резко отличалось от её возбуждённого веселья в последние дни. Я почувствовала, что в воздухе витает нечто важное, и попыталась выглядеть так же безразлично, как и сама миледи. После ужина мы заказали кофе, и когда леди Молли прошла в гостиную, я заметила, что она приказала поставить наш поднос на стол, находившийся в непосредственной близости от другого, уже занятого леди Стейн с компанией.
Леди Стейн вежливо кивнула леди Молли, сэр Майкл встал, поздоровался и поклонился. Мы сели и начали болтать. Вскоре, как обычно, к нам присоединились разные друзья и знакомые, собравшиеся вокруг нашего стола и решившие нас развлечь. В конце концов разговор перешёл к вопросам искусства, поскольку среди собравшихся был сэр Энтони Траскотт – как вы знаете, он является одним из хранителей художественного отдела в Музее Южного Кенсингтона.
– Я просто без ума от миниатюр, – заявила леди Молли в ответ на какое-то замечание сэра Энтони.
Я старалась не показать своё изумление.
– Мы с мисс Гранард, –  бесстрастно продолжала миледи, – путешествовали по всему континенту, чтобы попытаться найти несколько редких экземпляров.
– Верно, –  согласился сэр Энтони. – Вы нашли что-нибудь выдающееся? 
– Мы, безусловно, обнаружили некоторые редкие произведения искусства, – ответила леди Молли, – не так ли, Мэри? Те два Инглхарта, что мы купили в Будапеште, несомненно, являются совершенно уникальными. –
– Инглхарт – и в Будапеште! – удивился сэр Энтони. – Я думал, что мне всё известно о коллекциях в большинстве крупных континентальных городов, но абсолютно не помню таких сокровищ в столице Венгрии. 
– О, их приобрели всего два года назад, и только недавно показали публике, – ответила леди Молли. – Первоначально набор состоял из восьми миниатюр, как сообщил мне инспектор музея, мистер Пульски. Он купил их у английского коллекционера, имя которого я позабыла, и очень гордился ими, но они обошлись стране дороже, чем она могла себе позволить, и чтобы хоть как-то отыграться, мистер Пульски продал две из восьми по, сказать честно, очень солидной цене.
Пока она говорила, я не могла не заметить странный блеск в её глазах. Затем моего слуха достиг странный приглушённый звук. Я обернулась и увидела миссис Фрюин, впившуюся расширенными глазами в очаровательный рисунок, демонстрируемый леди Молли.
– Я хотела бы показать вам свои покупки, –  обратилась последняя к сэру Энтони. – Один-два иностранных знатока, увидевших две миниатюры, объявили их лучшими из существующих. Мэри, – добавила она, поворачиваясь ко мне, – не будешь ли ты так любезна сбегать ко мне в комнату и принести небольшой запечатанный пакет, который лежит в самом низу моего несессера? Вот ключи. 
Немного сбитая с толку, но догадываясь по её поведению, что мне следует поддержать игру, я взяла ключи и пошла в её комнату. В несессере я, конечно, нашла маленький квадратный плоский пакет и отправилась вниз, держа его в руке. Не успела я закрыть дверь спальни, как вдруг столкнулась с высокой, грациозной женщиной, одетой в глубокий траур. Я сразу же узнала достопочтенную миссис Фрюин.
– Вы мисс Гранард? –  произнесла она быстро и нетерпеливо; её голос дрожал, и, казалось, она от волнения не находит себе места. Не дожидаясь ответа, она с жаром продолжила:
– Мисс Гранард, у меня нет времени для большей откровенности, но даю вам слово – слово жалкой женщины с разбитым сердцем, что моя жизнь зависит от того, смогу ли я бросить взгляд на содержимое пакета, который вы держите в руке.
– Но… –  пробормотала я, безнадёжно сбитая с толку.
– Никаких «но», – ответила она. – Это вопрос жизни и смерти. 200 фунтов, мисс Гранард, если вы позволите мне взять этот пакет, –  и трепещущими руками она вытащила пачку банкнот из своего ридикюля.
Я колебалась – не потому, что имела какое-то представление о том, стоит ли удовлетворить просьбу миссис Фрюин, а потому, что не совсем понимала, как надлежит действовать в подобном положении, но тут неожиданно раздался приятный, мягкий голос:
– Можешь взять деньги, Мэри, если хочешь. Я разрешаю тебе передать пакет этой даме. –  Леди Молли, очаровательная, грациозная и элегантная в роскошном платье стиля Директории (9), стояла, улыбаясь в нескольких футах от нас, а в полутёмном коридоре вырисовывался силуэт Хэнкина.
Она подошла к нам, взяла маленький пакетик из моих рук и протянула его миссис Фрюин.
– Вы вскроете его? – спросила она. – Или я? 
Миссис Фрюин не двигалась. Она застыла, будто превратившись в камень. Проворными пальцами миледи сломала печати пакета и вытащила из него несколько листов простого белого картона и тонкую дощечку.
