54. Нитки. Лика

С музыкальной школой и парой преподавателей из Одессы связана ещё одна история, которая запомнилась мне навсегда. Это история про маленькую корейскую девочку, которую мы называли Ликой. Её отец, чистокровный кореец, вёл какой-то бизнес в России. Он определил Лику в музыкальную школу, когда той было примерно 11. Одиннадцать лет – это довольно поздний возраст для начала занятий.

Лика практически не говорила по-русски, когда её привели  на первый урок, но у девочки, несомненно, был талант. Он заключался просто в магической способности  заниматься скрипкой по 12-14 часов в день.

Она играла и оттачивала мастерство во всех перерывах между занятиями, которые вела Валентина Андреевна. Во время занятий Лика тоже упражнялась – в соседнем с нами кабинете. Потом её отец куда-то уехал, оставив девочку жить у учителей. Они согласились – им хотелось вырастить и воспитать самородок, к тому же, в первое время корейский папаша  платил им за проживание ребёнка.

Потом начались проблемы. В двенадцать лет у Лики впервые пошли месячные. Шестидесятилетняя пара, стесняясь и краснея, словно дети, пытались объяснить ребёнку, что с ней происходит.  Им было сложно с ней – она, чуралась людей, совершенно не умела себя вести за столом. Не могла выразить свои желания. Выяснилось, что она никогда не училась в школе. Маугли. Дикарка.

Другие дети боялись её раскосых глаз и испытывали неприятие, завидуя её упорству и целеустремлённости. Она действительно хорошо играла, у неё была невообразимая техника. Единственное, что ей не удавалось – выразить в музыке хотя бы какое-то подобие чувств. Если ей говорили «нежнее», она задерживала дыхание и начинала чуть медленнее водить смычком по струнам. Если говорили «Радостно. Лика, играй радостнее», она пыталась коряво улыбаться и начинала раскачиваться всем корпусом,  ускоряла темп. Казалось, что она не умела чувствовать. Эдакий душевный инвалид. Она была не такая как все. Мы подружились, насколько было возможно дружить в создавшихся условиях.

Однажды перед занятием сидели в вместе в каком-то классе напротив большого зеркала, которое всегда было тут (проверить, правильный ли наклон головы, ровно ли ходит смычок). Лика вскочила и стала дотрагиваться пальцами до своих глаз. Я подошла, чтобы посмотреть, что она делает.

Оттянув пальцами нижнее веко, она застыла, а затем перевела взгляд на меня. Лицо её исказилось. Я не понимала, что происходит. А она всё сильнее оттягивала веко. Потом разжала пальцы, закрыла лицо руками и заплакала. Поревев немного в тищине, она подбежала ко мне и полезла руками уже в моё лицо, я отпрянула. Она сложила ладони вместе и сказала: «Пожалуйста». Я кивнула головой и замерла. Она аккуратно, словно к тающей на руках снежинке, дотронулась до моих век. Стала аккуратно их гладить, приблизив своё лицо почти вплотную ко мне. Она разглядывала мои глаза с расстояния в несколько сантиметров. Потом снова заплакала. В её плаче я расслышала русские слова: «Почему я не такая?»

Через несколько месяцев Лику выписали назад к отцу. Валентина Андреевна сказала, что талант талантом, а она уже пожилой человек, и вырастить подростка, да ещё такого сложного, ей не под силу. Все последние недели перед отъездом у Лики были ежедневные  истерики. Она не хотела уезжать, но и жить в этом мире большеглазых людей тоже не могла. Надеюсь, что она стала скрипачкой. Ещё больше надеюсь, что она стала женщиной, любящей себя. Думаю, что в мире подобных это легче.