– Ну вот! – заключила леди Молли, перебирая кусочки картона и пристально глядя на миссис Фрюин. – 200 фунтов стерлингов – слишком дорогая цена за этот хлам.
– Дешёвая уловка, – выпрямилась миссис Фрюин с выражением лица, которое никак не повлияло на леди Молли.
– Конечно, уловка, – победно улыбнулась она, – и дешёвая, если вам угодно. Но выгодная для всех нас, миссис Фрюин, поскольку вы с такой готовностью попались на крючок.
– Ну, и что же вы намерены делать дальше?   
– Сообщить об этом моему начальнику, –  тихо сказала леди Молли. – Нас неустанно обвиняют в том, что мы не в состоянии узнать правду об исчезновении миниатюр Фрюина. 
– Вы и сейчас её не знаете, –  возразила миссис Фрюин.
– Ну почему же? – ответила леди Молли, по-прежнему улыбаясь. – Я знаю, что два года назад ваш сын, мистер Лайонел Фрюин, испытывал изрядные денежные трудности. Имелось нечто, о чём он не осмеливался рассказать отцу. Вам требовалось как-то изыскать деньги. В вашем собственном распоряжении капитала не имелось, но вы хотели спасти своего сына от ужасных последствий его собственной глупости. Это произошло вскоре после визита месье де Колинвиля. У вашего мужа случился первый апоплексический удар, его ум и зрение ослабели. Вы – талантливая художница. Вы придумали и осуществили план: тщательно скопировали бесценные миниатюры, а затем доверили их своему сыну для продажи в художественный музей Будапешта – крайне маловероятно, что там их увидел бы кто-нибудь, осведомлённый в том, что они принадлежат вашему мужу. Англичане проводят в Будапеште не более одной ночи в отеле «Венгрия». Ваши копии сами по себе были произведениями искусства, и вам удалось без труда обмануть своего мужа в том состоянии, в котором он тогда находился. Но когда он оказался при смерти, вы узнали, что, согласно утверждённому завещанию, владельцем миниатюр становится мистер Джеймс Хайам, и они будут профессионально оценены. Опасаясь, что подмена будет обнаружена, вы инсценировали хитрую комедию о краже со взломом в Блатчли, которую в сложившихся обстоятельствах нельзя было вменить в вину ни вам, ни вашему сыну. Я не знаю, где вы впоследствии спрятали поддельные миниатюры Инглхарта, которые спокойно забрали из библиотеки в ночь смерти вашего мужа, но, без сомнения, наши люди это выяснят, – тихо добавила она, – благо теперь они на верном пути.
С испуганным криком миссис Фрюин обернулась так, будто пыталась улететь, но леди Молли оказалась быстрее и преградила ей путь. Затем она дотронулась до запястья несчастной женщины со свойственными ей очарованием и врождённой добротой.
– Позвольте посоветовать вам кое-что, –  мягко сказала леди Молли. – Мы в Ярде будем вполне удовлетворены вашим признанием, которое очистит нас от обвинений в нерадивости и даст удовлетворение, поскольку преступник обнаружен. После этого попытайтесь договориться с наследником вашего мужа, мистером Джеймсом Хайамом. Признайтесь ему во всём и предложите полную денежную компенсацию. Ради семьи он не откажется. Он ничего не выиграет, предав случившееся широкой огласке, и я думаю, что ради собственного блага и незапятнанности имени его покойного дяди, который был так добр к нему, он не окажется слишком суров к вам.
Миссис Фрюин вновь застыла; в её позе читались нерешительность и сохранявшийся вызов. Затем напряжение отпустило её; она повернулась, посмотрела прямо в красивые, добрые глаза, пристально глядевшие на неё, и, сжав обеими руками крошечную руку леди Молли, прошептала:
– Я принимаю ваш совет. Да благословит вас Бог.
Она удалилась. Леди Молли подозвала Хэнкина.
– До тех пор, пока у нас не будет этого признания, Хэнкин, – произнесла она тем же спокойным тоном, как и во всех других случаях, когда дело касалось вопросов, связанных с её работой, – держите рот на замке.
– Конечно, миледи. И потом – тоже, – серьёзно ответил Хэнкин.
Она могла вертеть мужчинами, как ей заблагорассудится. Да и я, признаться, во всём подчинялась ей.
Теперь у нас есть признание. Миссис Фрюин находится в чудесных отношениях с мистером Джеймсом Хайамом, который в сложившемся положении проявил себя с наилучшей стороны. А публика уже и позабыла о тайне миниатюр Фрюина.

ПРИМЕЧАНИЯ.
8. Джордж Инглхарт (1750 – 1829 гг.) – один из величайших английских художников портретной миниатюры.
9. Стиль Директории, директорианский стиль – стиль декоративно-прикладного искусства, моды и оформления мебельных гарнитуров во время периода Директории. Французская Директория —  правительство первой Французской республики по конституции III года, принятой Национальным конвентом в 1795 году во время последнего периода Великой Французской революции (после свержения Робеспьера) с 26 октября 1795 до 9 ноября 1799 гг.